Малозаметным для народа итогом последнего обсуждения проекта стал полный запрет на общение стариков, к которому они привыкли. Гору было предписано оставаться безвыездно в уединении. Его друзьям категорически запрещалось навещать его, а Антону выходить за границы университетской территории.

Разделенные старцы за несколько весен догорели один за другим. В живых остался последний – дед Гор.

– Мои преданные друзья, – говорил дед, оглаживая корешки бесценных переплетов. – Я мечтал, что они переживут меня и останутся жить, когда я уйду… Скоро конец, Адам. Иногда представлю, что книги погибнут, и меня охватывает ужас. Неужели они обречены? Мне стало известно, что их исключили из перечня ценностей, подлежащих упаковке. Видно, власти решили полностью оторваться от родины, от предков. Вытравить память как нечто ненужное, противное природе. А ведь, мальчик мой, нет ничего страшнее, чем утрата памяти. Это говорю тебе я, человек, принимавший по молодости самое активное участие в избавлении от памяти, наивно доказывавший выгоду, которую можно получить, если жить одним днем и ничего не знать о том, что было до тебя. Стыдно, что я приложил руку к этой бредовой затее. Теперь каюсь, но уже ничего не исправишь… Идеология государства дело важное, долгоживущее, особенно если ее удалось внедрить в сознание народа.

– Мы что же, действительно должны покинуть Землю?

– Вынуждены, так будет точнее. Решение было принято давно, сразу же после того, как Владетелем был избран… нынешний наш владыка – за тридцать весен до твоего рождения. Миновало три сотни весен с тех пор, как открыли Терцию. Первую экспедицию посещения постигла неудача. На обратном пути они сбились с курса – не смогли удержаться на траектории возврата, а вскоре закончилось горючее. Однако информация была получена, из нее стало понятно, что Терция похожа на Землю, но почти без атмосферы и с ничтожным количеством воды. Последующее посещение удалось. Почти восемьдесят весен Терцию обживают, формируют атмосферу. Трудности колоссальные. Насколько мне известно, атмосфера еще не накоплена, всего около двадцати процентов земной, прижились и уже размножаются растения высокогорий, завезенные с Земли. Для их жизни пригоден низкий уровень кислорода. Первые сотни весен предстоит жить в скафандрах. Но иного выхода нет. Суша продолжает тонуть, ресурсы исчерпаны, ископаемые выбраны. Главное, истреблена растительность, леса уцелели только в заповедниках Континента, но и к ним уже подбираются и скоро сведут окончательно. Впереди тупик, если сидеть и ждать. По расчетам экономистов, близок момент, когда промедление только усложнит ситуацию. Если переселение отсрочить сейчас, едва ли удастся подготовить его в обозримом будущем. Через два-три десятка весен о переселении придется забыть. – Дед замолчал. Сосредоточился, проговорил: – Мне бы найти того, кому я смогу передать эти сокровища. Сколько я еще протяну?

– Кому ты доверишь свое богатство? – спросил Адам.

Дед не ответил. Сидел, съежившись в старом своем кресле, в котором Адам так любил засыпать после обеда, когда был маленьким и целиком помещался в неизменно теплое его нутро.

– С этим справится только… плебей, – нарушил молчание дед.

– Кто же позволит плебею?

– Позволят. Найти бы подходящего… Мы отняли у них возможность учиться. В резервациях давно нет настоящих школ. Формально школы, конечно, есть, но учатся в них только два года и изучают единственный предмет – Закон. Точнее перечень наказаний, которым подвергают плебея, нарушившего Закон.

– Ты никогда не говорил мне об этом… – сказал Адам.

– Я боялся за тебя.

– Расскажи, дед. Я постараюсь понять.

– Ты вырос у меня на глазах, Адам. Я всегда относился к тебе как к самому близкому, родному человеку. Я мечтал, чтобы ты, как все наши люди, став мужчиной, завел женщину на одну или две весны. Чтобы исполнить свой долг и чтобы после тебя появилась новая жизнь… Но теперь, на старости лет, я стал понимать, так поздно… разве можно связать себя с одной из этих… синеватых курочек? – Дед возвысил голос. – Да, я утверждаю, они синеватые… и удивительно пошлые. – Он помолчал и заговорил вновь, но теперь едва слышно: – Терпеть не могу пошлых, синеватых девиц… Девица должна быть жизнерадостной и открытой. Она должна охотно идти навстречу, должна быть насыщена жизненной силой, в ней должно быть будущее… – договорил он, не спуская внимательных глаз с Адама. – Ты должен знать, внук, только плебейка тебе ровня. Запомни это, мальчик.

– Не слишком ли, дед?

– Нисколько.

– Такие разговоры, мне кажется, не следует вести…

– Плевать! – Гор строго смотрел на Адама, в его глазах не осталось смеха, его глаза были цвета стали. – А ты, оказывается, уже отравлен, внук. Я не заметил. Теперь поздно…

– Я никогда не встречал плебеев, – оправдался Адам. – Как я могу судить о них? Тем более, об их девушках…

– Ну да, ведь плебеев не пускают на Остров. Тайком завозят женщин, родивших ребенка. Используют как доноров крови. Органы для пересадки… выращивают в живых здоровых людях. Дальняя лаборатория работает на крови и органах несчастных.

– Меня посылают в командировку на Континент. Я там во всем разберусь. Обещаю, дед.

– Может быть, разберешься… если позволят. Мы виноваты перед ними. Когда-то, очень давно, плебеи были угрозой для исступленных. Никто не знал, что с ними делать. Находились умники, предлагавшие радикальный выход, – уничтожить. К счастью, оголтелым глупцам не удалось получить большинства в Сенате. С тех пор решение судьбы плебеев откладывают каждую полную сотню весен. Пока договорились оставить все как есть и больше к этому вопросу не возвращаться. Их обрекли на изнурительный труд, на скудную пищу, едва способную восстанавливать затраченную энергию. Находились смельчаки, предлагавшие отпустить их с миром, пусть живут, как смогут. Но такой вариант был чреват большими проблемами в будущем. Понимали, что исходно плебеи совершенно здоровы, и если их поставить в одни условия с исступленными, они очень скоро возьмут верх. Тогда же возникла идея тотального контроля. Придумали сережки – биологические контроллеры, способные существовать в симбиозе с живым организмом. Их имплантируют в ушные мочки в совершеннолетие, и плебей на всю короткую жизнь попадает под надзор. Контролируют все: перемещение в пространстве, физиологические отправления организма, интенсивность мыслительной работы… Людей превратили в биологических роботов. Автоматически фиксируется, например, возбужденное состояние – верный признак назревающего бунта. Управляют плебеями сами плебеи, выделившиеся из сообщества и получившие неслыханные привилегии. Им разрешают жениться, вести вне службы самостоятельный, домашний образ жизни. Пока не разрешают иметь детей в традиционном понимании, то есть заводить, пожалуйста, заводите, но воспитывать – ни в коем случае. Они живут в собственных жилищах с постоянными женами, причем поощряется многоженство. Однако забеременевших женщин и у них, как правило, отбирают. Те рожают в инкубаторе и исчезают – навсегда. Самые здоровые попадают в Дальнюю лабораторию. – Дед замолчал. Он сидел, понурившись, закрыв глаза. Но встрепенулся и продолжал: – И все же плебеи, как я говорил, имеют серьезные преимущества – они совершенно здоровы, у них нормальная кровь, они сильны физически. Сегодня они воспроизводятся ровно в таком количестве, какое нужно промышленности, причем для подавляющего большинства размножение происходит самым невероятным образом. Применительно к животным это называется спариванием, случкой, осеменением. Для них – свадьбой. Берутся девушки шестнадцати лет и парни из рабочих – женихи и невесты. Девушек не спрашивают, согласны ли они вступить в брак с назначенным партнером. Они беременеют, их заключают в инкубатор до родов. Рождаются дети, здоровых оставляют жить… И только славы, которых также причисляют к плебеям, сохраняют традиции нормальной семейной жизни – один муж, одна жена и при них дети. Но и у славов через одного отбирают подростков: девушек на свадьбу, юношей в шахты. Ты, верно, заметил, что ни я, ни ты не страдаем от болезни крови?

– Заметил. А почему, не знаю.

– Открою тайну: мы с тобой вопреки Закону рождены… плебейками. Из племени славов. Они дали нам жизнь и вместе с ней здоровую кровь. Выносили нас в собственном чреве, не в пробирке и кювете, родили в муках, оставили жить на земле. А сами ушли, закрыв за собой дверь…

– Получается, что у меня была настоящая мать? Ты об этом никогда не говорил, дед. Никто не говорил… Теперь я понимаю, почему на меня смотрят как на чужака, сторонятся… И ко всему эта странная Тея. Утверждает, будто нас обручили в детстве. А я ничего не помню. Мне сказали, что она дочь самого Координатора…

– Ты прости меня, мальчик, я виноват перед тобой. Я был вынужден согласиться и упросил тебя, а если быть честным, вынудил пойти на этот шаг. Он настаивал – с ножом у горла. Дело в том, что ему известна некая тайна, бросающая тень на дорогого мне человека. Я сдался, не выдержал давления. Теперь дочь Координатора выросла и предъявляет свои права… Тебя заставят жениться…

– Ни за что. Эту задачу, дед, я уже решил – окончательно. Я не поддамся. Что касается Теи, она погорюет, найдет себе подходящую пару, успокоится. Я заметил, что некоторые мои товарищи внимательно поглядывают на нее… Рассчитывают, что Тея обеспечит им по крайней мере надежную карьеру. Так что о Тее, дед, больше не говорим, считаем, что ее нет и никогда не было. На самом деле у меня совершенно другая проблема. Я хочу, чтобы ты наконец ответил на единственный вопрос, который меня по-настоящему интересует: кто мой отец? Но ты молчишь. Остается самостоятельно разобраться в проблеме. Надеюсь, теперь у меня есть право знать?..

– Конечно, есть, – сказал Гор, помолчав. – Но, прошу тебя, не спеши. Подожди и ты все узнаешь. Это время придет довольно скоро, не торопи его. Все тайное рано или поздно становится явным. Потерпи. Пока же я не имею права говорить. Я обещал, а обещания нужно исполнять… Так-то, мой мальчик… И еще: я уверен, незнание в твоих интересах. Ничего не поделаешь, к сожалению…

До позднего вечера Адам оставался в доме деда. Они провели время в спокойной беседе, но больше, точно сговорившись, не возвращались к сложному утреннему разговору.

– Напоследок я вот что скажу тебе, внук, – сказал дед, прощаясь. – Найди свою женщину на Континенте. Ты еще не знаешь, что такое любовь. Можешь никогда не узнать, и это печально… Помни, что я верю в тебя, Адам, и люблю…