Они постояли молча, растроганные, радостные, озабоченные. Каждый своим. Сокровенным и абсолютно полярным. Но знал об этом только один из них. А как долго удастся сохранить тайну, не знал и он. Знал лишь, что от этого зависит не только его судьба.

Уходя, Селешко условился с Андрейченко встретиться на следующий день под вечер.

Ночь напролет вспоминал Андрейченко разговор с секретарём ОУН, отдельные фразы, слова, интонации, взгляд. Ничего настораживавшего не обнаружил. Вспомнив, как они обнимались, усмехнулся: такого давно с ним не случалось.

Он понял, что руководство ИНО приказало ему вернуться, основываясь на его тревожном сигнале. Возможно, имеются и другие соображения. Необходимо связаться с ИНО и попросить отсрочить отъезд, ведь рассказу Селешко цены нет!

Уснул Андрейченко под утро. Разбудил стук в дверь.

В мгновение поднлся, как до отказа сжатая мощная пружина. Неслышно подошел к двери, прислонился к косяку, спросил спокойно:

– Кто?

Из-за двери послышался знакомый голос горничной:

– Какая-то женщина принесла бутылку молока и попросила её сразу же передать вам. – И горничная просунула бутылку с молоком в чуть приоткрытую им дверь.

Андрейченко обрадовался: это был условный знак о прибытии связного из Москвы. К тому же давнего, милого его сердцу, очень близкого друга. Красивая женщина, обладавшая острым умом, редкой выдержкой и завидной даже для мужчин отвагой. Поразительное сочетание! Встречающееся, пожалуй, лишь в романах, а не в жизни. Андрей Павлович гордился, что некогда заслужил её особое внимание.

Но разведчик остаётся разведчиком. Не успел он порадоваться, как снова возникла тревога: почему вдруг её прислали? Ведь он должен уезжать? Что-то случилось? Не иначе! Такого ещё не бывало: за два дня до намеченного возвращения прислали связного. Нет, неспроста.

Спустя час они встретились. Узнав причину, побудившую начальство ИНО направить её сюда, Андрей от души рассмеялся:

– Что ни говори, люди мы испорченные. Вечно нам мерещится подвох, провокация. Нервничаем, строим самые невероятные догадки, переживаем и чуть ли ни хороним себя. Выясняется, всё и выеденного яйца не стоит.

Андрей признался: он было подумал, что приезд Зои связан с бог весть какими неприятностями. Связная рассмеялась, но не согласилась с тем, что переживания и сомнения, когда есть к тому повод, излишни:

– Не реагировать на неожиданности, Андрюшенька, нам непозволительно и преступно. – Последнее слово она произнесла по слогам, подчёркивая его значимость. – Лучше заблаговременно подумать о плохом и принять необходимые меры предосторожности, чтобы предупредить возможную неприятность, чем она внезапно обрушится на тебя и будет поздно уже что-либо сделать.

– Верно, дорогая, – согласился Андрейченко, нежно обняв её за плечи. – И я так считаю. Куда лучше жаловаться на жидкую похлёбку, держа в кармане горсть жемчуга, чем мечтать о жемчуге и хлебать похлёбку…

Она рассмеялась:

– Прекрасное сравнение, Андрюшенька!

Зоя передала Андрею Павловичу полученную ИНО копию письма Коновальца, отправленного им по тайному каналу в Польшу Его высокопреосвященству митрополиту греко-католической церкви Андрию Шептицкому, проживавшему во Львове на Святой горе Юра.

– О! – воскликнул Андрейченко. – Наш старый «друг»! Любопытно.

В письме Коновалец информировал Шептицкого о своём видении и понимании складывавшейся в мире обстановки в свете положения дел на Великой Украине, излагал некоторые соображения о деятельности Центрального провода. Он писал: «Обращаю внимание Вашего превосходительства на то, с какой точностью и обстоятельностью осуществляются планы великого фюрера. Коммунизм в Германии уничтожен. Немцы имеют хорошо вооруженную армию. Аншлюс в отношении Австрии стал фактом. Поочередно присоединены к Рейху все немецкие земли – Судеты, Верхняя Силезия, Гдыня вместе с коридором. На этом завершается создание Великого рейха. Теперь Великая Германия переходит к осуществлению величайшей миссии – уничтожению “Большевии”».

Не будем терять времени. Перед нами в эти дни стоит главная задача: подготовка, подготовка и ещё раз подготовка… Наши международные контакты развиваются… Заботы и думы у нас одни – Великая Украина! Там наши дела обстоят не лучшим образом, но наметились добрые начинания. Налажена живая связь через Финляндию, но вести грустные и тоскливые… Тем большей нетерпеливостью охвачены наши души в надежде на осуществление того, что для многих представляется делом безнадёжным…»

Андрейченко пришёл в восторг от письма. Оно было косвенным свидетельством необоснованности его подозрений. Подтверждало слова Селешко о добром к нему отношении Коновальца. Стало быть, недоверие со стороны руководства ОУН тоже исключалось. Это очевидно. По всей вероятности, так расценило это письмо и начальство ИНО и, ни на чём не настаивая, решило в срочном порядке довести его содержание до Андрейченко.

– Воистину судьба, как шкура зебры: тёмную полосу сменяет светлая… – тихо произнёс Андрейченко, словно рассуждая с самим собой. Жди следующую?

– А ты как думал?! Такова наша с тобой участь, Андрюшенька, милый. Но об этом позже. Я привезла тебе краткие установочные данные об этом самом «святом отце».

– Знаю его. Как говаривали у нас в Мелитополе, тот ещё фрукт!

– Не то слово! Хитрый, двуличный, коварный и очень мстительный… К тому же многоопытный, с дореволюционным стажем, резидент крупнейшей шпионской сети, опутавшей не только Польшу и Литву, Украину и Малороссию, но и Петербург! Сама только недавно об этом узнала.

Из рассказа Зои Ивановны следовало, что митрополит – в прошлом польский офицер, симпатизировавший Австро-Венгерской монархии, стал агентом её разведки, а позже – главным резидентом, выходец из аристократической богатой семьи. Ещё в 1888 году он, несмотря на унаследованный графский титул, постригся в монахи и, отложив в сторону свое имя Роман, взял, как это положено духовному лицу, святое – Андрий.

– Кстати, шпиону положена кличка, – заметил Андрейченко. – Так что все правила соблюдены.

Зоя Ивановна прокомментировала послужной список Романа Шептицкого:

– С апреля 1888-го – монах, затем магистр ордена базилиан; через два года – игумен монастыря. Спустя ещё три – священник, через шесть лет – епископ. А год спустя – митрополит и глава униатской церкви. Таким образом, престол Святого Петра сдержал свои обещания, данные молодому улану двенадцать лет тому назад папой Львом XIII. С другой стороны, его головокружительной карьере способствовал не только Ватикан, но и весьма основательно Австро-Венгерский генштаб в соответствии с высочайшим повелением императора Франца Иосифа…

Однако деятельность его высокопреосвященства митрополита на поприще разведки не оказалась безоблачной: в первых числах сентября четырнадцатого года уже нашего столетия контрразведка царской России арестовала его за шпионаж в пользу Австро-Венгрии и Германии.

Оказывается, за ним давно велась слежка. Поводом послужил случай, когда один из шпиков охранки выкрал у некоего подозрительного иностранца паспорт на имя Евгения Олесьницкого. И контрразведке стало ясно, что под этой фамилией скрывается митрополит Шептицкий, получивший от австрийской разведки фальшивый паспорт, по которому его новый владелец предпринял довольно дерзкое путешествие по ряду городов Литвы и Белоруссии. Но пока в полицейском департаменте сверяли и уточняли личность, скрывавшуюся под фальшивым документом, святой шпион, обнаружив пропажу, тотчас прервал свой рейд и тайными путями пробрался в Польшу.

– Отчаянный святой отец! Ну и ну! – заметил Андрейченко. – Проныра…

Зоя Ивановна привела некоторые подробности, связывавшие Шептицкого с Ватиканом, по благословению которого тот возглавлял униатскую церковь. И особенно с ОУН, истинным наставником которой он являлся многие годы. Хотя и прозвал её «украинской тайной мафией», подчёркивал, что это в «хорошем смысле слова».

Одним из связных ОУН с митрополитом, начав свою националистическую деятельность ещё молодым человеком, был Степан Бандера. Подражая духовному наставнику, он, благодаря постоянному общению с ним, получил довольно крепкую закалку. Однако в силу своего неуравновешенного, авантюристического характера вышел из-под митрополичьего повиновения, чем вызвал гнев недавнего покровителя.

Этому в большой мере способствовал не менее коварный соперник на националистической стезе Степан Мельник, правая рука Шептицкого в управлении обширными поместьями митрополии. Владыка был ему постоянно доступен, и он без особого труда нашёптывал ему подробности о «диких акциях» Бандеры, что, кстати, соответствовало действительности. Они стоили друг друга – Бандера и Мельник. Последний, кроме того, являлся штатным агентом абвера, о чём «святому отцу» было известно. Однако это не помешало ему благословить его в качестве претендента на руководящую роль в ОУН.

Дальнейший рассказ Зои Ивановны не стал новостью для Андрея. Речь шла о хитросплетениях немецкой разведки с резидентурой митрополита и оуновскими диверсионными акциями, направленными прежде всего против СССР. В качестве наглядной характеристики связная процитировала отрывок из письма Мельника митрополиту Шептицкому: «Бандера – садист, от которого напрасно требовать соблюдения дисциплины и реальной позиции на перспективу нашей борьбы. Своей дикой акцией он не только нарушил дисциплину, но и сорвал контакт с польскими правительственными деятелями по поводу беспрепятственной переброски наших людей через польскую границу в Советию».

– Дела общеизвестные, – заметил Андрей Павлович. – Спасибо тебе и друзьям за все материалы. Много интересного и нужного. Кое-что прояснилось. Копия письма Коновальца митрополиту – шедевр!

Связная молча развела руками, дескать, что смогли – сделали. Андрейченко кивнул:

– Понимаю. Понимаю прекрасно: очередь за мной. Собственно, она давно за мной, Зоечка. Давно! Ну, да ладно. Ещё поборемся.