Семья

Семья формировалась постепенно, чтобы в конце концов стать тем самым ДОМОМ, куда всех членов семьи тянет и куда они стремятся приехать при первой возможности. Главную роль в формировании ДОМА и семьи в целом принадлежит несомненно деду моему Федору Васильевичу. Именно он с его умом, наблюдательностью и бесспорными человеческими достоинствами постепенно внедрял то хорошее, достойное, что наблюдал в семьях сослуживцев и знакомых, что считал нужным и возможным сам.

Семья жила скромно, только на жалование. Достаток с чинами рос, но росла и семья.

Прежде всего, постоянно с самой свадьбы в семье жила бабушка всех детей, мать Пелагеи Павловны – Елена Андреевна. Всего за 25 лет родилось 12 детей, из них 8, 6 мальчиков и 2 девочки, стали взрослыми и упоминаются ниже.

(Вспоминаю, что в детстве у кого-то из родственников видел большую групповую фотографию. Довольно большая группа мужчин, человек 40–50, на фоне церкви.

Судя по одежде и мундирам, в группе были и офицеры, и чиновники, и купцы, а также мещане, крестьяне и священнослужители разных рангов. Помню, что было сказано, – это выходцы из деревни Языково, половина из них Канунниковы, собраны по случаю какого-то юбилея престольного праздника деревенской церкви. Показывали и деда Федора Васильевича, и его отца Василия Павловича, который, как уже говорилось, был церковным старостой).

После Саратова некоторое время жили в Бугуруслане, а в основном в Бузулуке.

Каменный одноэтажный дом (6 окон на улицу) стоял на улице Набережная (позже – ул. Кутякова). Это был конец города. С другой стороны улицы был довольно крутой обрыв и далее широкий луг, метров 500, далее обрывистый берег реки Самары. Противоположный берег – песчаный пологий (пляж), и еще дальше лес, и горизонт закрывали горы (отроги Общего Сырта, входящего в систему Уральских гор).

Вид с улицы и из окон дома на улицу в сторону гор был чудесный. Слева в квартале начинался городской сад. Центральная его аллея выходила на угол улицы, пересекавшейся с Набережной.

С другого конца улицы в двух-трех кварталах на самом обрыве располагался женский монастырь. Специальной постройки из красного кирпича (церковь и несколько домов).

После гражданской войны монастырь был, конечно, закрыт, монашки разошлись кто куда, но некоторые остались в городе. В 1982, когда в ноябре я хоронил маму, в похоронах участвовали четыре монашки из тех, кто еще был в монастыре.

Мужской монастырь стоял в горах за лесом. Тоже из красного кирпича с кирпичной же оградой. Долина, где стоял монастырь, называлась Иосафатова. На башне монастыря были куранты, бой которых в хорошую погоду был слышен в городе.

В 30-е годы мужской монастырь разогнали и поместили колонию малолетних преступников. Куранты были немедленно сломаны.

Такое расположение дома создавало для детей массу возможностей. Сад для игр днем. Зимой аллеи сада заливались и организовывался городской каток. Кроме летнего сада, заливались катки в сквере на главной улице и во дворе гимназии и дворянского собрания. Катки были платные, но посещались охотно. С обрывов противоположной стороны улицы зимой катались на санках и лыжах. Летом на луге играли в лапту и чижа. На самой улице с весны на проталинах начиналась игра в козны (в бабки), а после того, как улица высыхала, очень азартно играли в клёк и в городки. У девочек было серсо, а перед самой войной был выписан крокет.

Двор дома за воротами был большой, разделенной сараем и погребом с сеновалом на две части. Ближе к дому был сад с цветниками, а за сараем – огород. И то, и другое не без помощи детей аккуратно возделывалось.

Двор тоже был местом для игр, причем поскольку к играм подключались соседские дети (с трех сторон) – то заборы, довольно высокие, – помехой не являлись. Поэтому и казаки-разбойники, и прятки проходили весьма оживленно. На крыше сарая была голубятня с голубями, а угол огорода был отгорожен для кур. Одно время держали корову, а свиньи и несколько овец были постоянно.

Когда начинал таять снег по весне, всей семьей набивали снегом погреб. Лед в погребе, если снег хорошо трамбовался, держался все лето и осень.

Плодами огорода пользовались для повседневного питания, а основные заготовки овощей делали обязательно осенью с базара (осенних ярмарок) или, если случалось, ездили в деревни.

Яблоки (анис, антоновку) хранили на чердаке, овощи в обширном подвале под домом.

Каждую осень производились массовые засолы огурцов, капусты, арбузов, яблок. В подвале всегда стояло несколько бочек и бочат с соленьями. Само собой, варились разнообразные варенья, тут для детей раздолье – лизать пенки!

Голубей гоняли лет с 10, сперва подручным (почистить, покормить и т. п.), а старше – без ограничения возраста. Занятие увлекательное и азартное. Хотя и вредное для учебы.

Голубиный гон – это целая наука со своей терминологией пород и статей птиц, правилами гона и характером полета стаи.

В округе голуби водились почти в каждом доме, и летними вечерами устраивались целые представления.

Стаи кружились в небе вокруг своих голубятен. Хозяева голубей торчали на крышах, задрав головы, – то свистя, как соловьи-разбойники, то размахивая погоном (жердь с тряпкой на конце). Турманы в полете кувыркались в воздухе, вызывая восторг голубятников и зрителей. Главной целью гона, кроме прелести слежения за четким полетом стаи, было – загнать голубя, а то и всю чужую стаю. Сперва посадить на свою крышу, а если удастся – то и заманить в свою голубятню. После чего наступает торг – выкуп или обмен загнанных голубей, здесь опять целая наука неписаных законов и правил. Нередко голубиные дела заканчивались потасовками и даже настоящей длительной войной улиц и участков.

Петр был королем голубятников! И стая была на подбор, и турманы не ленились, и загонял он чужих голубей и целые стаи артистически. Скажем прямо, голуби очень отвлекают от учебы, и Петя учился неважно. За курс реального училища два или даже три раза оставался на второй год, но неизменно ходил в уличных героях.

Большим успехом, особенно в длинные зимние вечера, пользовалось лото. Играли всей семьей, для игры нужно было знать только цифры и самые элементарные правила, поэтому в лото начинали играть очень рано, лет с 4–5-ти. Играли на деньги по полушке (1/2 коп.) за карту. Почему-то отдельные цифры на бочатах имели имена собственные, например, «1» называлась «кол», «11» – «барабанные палочки», «69» – «туда-сюда», «77» – «дамские ножки» и т. д.

Кроме лото, играли в карты. Дети – в пьяницу и дурачка. Взрослые в преферанс.

В почете были шахматы. Сам Федор Васильевич играл хорошо, решал шахматные задачи и даже сам составлял этюды, которые иногда посылал в журналы и газеты. В шахматы хорошо играли все братья.

Были и другие настольные игры, например – очень популярная в начале века игра «Рич-рач». Играли двое или четверо, смысл в достижении фишкой цели, причем ходы определялись на основе бросания игральной кости.

Кстати, на этом принципе появилась масса игр, которые высылались в качестве приложения к журналам.

О книгах и журналах следует сказать особо. Федор Васильевич всю жизнь методически собирал библиотеку, которая в конце концов, как отмечают и родственники, и знакомые, стала к первой мировой войне – одним из лучших частных собраний в городе. Отмечалась ее доступность для знакомых и многочисленных соучеников всех детей.

Достаточно сказать, что когда в 1920 году в доме случился пожар, книги спасти не удалось, но только книги, возвращенные «с рук», думаю, далеко не всеми, – составили (как можно судить по переплетам и экслибрисам) до сотни томов самого различного характера. Например, переплетенные комплекты журналов «Нива» за 1906 и 1915 годы, комплекты детских журналов «Светлячок», «Задушевное слово», «Всемирный следопыт».

Эти журналы выписывались из года в год и обязательно единообразно переплетались в черный коленкор с золотым тиснением названий.

Кроме того, к журналам ежегодно шли приложения классиков русской и зарубежной литературы. Многие приложения составляли собрания сочинений приключенческой литературы (Купер, Майн Рид, Брет Гарт, Луи Буссенар, Жюль Верн и т. д. и т. п.). Обычно это были дешевые издания в мягких переплетах, но все они переплетались в одном общем для всей библиотеки стиле.

Искусству переплета в то время учили во многих семьях. Наша исключения не составляла. Умели переплетать все дети (мальчики). Был комплект необходимых инструментов – особые тиски, пресс, резак, шрифты для выдавливания букв и т. п.

В библиотеке были и подписные издания, например, энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, другие словари. Помню, в детстве я часто смотрел великолепные иллюстрации в академических изданиях «Божественной комедии» – Данте и «Потерянном и Возвращенном Рае» – Мильтона.

Все мальчики прекрасно рисовали, поэтому в библиотеке было много альбомов репродукций и иллюстрированных жизнеописаний русских художников Игоря Грабаря. Тома последних, я видел Репина, Серова и Сурикова (до пожара были и другие), имели характерный светлый переплет с волнистыми цветными линиями.

В семье музыкой не увлекались, пианино не было. Были гитара и мандолина. Играли понемногу все, но очень хорошо на гитаре играл Михаил, а на мандолине Петр. По праздникам они устраивали целые концерты.

Неожиданно способности проявил Константин. Он хорошо играл на всех струнных инструментах и в конце концов ему еще в детстве пригласили учителя музыки, француза, и он стал заниматься скрипкой. По отзывам всех, кого я знал, Константин подавал серьезные надежды в музыке, был отдан учиться в гимназию, в то время как все старшие учились в реальном, и мечтал поступить в консерваторию, однако началась мировая война, и вместо консерватории патриотизм толкнул мальчика в юнкера Чугуевского пехотного училища, и в 1915 г. молодой прапорщик был на фронте.

В семье была легенда. Якобы за успешное окончание гимназии Федор Васильевич выписал для Константина какую-то необыкновенно ценную скрипку (говорили, конечно, – Гварнери).

После смерти Федора Васильевича в 1924 г. вскоре без особой острой необходимости бабушка Поля продала скрипку в футляре старьевщику за 15 руб. Конечно, один футляр стоил дороже. Эту легенду я слышал буквально от всех дядей и теток, с которыми я в разное время встречался. Видимо, это был факт, тронувший своей нелепостью всех.

Для того чтобы представить себе соотношение детей семьи по возрасту, сравним их по годам.

Очевидно, что группа старших мальчиков была близка друг к другу по возрасту, имея атамана и заступника (непосредственного или потенциального) в лице старшего брата Петра.

В младшей группе лидером была Серафима. Годы – не случайны, это начало века, японская война, год, когда бабушка Поля осталась без правой руки, война с Германией, революции (год смерти бабушки Елены) и год смерти Федора Васильевича.

Руку бабушка Поля потеряла из-за скудости медицины того времени. Занозила на правой руке палец, образовался нарыв, который дал заражение крови. В конце 1909 г. ампутировали ладонь, а в начале 1910 – выше локтя. На реликтовой фотографии с полковником – 1913 г. руки уже нет.

Конечно, управляться с большой многодетной семьей было трудно. Готовила на всю семью бабушка Елена.

Пища была очень простая. По рассказам моего отца Федора, на первое варились зимой щи (или уха), летом борщ, окрошка (или опять же уха). На второе преобладали разнообразные каши с приправами.

Зимой добавлялись соленья, осенью – арбузы и дыни. Квас был всегда и даже нескольких видов. Посты неизменно соблюдались. Семья была верующая, как обычно, но без особого фанатизма. В ближайшую Никольскую церковь ходили не чаще раза в неделю и по всем православным праздникам. Своевременно крестили детей, своевременно причащались.

Иконы были в спальнях родителей и детей. Было принято с детства – прочесть молитву перед сном. В общей комнате висела большая икона с лампадой. Лампаду зажигали по праздникам.

Православные праздники отмечались по возможности широко, особенно рождество (елка устраивалась самая роскошная!) и пасха. С пасхой связаны куличи, крашеные яйца и всевозможные пасхи, не считая прочей, не ритуальной снеди. Готовила бабушка Елена (Еля, как ее звали дети) – вполне профессионально.

Особенно славились у Канунниковых блины на масленицу. Блины бывали тоже нескольких сортов с различными приправами (например, мерзлые сбитые сливки, вязига, икра и т. п.)

Нередко заводились пельмени. Тогда работали все дети, буквально с 4–5-тилетнего возраста.

Сборное (вырезка говядины, свинина и баранина) мясо рубилось в колоде специальной тяпкой по форме полукруглой колоды.

Лепешки для пельменей делались поштучно из маленьких круглых катышков.

Едоков было много, поэтому лепили пельмени все от мала до велика. Очень ценилось умение «писать» шов пельменя мелким письмом, что гарантировало целость каждого и сохранность в нем бульона.

С большим удовольствием вспоминаю, как в 1956 г., встретившись в Геленджике, мы с дядей Виктором дома у тети Серафимы вдвоем состряпали пельмени по всем правилам науки на удивление нашим хозяйкам! Управляться с хозяйством почти ежегодно увеличивающейся семьи было трудно, поэтому всегда нанималась нянька из подростков.