В конце последней четверти седьмого класса вы близко сошлись с Валей Белан, а заодно с моей одноклассницей Наташей Николаенко, которая была подругой Вали. Я не помню, чтобы вы раньше дружили. Не помню, чтобы просто общались. А тут почти на всех переменах ты стала заходить в наш класс. Вы были всё время вместе.
Я заметил это и тоже потянулся к Вале. С ней было приятно общаться. Мы быстро подружились, и я пересел на предпоследнюю парту, где сразу за мной сидела Валя. Улыбчивая, с распущенными по плечам длинными русыми волосами, она из всех девчонок, да и многих мальчишек, была в классе самая высокая, намного выше меня и тебя. Что удивительно, я совсем этого не замечал.
На уроках мы толком не слушали, а только строчили друг другу записки. Наши одноклассники даже заподозрили, что у нас не просто дружба, а нечто большее.
И вот однажды я получаю от Вали записку с вопросом: «Ромка, а правда, что ты неравнодушен к Иванченко?» Задай мне такой вопрос напрямую кто-нибудь другой, я бы отшутился. Но Вале я доверял, и тут же на её записке написал: «Да».
Больше она про тебя не спрашивала. Но замечала, как я на тебя смотрю, когда ты заходишь к нам в класс. Иногда шутила по этому поводу. И в какой-то день, перехватив мой взгляд, которым я провожал тебя, Валя подсела ко мне за парту и просто по-дружески спросила:
– Хочешь, я вас сведу?
«Конечно, хочу! Я очень этого хочу!» – такие мысли пронеслись во мне, но сказал я другое:
– Сведи… Только как это, интересно, будет выглядеть?
Валя ничего не стала пояснять, а только, прищурив глаза, улыбнулась.
А уже на следующий день она подозвала меня и вполголоса сказала:
– Приходи сегодня после школы в парк железнодорожников. В пять часов. Тоня будет там. Посидим вместе, поболтаем…
Мы обсудили подробнее, где именно встретимся.
На оставшихся уроках я сидел, ничего не видя и не слыша. Мысленно я был уже там, в парке. Как произойдёт эта встреча? Что я скажу тебе? Что ты скажешь мне? О чём вообще говорят с девочками? Минутами охватывало такое волнение, что если бы меня в этот момент вызвали к доске, я бы не смог вымолвить ни слова.
Потом вспоминал, что с нами будет ещё Валя, и меня отпускало. К тому же мы в то время уже немного общались с тобой. Я часто подходил к вам с Валей на перемене, иногда мы даже разговаривали. А сколько было взглядов!
Твоё внимание вселяло уверенность, что я тебе тоже нравлюсь, а значит, всё будет хорошо.
Это был один из последних учебных дней. Сирень уже отцвела и вечера стояли тихие, тёплые, ясные. Во всём чувствовалась какая-то нежная умиротворённость. До парка от моего прежнего дома было пять минут ходьбы. Пять минут! Так мало! Даже с мыслями не успеешь собраться. Эти пять минут я постарался растянуть насколько мог.
Ни тебя, ни Вали в условленном месте ещё не было. Выбрав лавочку слева от летнего кинотеатра, я долго ходил мимо неё по аллее, то присаживаясь, то снова вставая. Это было первое в моей жизни свидание, и я совсем не знал, как себя вести. Казалось, все прохожие смотрят на меня и понимают, что я тут делаю. Впрочем, это ведь не совсем свидание. Должна прийти ещё и Валя. Ну а втроём… Ещё не успев ничего осознать, я всем существом почувствовал – это ты.
Ты шла по аллее со стороны отделения железной дороги и была в том самом розовом платье, которое я видел на тебе на дне рождения у Оли. Я заметил, что ты тоже немного смущена, но это было почти незаметно, потому что ты улыбалась. Такая милая, такая красивая! Я пошёл тебе навстречу.
– Здравствуй, – сказала ты и остановилась.
Кроме слов приветствия мы не знали, что ещё сказать друг другу и несколько секунд молчали. У тебя в руках были ключи от квартиры с брелоком, и ты их всё время перебирала. Спросила, давно ли я жду. Стали строить предположения, почему до сих пор нет Вали. Немного разговорились и остановились на том, что Валю надо подождать. Я невольно сравнил себя с тобой и отметил, что ты выше меня. Мне не хотелось, чтобы ты тоже обратила на это внимание, и предложил сесть на лавочку. Сразу стало спокойнее.
Первые минуты обменивались короткими незначительными фразами. Ужасно глупое состояние. Не зная, что говорить, мы делали вид, что просто ждём Валю Белан: поглядывали по сторонам, будто высматривая её. Это позволяло молчать осмысленно. Боковым зрением я всё время видел твои руки, перебирающие ключи.
Потом всё-таки разговорились. Кажется, на общешкольные темы, и ещё о чём-то. Уже точно не помню. Сказанное тогда растворилось во времени. Осталось лишь волнующее до сих пор ощущение, что мы вместе и больше никого. Сердце замирало при мысли, что сейчас ты сидишь рядом, и я могу говорить с тобой, слышать твой голос, любоваться твоими руками, твоими волосами, а все твои слова обращены ко мне.
Мы разговаривали и ждали Валю, хотя каждый из нас уже понимал, что она не придёт. Потом ты спросила:
– Который час?
Я ответил. Ты сказала:
– Рома, мне пора…
Сказала мягко, с улыбкой даже немного извиняющейся.
Мы двинулись по аллее в сторону железной дороги. Шли молча. Ты по-прежнему держала ключи в полусогнутых руках. На углу остановилась и предупредила:
– Рома, дальше я сама пойду.
Уходя, я оглянулся. Ты шла обычным шагом, стройная, с пышными чёрными волосами. В твоей походке, в твоей фигуре было столько томительной красоты, что я почувствовал, как в груди всё сжалось от нахлынувших чувств. «Тоня, Тоня, Тоня…» – мысленно повторял я, будто купаясь в нежности звучания твоего имени.
Проходя мимо лавочки, на которой совсем недавно ты сидела, я посмотрел на неё почти с любовью.
На следующий день Валя объяснила, что была занята и не смогла прийти. Я понял, что она не пришла намеренно, дав нам с тобой возможность побыть вдвоём.
Наша последняя четверть седьмого класса подошла к концу. И хотя занятия закончились, мы всё ещё имели возможность видеться: время от времени приходили на консультации, на экзамены. И уже разговаривали между собой свободно, без стеснения, открыто выражая друг другу свою симпатию.
Помню, в те дни мы постоянно держались где-то рядом, а когда разговаривали, просто не могли глаз оторвать друг от друга. И даже не задумывались, что такое явное проявление взаимного интереса всем бросается в глаза. Это были счастливейшие дни! Ничего не было сказано о наших личных отношениях, но казалось, будто все слова уже произнесены, и та дружба, о которой было написано в записке, вот она, уже существует.
Наконец экзамены сданы. Впереди лето. Три месяца никаких учителей, никаких уроков! Свобода! Восхитительное время. А мне стало грустно. Ведь эти три месяца я не увижу тебя!
И всё-таки два раза мы с тобой увиделись.
Первый раз это произошло на Арабатской стрелке в пионерском лагере «Сокол», где на берегу Азовского моря проводили летние каникулы дети железнодорожников.
Мы с мамой отдыхали поблизости в пансионате, и я не знал, что сейчас ты находишься недалеко от меня. Из моих друзей со мной был только Юра Елецкий, с которым мы жили в одном доме. Был ещё долговязый парень по фамилии Кисель, но его трудно было назвать нашим товарищем, потому что он был на два года старше. Была ещё наша ровесница девочка Таня, про которую мы знали только то, что она дочка кого-то из работников администрации пансионата.
Кажется, я ей нравился. До сих пор помню волейбольную площадку, Таня подаёт мяч и выразительно смотрит на меня. Я делаю вид, что не замечаю этого. Мне хотелось, чтобы на её месте стояла ты. Над пансионатом звучит песня:
Море, солнце и журба, журба…
Наш пансионат располагался рядом с пионерским лагерем имени Гагарина. С его территории время от времени доносились звуки горна. Мы подходили к забору и смотрели, что там происходит. Было приятно чувствовать себя человеком, свободным от всякой дисциплины. Но что-то в организованной жизни сверстников нас притягивало. И вот мы смотрели, смотрели и решили навестить свой любимый лагерь, где с Юрой Елецким отдыхали уже дважды. В тот же день и выступили. За нами увязался Кисель.
Лагерь оказался не так близко, как нам казалось, и когда мы пролезли на его территорию через дыру в заборе, уже начался ужин. Отряды мимо нас прошли в столовую. Делать было нечего, и мы стали ждать. Вышли на берег моря. Здесь стояли несколько душевых кабин, в одну из которых мы и забрались. Не помню, что послужило поводом, но тут зашёл разговор о том, кто насколько вырос за это лето. Тема стала для меня болезненной и никакого воодушевления не вызвала. Но Кисель поставил нас с Юркой спинами друг к другу и со стороны пригляделся:
– По-моему, одинаковы. Елецкий, может, на сантиметр или два… Нет, одинаковы.
Я не стал дожидаться более глубоких умозаключений, и мы отправились разгуливать по лагерю. Рядом находился корпус девятого или десятого отряда. Октябрята уже резвились на площадке. Глядя на них, я поймал себя на мысли, что смотрю на мальчишек и девчонок с чувством превосходства. Я на свободе. Могу делать что захочу. Могу идти куда хочу. А надоест – вообще уйду из лагеря, и никто мне ничего не скажет.
Посмеиваясь и отпуская шуточки, мы пришли к корпусу, где с Юрой Елецким жили в прошлом году. Ребята только что возвратились с ужина. Нас окликнул мой одноклассник Виталик Заболотный, подошёл кто-то ещё из знакомых и тут… я увидел тебя. Ты стояла недалеко от входа в корпус и улыбалась тому, что тебе рассказывала подружка. Ты не сразу заметила меня, а когда увидела, на твоём лице отразилось радостное удивление. Всё вокруг закружилось, будто я стоял на раскрученной карусели, и вдруг её остановили.
«Тоня…»
Над лагерем звучала песня «Эти глаза напротив» Валерия Ободзинского.
Эти глаза напротив чайного цвета… эта улыбка…
«Тоня…»
Твоё появление для меня оказалось настолько неожиданным, что я растерялся. И опять заметил, что ты повыше меня. И будто ещё выросла. Вспомнив недавнее меряние ростом в душевой, я почувствовал себя неуютно и скованно. Но всё равно не мог оторвать от тебя глаз. Никто из моих друзей, встреченных в лагере, не знал о нашей взаимной симпатии, но тогда я совершенно забыл об этом. Мне казалось, что вот сейчас все видят по моим глазам, на кого я смотрю, и всё понимают. И вместо того, чтобы подойти к тебе и хотя бы поздороваться, я остался стоять на месте, будто приклеенный.
А уже в следующую минуту пионервожатая собрала отряд и повела на вечернее построение. Я видел, как ты стала в первом ряду, ловил твои взгляды.
Что делать?
Мы с Юрой Елецким остались на площадке одни. Затем к нам подошёл кто-то из тех, кто сбежал из колонны. Все разговаривали, смеялись, и в эти минуты ко мне вернулась уверенность. Я очень хотел поговорить с тобой и ждал, когда закончится линейка… Вот уже разрозненной толпой бредут назад мальчишки и девчонки. А вот и ты с девочками. Вы не задержались, а сразу прошли в корпус. Начинало смеркаться. Побелённые стены здания стали будто ещё белее – так всегда бывает на юге перед внезапным наступлением темноты. Площадку перед корпусом закрывали огромные раскидистые акации, и вот уже в их тени стало почти ничего не видно. Возбуждённо стрекотали цикады.
Я ждал, что ты выйдешь, но ты не выходила. Кисель исчез куда-то, снова появился и теперь тянул нас с Елецким чуть ли не за руку. Идти далеко! А уже ночь. Я нервничал. Увидел Виталика Заболотного и окликнул его:
– Виталик, позови Иванченко. – Так и сказал: «Иванченко». Назвать тебя по имени не решился, чтобы не обнаружить своих чувств.
О проекте
О подписке