Так дальше продолжаться не могло.
Мне хотелось говорить с тобой. Но как тут можно говорить, если мы учимся в разных классах? Да, мы знакомы. Но знакомы как ученики, которые учатся в одной школе. А мне хотелось общаться с тобой как с человеком, как с девушкой. Как это объяснить? Подойти к тебе и сказать: «Тоня, я тебя знаю, и ты меня знаешь. Но этого недостаточно. Давай с тобой знакомиться заново».
Смешно.
И тогда я снова вспомнил про Сергея Дубова. Я ещё раз поговорил с ним о нашей общей записке тебе. Он согласился. Содержание послания было примерно таким: «Тоня, ты нам нравишься, мы хотим с тобой дружить. Согласна ли ты?» Точного текста я уже не помню, но, кажется, я воспроизвёл его правильно.
Решили, что записку тебе передаст Сергей, потому что он твой одноклассник и сделать это ему будет проще.
Через несколько дней меня приняли в комсомол, и мы с Вадимом Швецовым и кем-то ещё из моих одноклассников отправились в Жовтневый[1] райком комсомола получать комсомольские билеты. По пути встретили тебя с одноклассницами. При встрече мы обменялись такими красноречивыми взглядами, что, кажется, все это заметили. Во всяком случае, Вадим подметил и сказал многозначительно: «Как она на тебя посмотрела…»
Наша записка была уже у тебя.
Был ясный солнечный день, настолько тёплый, что девчонки тут же облачились в лёгкие платья. Настроение было праздничное, но немного тревожное. Меня обрадовал твой взгляд, но это только взгляд. А что ты ответишь?
Кажется, через день или два нам передали ответ:
«После всего, что произошло, мы не можем с Сергеем дружить. И он сам понимает, почему. О дружбе с Ромой я подумаю. Не знаю только, как он себе представляет эту дружбу».
Прочитав это, Сергей скривился и сунул записку мне, добавив небрежно: «Не очень-то и надо было. Уступаю». Для меня в твоём ответе ничего не было сказано определённо, однако и того, что ты написала, было достаточно. У меня есть надежда!
Закрывшись дома один в своей комнате, я снова и снова перечитывал короткие строчки, испытывая не просто радость от надвигающейся новой жизни, но какое-то благоговение. Будто эта коротенькая записка была написана не обыкновенным человеком, а неким божеством. Сергей Дубов отодвинулся в сторону. Я был рад этому и одновременно встревожен.
С волнением думал о том, что теперь остаюсь с тобой как бы один на один. И прежде так было, но тогда наши отношения сводились только к ни к чему не обязывающим взглядам. Теперь моё положение другое. Теперь я должен не просто провожать тебя глазами, а что-то делать. Робость охватила меня. Я хотел представить себе, как будет выглядеть наша первая встреча, какие будут сказаны слова и… не мог. Пугался чего-то. Чего?
Но делать что-то было надо. Я отправился к Вадиму Швецову, который жил этажом выше. Педантичный и самоуверенный Вадим был моим другом. Я показал ему твою записку и попросил позвонить тебе, поговорить и узнать, что ты думаешь о моём (теперь уже только моём) предложении. Хотелось, чтобы всё прояснилось поскорей.
Такой разговор состоялся.
Выбрав момент, когда родители были на работе, я позвал Вадима. Телефон стоял на холодильнике в прихожей. Вадим набрал номер, и пока в трубке отзывались протяжные гудки, я нервно ходил от кухни до холодильника. Сейчас, сейчас… Между моей и твоей квартирой расстояние как бы исчезнет. И здесь, у меня дома зазвучит твой голос.
– Тоню позовите, – уверенно сказал Вадим в трубку.
Пауза.
– Тоня, здравствуй. Это Вадим Швецов. У вас уже все комсомольские билеты получили? (Вадим был комсоргом у нас в классе). У нас тоже. У вас что-нибудь спрашивали?
Со стеснённым сердцем я стоял возле своего товарища, вслушивался в его слова, ловил на его лице улыбки.
Но вот разговор окончен.
– Что она сказала? – спросил я у Вадима, внутренне готовясь к худшему, но всё же надеясь на лучшее.
Вадим прошёл в зал и сел на диван, небрежно закинув руку.
– Сказала, что она, в общем-то, не против, только вы друг друга совсем не знаете. И она не совсем понимает, почему вдруг так сразу. А главное… Сказала, он же такой маленький, как же я с ним в кино буду ходить.
Я пытался выудить из него подробности, но Вадим говорил неохотно. Чувствовалось, что ему это неинтересно.
Заперев за приятелем дверь, я растерянно прошёлся по комнате. Маленький… Мне вспомнились улыбочки Вадима во время разговора с тобой. Наверное, вы как раз об этом и говорили. Да, ты действительно была выше меня, однако я не придавал этому значения. Но если это главное, как сказал Вадим, то зачем было писать, что ты подумаешь, говорить, что ты не против…
Я будто бежал-бежал и споткнулся.
В это время меня донимали девчонки из параллельного «а». Они звонили по несколько раз в день, ставили «Восточную песню» Валерия Ободзинского, спрашивали, какие мне девочки нравятся. От мамы мне достались длинные чёрные ресницы, и они интересовались, чем я их крашу. Я отвечал уклончиво, старался отшучиваться. Их навязчивое внимание тяготило. Возможно, они это почувствовали, потому что на какое-то время оставили меня в покое. Очередной звонок раздался после вашего телефонного разговора с Вадимом.
Я хорошо запомнил этот звоночек. Разговор начался со всяких намёков, а потом меня напрямую спросили:
– Ты что ж это, к Иванченко колышки подбиваешь?
– Какие колышки? – ответил я, прекрасно понимая, о чём идёт речь.
– А такие. Записочки пишешь. Она же выше тебя. Как же ты будешь с ней целоваться?
– А я скамеечку подставлю, – нервно отшутился я.
В трубке раздались смешки. Больше мне уже не звонили.
Я не стал выяснять, как девчонки из другого класса узнали и про записку, и о возникшем передо мной препятствии, а просто решил что-нибудь предпринять, чтобы подрасти. Твои слова, пересказанные Вадимом, меня задели.
Начал в подъезде делать упражнения по вытягиванию. Хватался за трубу батареи отопления и висел, пока хватало сил. Но этого мне показалось мало. Да и люди постоянно ходили. Подумал, что надо записаться на баскетбол. Вон баскетболисты какие высокие. Уговорил одноклассника Игоря Бобылёва, с которым мы были одного роста, составить компанию и вместе с ним отправился во Дворец пионеров.
Помню, нас встретил плотный мужчина в синей спортивной куртке, который представился тренером. Я думал, все баскетбольные тренеры чуть ли не гиганты, но этот оказался середнячком. В зале по кругу бегали мальчишки. Тренер оценивающе оглядел нас и спросил, в каком мы классе.
– В шестом, – соврал я, успев разглядеть, что ребята в спортзале были в основном младше меня. Мне очень хотелось попасть в секцию.
– Что ж вы такие маленькие? – разочарованно заметил он.
Задал ещё несколько вопросов и сказал, когда приходить на занятие.
Я не стал говорить Вадиму о нашем визите во Дворец пионеров, но он всё-таки узнал. Рассказал тебе, на что ты, по его словам, улыбнулась. А через некоторое время уже все в классе знали про наш поход с Игорем на баскетбол, чтобы подрасти. Мой секрет перестал быть секретом.
Наверное, ещё тогда стоило задуматься над этим. Но мне очень хотелось иметь друга, которому бы можно было довериться, с которым можно было бы делиться своими тайнами и находить поддержку там, где ты в ней нуждаешься. Поэтому я видел только то, что хотел видеть и считал Вадима не просто другом, а лучшим другом.
Был ли он мне другом на самом деле?
Как-то уже в институте я зашёл в гости к Ире Мосиенко, которая училась в параллельном «а». В десятом классе Вадим ухаживал за её подругой, а мне досталась Ира. Я уже не рассчитывал восстановить отношения с тобой, но очень хотел вернуться в то безмятежное состояние, когда жизнь наполнена радостями и надеждами. Обратил внимание на Иру, и мы с ней, как тогда принято было говорить, «ходили». Сидели у неё в комнате, разговаривали, и вдруг Ира спросила:
– А Вадим тебе друг?
– Ну конечно! – горячо ответил я. – Мы с ним с пяти лет в одном доме, в одном подъезде. Лучше друга у меня нет…
Ира задумалась, помолчала, затем открыла ящик письменного стола и достала пачку писем.
– Почитай.
Я стал читать и… Это были письма Вадима к Ире. Он в то время уже поступил в военное училище и писал ей оттуда. Писал, что любит её, что у меня с ней всё равно ничего не получится…
– И что? – спросил я Иру.
– Ничего, – сказала она и убрала письма в стол.
Такая вот у нас с Вадимом была дружба. Такой вот у меня был лучший друг.
Иногда я думаю, как бы сложились наши отношения, если бы Вадим тогда не сказал мне этих слов? Или ты бы их не сказала ему? Был бы я смелее? Ходили бы мы с тобой в кино? И сказал бы я тебе то, в чём уже хотел признаться, но не понимал, как после этих слов нужно вести себя, и потому доверял их только своему дневнику?
Думаю и… не могу придумать. Мысль крутится возле одного и того же.
Маленький…
Я будто зацепился за что-то невидимое, а отцепиться не получается. Ну, конечно, разве ты можешь любить меня, если я ниже тебя ростом?
Весь мой крошечный опыт, мои глаза, мои чувства убеждали в обратном, но я всё равно не мог избавиться от этой разрушительной мысли. Она отравляла мне жизнь. Не радикально. Но достаточно, чтобы в решающий момент удержать от поступка, который мог бы всё изменить.
Однажды зимой уже в девятом классе мы вместе с Женей Эдвабником сидели у него дома. Помнишь Женю? Весёлый хохмач. Он учился на класс старше и после школы женился на Оле Сизовой. Я ему зачем-то сказал, что из всех девчонок в школе ты мне больше всего нравилась. И сейчас нравишься… Не помню, что я соврал по поводу нашего расставания.
– Так давай ей позвоним! – оживившись, воскликнул Женя и, несмотря на мои протесты, выудил из меня твой телефон и набрал номер.
Вы долго разговаривали, и Женя (может, он был мне больше друг, чем Вадим?) стал говорить тебе, что я всё ещё люблю тебя. Я махал на него руками, но он говорил и говорил.
Потом положил трубку и сказал:
– Она спросила, почему ты ей сам не позвонишь? Позвони, она ждёт, – настаивал Женя.
– Хорошо, позвоню, – ответил я.
Но не позвонил.
Как бы я хотел, чтобы тех слов никогда не существовало!
Узнав мою тайну и как бы утешая меня спустя сорок лет, твоя сестра Людмила сказала, что в то время, если мальчик был ниже, девочка чувствовала себя рядом с ним дылдой. Девочки этого стеснялись.
Ну что ж, хоть какое-то объяснение этому есть.
Кстати, в баскетбольную секцию я так и не пошёл.
О проекте
О подписке