– Знаешь, как китайцы представляют себе классическое исполнение «Подмосковных вечеров»? – спросил Сеня. – У меня много друзей в китайском хоре «Шоу ди шоу». Как-то раз они выступали на конкурсе иностранной песни, три города соревновались. Хор прошел первый тур, по телевизору показывали. Но тут возникла проблема. Режиссерша с телевидения говорит: петь мало, надо еще и двигаться красиво, сценки разыгрывать, в общем, играть. А как играть? Ребята стали голову ломать, как же художественно изобразить «Подмосковные вечера». Может, танцевать? Обниматься? Цветы дарить? Что-то уже напридумывали. Репетировали на улице в парке чуть ли не в сорокаградусную жару. Но дело не в этом. А в том, что наш тенор привел приятеля, балетмейстера. Китайского. У него опыт на телевидении. Он знает, как надо. Он посмотрел, послушал и говорит: «Если хотите, чтобы зритель вас принял, надо ему „Подмосковные вечера“ так преподнести, как он ждет. А именно: парень и девушка сидят у реки и читают книгу. Не обнимаются, не двигаются, а так, посматривают друг на друга. Может, если только за руки возьмутся. Робко. Вот тогда это будут такие „Подмосковные вечера“, какие надо!»
Я его составил путем тайного голосования, а также по результатам работы с фокус-группами, то есть с теми группами, которые все время выкидывают всякие фокусы, но зато не требуют денег за опрос.
Приводится название песни или первая строка.
«Катюша»
«Подмосковные вечера»
«Ой, цветет калина»
«Уральская рябинушка» («Ой, рябина кудрявая, белые цветы»)
«Эй, ухнем!»
«Вот мчится тройка почтовая»
«В низенькой светелке» («Пряха»)
«Полюшко-поле»
«Вечер на рейде»
«Прощальная комсомольская»
«Священная война»
Я очень хотел вставить в список песню «Ой да по речке, речке по Казанке…», которую мне в детстве пела моя смоленская бабушка Маша, но по непонятным причинам ее в Китае не исполняют. Так мне сказали. Хотя кто знает… Я же не всех еще опросил. Может, и поют ее где-то в далеких селах, изменив Казанку на Хуанхэвку или Чан-цзянку (Янцзы-цзянку), по крайней мере, я на это надеюсь. Китай велик…
Характерно, что приведенные в списке песни здесь считаются народными. Подумав как следует, я с этим соглашусь. Разве композитор – не народ? Особенно если глядишь из Китая.
Кроме того, тем, кто полагает, что Россия ограничивается пределами Москвы и Московской области, Китай как рупор русской песни дает хороший урок географии. Здесь у пожилых хоровых коллективов (их подавляющее большинство) в ходу такие песни, которые впору собирать любителям забытого российского фольклора, причем многие мелодии из краев дальневосточных и сибирских. Годов опять-таки 50-х прошлого века. И вот когда китайский хор стариков и старушек запевает такую песню и смотрит на тебя, ожидая, что ты подпоешь, чувствуешь себя каким-то предателем русской культуры: китайцы знают, а ты-то что же?..
Сотворение иероглифов считается в Китае высоким искусством. Ему более трех тысяч лет. Оно ценится так же, как традиционная живопись, если не больше. В музеях, на выставках отдельные залы отводятся исключительно под полотна, испещренные знаками.
Но и с живописью иероглифы часто составляют единое целое, придавая завершенность. Слева или справа от пейзажа, или портрета, или жанровой сценки двумя-тремя строчками бегут сверху вниз черные значки. Как правило, это название картины, время создания и, конечно, имя или псевдоним автора, сопровождаемые красной фамильной печатью.
В каллиграфии оцениваются не только иероглифы, но и пространство между ними, гармония белой пустоты и черных линий, энергия движения и статика покоя. Для знатоков белое полотно с россыпью черных значков представляет такую же эстетическую ценность, как изысканный пейзаж. Каллиграфические надписи вывешиваются вместо картин в кабинетах и офисах, в домашних гостиных. Часто это поэтические произведения, цитаты классиков, изречения древних философов или пожелания благополучия, самое популярное из которых лаконично, но содержит все необходимое: «Удачи, долголетия, здоровья и спокойствия». Иногда в рамку на белом фоне замкнут всего один иероглиф.
Каллиграф обязан быть знатоком классической литературы и поэзии, истории и искусства, так как его ремесло – плоть от плоти китайской культуры в целом.
Этому искусству учат. Будущему мастеру надо начинать лет с пяти-шести, когда уже можно копировать иероглифы из специального словаря. Знаки несложные: рис, поле, мышь, тигр, овца, но каждый надо повторить по несколько сотен раз. Так идет обучение. Знаки все сложнее. За основу в качестве примера берутся произведения знаменитых творцов. Изучаются разные стили. Как минимум шесть часов в день ежедневно, долгие годы. Зато спустя много лет мастер может за считанные секунды создать творение, вызывающее восхищенные вздохи. Стоят такие произведения обычно две или три тысячи долларов, в Пекине, к примеру, работы известных мастеров можно купить на улице Люличан / Liulichang, которая воспроизводит жизнь старого квартала китайских «книжников» и каллиграфов.
Иероглифы пишут не как кому в голову взбредет, а установленными стилями. Сейчас их назвали бы шрифтами. Существует пять основных: чжуань-шу / zhuanshu, ли-шу / lishu, кай-шу / kaishu, син-шу / xingshu и цао-шу / caoshu.
Самый древний из них чжуань-шу – вязь, или «уставное» письмо, восходящий к надписям на древних предметах из бронзы (чашах, жертвенных треножниках). Это самый сложный стиль, поскольку иероглифы близки к рисункам тех предметов, которые обозначают. Затем иероглифы от столетия к столетию упрощались, относительно, конечно.
От чжуань-шу произошел официальный иероглифический стиль Ханьской эпохи (206 до н. э. – 220 н. э.). Он называется ли-шу, это так называемое «деловое письмо», которым пользовались при составлении документов чиновники всех уровней, от уезда до императорского двора.
Ли-шу положил начало кай-шу, нормативному, образцовому. Он считается стандартным стилем письма в Китае. Посмотрите любую компьютерную китайскую программу со шрифтами (она стоит у вас в компьютере, не сомневаюсь!) и среди других найдете кай-шу, квадратной формы иероглифы с ровными прямыми чертами.
Стиль син-шу, или «ходовой» (иногда его называют «бегущая рука») – скоропись, знаки выводятся, как сейчас говорится, полукурсивом. Это переходный стиль между нормативным кай-шу и «вольным» стилем цао-шу, о котором пойдет речь.
Цао-шу принято называть «травяным», от слова «цао», «трава». Кисть движется быстро и почти не отрывается от листа. Правильнее переводить название как «небрежный» («цао» здесь скорее от ляо-цао / liaocao – небрежный, неряшливый). Но прижившийся в наших переводах «травяной» прекрасно отражает его сущность, можно сказать, иероглифы пишутся вольно, как трава растет. Он отличается свободой, живостью, текучестью и сиюмоментностью, более других выражает индивидуальность, передает настроение в миг творения.
Травяной стиль, несмотря на «естественность» и кажущуюся легкость, освоить едва ли не труднее, чем остальные. Его основы заложены каллиграфами еще в эпоху Цинь (221—207 до н. э.) и последующую Хань. Однако развил и довел до совершенства во время Восточной Цзинь (317—420), использовав элементы ходового стиля син, знаменитый мастер Ван Си-чжи / Wang Xizhi. О нем мы еще поговорим.
Эту завершенность взорвали в эпоху Тан (618—907) два друга по кисти и винному кувшину: Чжан Сюй / Zhang Xu и Хуай Су / Huai Su, великие творцы-бунтари, которые сделали его поистине «диким» и хаотичным. Не рука – эмоции водили кистью. Предания гласят, что Чжан Сюй творил в буйном хмелю, в экстазе вырывал клочья волос, обмакивал в тушь и «бросал» иероглифы на бумагу, крича при этом во всю глотку. Протрезвев, он приходил в изумление от сотворенных шедевров, повторить которые в здравом уме не мог, как ни пытался. Более молодой Хуай Су увлекался вином даже сильнее своего старшего друга, напоминая поэта Ли Бо, который, кстати, высоко ценил его творения. Эта двоица кудесников вошла в историю каллиграфии и искусства как «помешанный Чжан, хмельной Су», dian Zhang, zui Su, причем оба считались «травяными божествами», cao sheng.
Со временем страсти увлечения хаосом утихли, более поздние эпохи успокоили «травяной» стиль и дали ему новое развитие, которое достигло пика во времена Мин и Цин.
Кстати, мастером каллиграфии считается Мао Цзэдун. Его рукой начертано название главной газеты «Жэньминь жибао». В Китае существует такая традиция: руководители собственноручно выводят названия газет и журналов, и не только. К примеру, гостиница «Пекин» в центре столицы получила свои фирменные знаки на фасаде от Дэн Сяопина.
Ван Си-чжи и «Орхидеевая беседка». Это имя и это название неразрывно связаны. Любители и мастера иероглифического письма свято почитают «Орхидеевую беседку». Так называется поместье, принадлежавшее классику каллиграфии Ван Си-чжи (303—361). В эпоху Восточная Цзинь он дослужился до звания полководца, министра и историка при княжеском дворе, однако знаменит не должностями и рангами. Известным его сделало искусство писания иероглифов. Главным наставником стала знатная дама – леди Вэй (Вэй Шо / Wei Shuo), принадлежащая к аристократическому роду, знаменитого своими мастерами каллиграфии. Со временем Ван Си-чжи освоил все имеющиеся стили, прославился как непревзойденный мастер нормативного кай-шу, и не случайно – ведь именно им в совершенстве владела и подняла на новый уровень наставница леди Вэй, а также син-шу и «травяного» цао-шу.
Его поместье я назвал бы одним из самых уютных и умиротворяющих мест в Китае. Здесь покой. Никакой суеты. «Орхидеевая беседка», Ланьтин / Lanting находится в нескольких километрах от города Шаосин / Shaoxing на юго-востоке страны, известного одноименным желтым рисовым вином. Вы идете по дорожке между бамбуковыми рощицами и горками камней, мимо прудов и теплиц, где выращивают китайские орхидеи, переступаете каменные плиты почти двухтысячелетней давности, с едва заметными иероглифами.
С прудика, защищенного камнями, доносится гоготанье гусей – хозяин поместья, Ван Си-чжи, их очень любил, нынешние владельцы сохраняют традицию. Почему каллиграфу нравились эти птицы? Романтичные исследователи утверждают, что он изучал изгибы их длинных шей, плавные повороты головы, отрывистые удары клювом, когда гуси хватали то ли рыбешку, то ли водоросли, и пытался скопировать эти движения при написании иероглифов: кисть должна была так же стремительно падать к бумаге, скользить, едва касаться ее, создавая тонкие, сходящие на нет линии, или же плотно бить, прижиматься, отрываться от поверхности, порождая мощные, взрывающиеся чернотой сгустки…
А вот и многократно воспетый поэтами и запечатленный художниками извилистый ручей в бамбуковой роще, он петляет, кружит, забегает сам себе за спину и возвращается обратно… Место поклонения художников и литераторов. Недалеко от него за ивами прячется лотосовый пруд, позади которого каменная стена, отделяющая поместье от быстрой речки и недальних зеленых гор. Тишина, только стрекочут цикады да разрезают чистый воздух стрижи.
Есть много легенд о мастерстве Ван Си-чжи. Как-то один из семи его сыновей, Ван Сянь-чжи / Wang Xianzhi, который приобрел имя как каллиграф и которому слава вскружила голову, показал отцу очередное творение. Похвалиться. Тот ничего не сказал, лишь поправил один иероглиф. Даже не иероглиф – черточку. Даже не черточку, а каплевидную точку, ту, что отличает иероглиф большой, да / da, от иероглифа великий, тай / tai (вот оно – мизерное отличие большого от великого) … да что объяснять, вы сами прекрасно знаете. Всего лишь мимолетное касание кисти. Ван Сянь-чжи отнес свиток матери. Та взглянула и сказала: «Мой сын начертал так много знаков, но мастерски здесь исполнена только точка в иероглифе „великий“…» Сын, конечно, устыдился и исправился в тяжком труде, изведя немереное количество туши. В память об этом в усадьбе установлен камень с иероглифом «великий».
Его отец, Ван Си-чжи навеки вошел в историю, когда, охваченный вдохновением, написал однажды маленькое сочинение – всего три сотни иероглифов. Произошло это так: в жаркий день в конце апреля 353 года он пригласил друзей на «праздник очищения» – установленный ритуал, когда полагалось купаться в реках, ручьях, озерах и прудах, дабы смыть беды и горести и отвести напасти. Это был третий день третьего месяца по лунному календарю, день рождения Желтого императора. Подчеркивая важность происшедшего в тот день события, когда важна каждая деталька, исследователи отмечают: всего званы были 41 человек, среди них ученые, поэты, художники, каллиграфы, родственники и друзья.
Они уселись на берегу извилистого ручья в тени бамбуков, на траве и на камнях, пили вино, читали стихи. Забавляясь, пускали по течению чаши с вином, конечно же, с ароматным и мягким шаосинским, утверждают местные патриоты. Тот человек, напротив которого чаша останавливалась, то ли приткнувшись к берегу, то ли задержанная камнем или придонной травой, должен был сочинить и прочитать стихотворение. Если не получалось, следовал штраф – три чарки вина. В итоге на свет появились стихи, в количестве 37-ми, сочиненные 25-ю авторами. Ван Си-чжи собрал их воедино и начертал сочинение – «Предисловие к сборнику стихов из Орхидеевой беседки», «Ланьтин цзи-сюй» / «Lanting jixu».
Оно и стало священным шедевром. По размеру небольшое (примерно 25 см высотой и 70 см длиной), предисловие состояло из 28-ми вертикальных строк и 324-х иероглифов. Изящным слогом оно повествует о том, что вот в тени гор у ручья собрались друзья, и стар, и млад, всем радостно в «начале конца весны» на «празднике очищения» здесь встретиться, сочинять стихи и наслаждаться жизнью, которая мимолетна, пролетает мгновенно, ведь мы уйдем, как многие поколения до нас, и останутся только эти стихотворения…
Спустя столетия поэт и философ Сунской эпохи Ван Ань-ши писал:
…Осадок в чане винном остается —
Молва не лучшее хранит от века.
Любые краски отразить бессильны
Живой духовный образ человека.
Не выразят короткие записки
Мужей высокомудрых упованья.
Однако лишь бумага сохраняет
Мирскую пыль – следы существованья…
Очевидно, Ван Си-чжи творил на одном дыхании, подчиняясь чувству, ошибаясь (в тексте есть замазанные и исправленные знаки), буквально «на скорую руку»: «Предисловие…» выведено кистью в «ходовом», «бегущем» стиле. Но – с такой энергией, так выразительно и своеобразно, так талантливо, что никто не смог впоследствии даже приблизиться к нему. Не говоря даже о других – сам автор не раз безуспешно пытался повторить шедевр.
Что тогда произошло, что совпало в тот апрельский день?
Солнце и голубое небо, вечное течение воды, аромат трав и цветов, близкие друзья, хмельная радость праздника, радость весны, радость жизни? Бывают моменты счастья, которые ты хотел бы пережить снова, повторить, как понравившуюся игру с друзьями в детстве, – но на другой день та же игра уже совсем иная: мозаика, произвольно сложившись с непостижимым совершенством один раз, не воспроизводится, как ни старайся.
С годами и столетиями ценность «Предисловия…» становилась все выше и выше, пока танский император Тай-цзун (599—649) не выкупил его у потомков Ван Си-чжи. Он велел сделать копии. Они-то и дошли до нас, оригинал же, согласно легенде, император приказал захоронить вместе с собой в подземном мавзолее. Древние копии считаются национальным достоянием.
У Ван Си-чжи учились и учатся каллиграфы и художники всех по-колений. По сей день мастера и начинающие приезжают в Шаосин, в Орхидеевую беседку, чтобы побродить по бамбуковой роще, посидеть на камнях у ручья и вдохновиться талантом предков. И ей-богу, сидя у ручья на теплом валуне и глядя на стайку пескарей, скатывающихся вниз и снова поднимающихся против течения по солнечному дну, я тоже чувствовал себя чуть-чуть каллиграфом, благо возле ручья лежали кисти, можно было макать их в воду и писать на камне иероглифы, исчезающие на глазах, и это было спасительно хорошо, поскольку мои каракули вряд ли можно назвать каллиграфией (я и по-русски-то пишу, увы, как корова хвостом).
О проекте
О подписке