Деррида предлагает свое решение проблемы появления новизны в ходе «вечного возвращения», о существовании которого говорил Ницше, он утверждает, что сама по себе повторяемость это процесс постоянного различения того, что было, и того, что начинается. «Именно исходя из развертывания этого того же самого как разли’чая, заявляется тожество различия и повторения в вечном возвращении» (Ж. Деррида. Различае (DifférAnce) // Жак Деррида. Поля философии. С. 41). Различие постоянно воспроизводит себя и тем самым сама собой появляется новизна – так считает Деррида. Гегель задолго до Ницше писал о «вечном возвращении», связывая его с рефлексией. Гегель писал, что рефлексия есть «такое движение, которое, будучи возвращенным, впервые лишь в этом возвращении есть то, что начинается, или то, что возвращается» (Гегель Г. В. Ф. Собрание сочинений. Т. 5. С. 469). Деррида мог бы сослаться на Гегеля, объяснив при этом, почему сам Деррида предпочел поменять гегелевское понятие «рефлексия» на изобретенное им «разли’чАе», которое, по его словам, «чуждо всякой диалектике» и, прежде всего, чуждо диалектике «снятия» и «противоречия». Возможно, в этом виновато то, что постмодернист Деррида сделал ставку на различие, заявляя при этом, что классическая (метафизическая) философия делала ставку на тождество. Кроме идеологической составляющей следует отметить историческую составляющую: история философии подвела философию к необходимости преодоления устаревшей модели диалектики «тезис – антитезис – синтез – противоречие – снятие синтеза…» и т. д. и т. п.

Деррида посчитал необходимым сказать: «Такое «разли’чАе», более «древнее», чем само бытие, не имеет никакого имени в нашем языке… Это неименуемое не является неким невыразимым бытием, к которому не могло бы приблизиться никакое имя, – например, Богом. Это неименуемое является игрой». История философии как будто нарочно долго скрывала от философов (включая Деррида) существование философской категории неслиянной нераздельности, с помощью которой в философско-религиозной древности фиксировали сосуществование в Иисусе двух природ – божественной и человеческой. Можно сказать так: Иисус и человек представляют собой бинарную оппозицию, стороны которой противоположны как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно. С учетом этого тезиса можно сказать, что бинарные оппозиции активности и пассивности, причины и следствия, неопределенности и определенности (о которых говорит Деррида) противоположны противоположностно и противоположны неслиянно-нераздельностно. Противоположность (или, как говорит Деррида, «противопоставление») сторон этих бинарных оппозиций не стирается, не исчезает, оно сохраняется, при этом оно имеет лентомёбиусную структуру. О существовании феномена неслиянной нераздельности и о демонстрации этого феномена топологическим ленточным кольцом Мёбиуса в своем выворачивании наизнанку Деррида не знал.

О необходимости разгадки тайны неслиянной нераздельности, как мне представляется, говорил Иисус в евангелии от Фомы. Иисус (в евангелии от Фомы) говорил: «Когда вы сделаете женское как мужское, внутреннюю сторону как внешнюю и внешнюю сторону как внутреннюю и верхнюю сторону как нижнюю, многое как одно и одно как многое, тогда вы войдете в Царствие». В завете Иисуса названы бинарные оппозиции, которые, во-первых, асимметричны, и во-вторых, стороны которых противоположны не только противоположностно в соответствии с законом исключения третьего, они (как я полагаю) противоположны еще и неслиянно-нераздельностно в соответствии с законом включенного третьего. Оба закона противоположны друг другу противоположностно и неслиянно-нераздельностно. Любая бинарная оппозиция структурирована как односторонняя лента Мёбиуса. Лента Мёбиуса вся одностороння и вся она является лицевой. Лицевая сторона локально вывернута наизнанку, что порождает бинарную оппозицию лицевой лицевой и лицевой изнаночной сторон. Эта бинарная оппозиция асимметрична в пользу лицевой лицевой стороны. Лицевая лицевая (сокращенно: лицевая) и лицевая изнаночная (сокращенно: изнаночная) стороны противоположны друг другу как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно.

Иисус говорит: «сделайте внутреннюю сторону как внешнюю». Эта бинарная оппозиция асимметрична в пользу внутреннего. Бинарная оппозиция «внутреннее-внешнее» структурирована как односторонняя лента Мёбиуса, и вся она является внутренней. Внутренняя сторона локально вывернута наизнанку, что порождает бинарную оппозицию внутренней внутренней и внутренней внешней сторон. Внутренняя внутренняя сторона и внутренняя внешняя сторона противоположны друг другу как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно.

Иисус говорит: «сделайте внешнюю сторону как внутреннюю». Бинарная оппозиция «внешнее-внутреннее» структурирована как односторонняя лента Мёбиуса, и вся она является внешней. Внешняя сторона локально вывернута наизнанку, что порождает бинарную оппозицию внешней внешней и внешней внутренней сторон. Внешняя внешняя сторона и внешняя внутренняя сторона противоположны друг другу как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно.

Иисус говорит: «сделаете женское как мужское». Он не предлагает «сделать мужское как женское». Бинарная оппозиция «женщина-мужчина» структурирована как односторонняя лента Мёбиуса, и вся она является женской. Женская сторона локально вывернута наизнанку, что порождает бинарную оппозицию женской женской и женской мужской сторон. Эта бинарная оппозиция асимметрична в пользу женской женской стороны. Женская женская сторона и женская мужская сторона противоположны друг другу как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно. Иисус фиксирует в своем высказывании асимметричную в пользу женщины бинарную оппозицию «женщина-мужчина» потому что он, очевидно, учитывает, что женщина рожает мужчину, а не наоборот.

Тема неслиянной нераздельности имеет чрезвычайное значение и для процесса познания мира. Бинарная оппозиция «истина-ложь» структурирована как односторонняя лента Мёбиуса и вся она является истинной. Истинное локально вывернуто наизнанку, что порождает бинарную оппозицию «истинное истинное» и «истинное ложное». «Истинное истинное» и «истинное ложное» противоположны как противоположностно, так и неслиянно-нераздельностно. Истина – это топологический объект, который существует в своей естественной модификации как истина, а в своей противоестественной модификации как истинностно-ложностное. Ложь – это топологический объект, который в своей естественной модификации существует как ложностно ложностное (как ложное, ведущее к ложному), а в своей противоестественной модификации существует как ложностно-истинностное (такое ложное, которое служит мостом к истинному). Истина и ложь противоположны друг другу как противоположностно (здесь действует закон исключенного третьего), так и неслиянно-нераздельностно (здесь действует закон включенного третьего). Наличие неслиянной нераздельности истинного и ложного предполагает необходимость существования тринарной логики.

«Трехзначная логика не нова, и впервые она была построена Лукасевичем в 1920 году. «В 1910 году, – пишет Я. Лукасевич, – я издал книжку о принципе противоречия у Аристотеля, в которой пробовал высказаться, что этот принцип не так очевиден, как считается… Дорогу мне указали антиномии, которые доказали, что в логике Аристотеля существует брешь. Заполнение этой бреши привело меня к преобразованию традиционных принципов логики… Я доказывал, что кроме предложений истинных и ложных существуют предложения возможные, которым отвечает возможность, как нечто третье наряду с существованием и несуществованием. Так появилась трехзначная система логики…» (Домбровский Б. Т. Львовско-Варшавская логико-философская школа (1895–1939). Львов. 1989. С. 25). Ян Лукасевич предложил трёхзначную логику, где возможны три значения: – истинно («да»); – ложно («нет»); – возможно («неопределённо»). В такой интерпретации произошло смешение двух бинарных оппозиций: истинное-ложное и возможное-невозможное. Яну Лукасевичу, скорее всего, не были известны феномены неслиянной нераздельности вообще и неслиянной нераздельности истинного и ложного в частности. (Примечание. «В классической логике высказываний оценки высказываний на истинность и ложность взаимосвязаны: истинность высказываний означает их неложность и наоборот. В четырехзначной логике Белнапа и в логике с операторами истинности и ложности такой связи между оценками высказываний нет. Допускаются высказывания ни истинные и ни ложные, а также одновременно истинные и ложные». – Из интернета).

С учетом феномена неслиянной нераздельности сторон бинарной оппозиции «истинное-ложное» правильным будет сказать, что кроме суждений истинных и ложных существуют также предложения истинностно-ложностные и ложностно-истинностные. Неслиянная нераздельность истинного и ложного иная, чем неслиянная нераздельность ложного и истинного, в первом случае истинность приводит к ложностному, а во втором случае ложностность приводит к истинностному. Ошибка бывает производной от истины, а истина бывает производной от ошибки. На длящемся пути к истине не обойтись без истинностно-ложностного и без ложностно-истинностного. Например, не обойтись в текстах без ошибочного гипостазирования предикатов. В геометрии не обойтись без ошибочного признания вырожденных (обнуленных) случаев существования треугольника как четырехугольника, одна сторона которого равна нулю, и т. д. и т. п.

Истина – это топологический объект (монада), который существует как в естественной модификации своего целого (истина от истины), так и в противоестественной модификации своего целого (истина от ложного). Вращение монады истины состоит из пребывания ее в естественной модификации (истины от истины) через посредство пребывания монады в своей противоестественной модификации (истина от ложного и ложное от истины) и воз-вращения из противоестественной модификации к пребыванию опять в естественной модификации (к истине от истины). Такой путь вращения-возвращения проходят: мировая философия, мировой капитализм, мировое искусство. Постмодернизм в философии, большевистский пролетарский капитализм в России, современное (contemporary art) искусство одновременно истинны и ложны, в них истинность и ложность присутствуют неслиянно нераздельно.

Ясно, что все бинарные оппозиции не только бинарны, но и тринарны, они не только исключают третье, но и включают третье. Такая трактовка бинарных оппозиций преодолевает извечное (из века в век) засилье во всей западноевропейской мысли (и особенно в философии) принципа бинарности, имплицитно заложенного в законе об исключении третьего. Пришло время признать неслиянную нераздельность закона исключенного третьего и закона включенного третьего. Иначе говоря, необходим переход к тринарной логике, при этом придется распрощаться с авангардистской утопией полного стирания бинарности бинарных оппозиций. Естественная бинарность бинарных оппозиций не исчезает, не стирается окончательно, а преобразуется внутри себя в противоестественную бинарность – в неслиянную нераздельность сторон, которая в свою очередь существует в естественной и противоестественной модификациях своей целостности. Противоположность сторон бинарной оппозиции существует как в естественной модификации своего целого (противоположность как противоположность), так и в противоестественной модификации своего целого (противоположность как неслиянная нераздельность). Увидеть, что неслиянная нераздельность сторон бинарной оппозиции не стирает бинарную оппозицию, можно взглянув на выворачивающееся в самом себе наизнанку одностороннее полностью лицевое кольцо Мёбиуса: лицевая лицевая сторона одностороннего кольца Мёбиуса и его лицевая изнаночная сторона неслиянно нераздельны в моменте выворачивания.

Увлечение мнимым стиранием оппозиционности бинарных оппозиций в философском мышлении реализовалось в рамках некоторого философского сообщества как особая программа, в которой не просто участвовал Деррида, но он оказался лидером. Михаил Ямпольский говорит об этом лидерстве: «Весть о смерти Деррида дошла до меня почти мгновенно. Мне позвонил товарищ: «Ты знаешь, два часа назад в больнице умер Деррида?» После этого звонки следовали один за другим. Возникло ощущение, что случившееся невероятно важно, что со смертью Деррида завершилась целая эпоха. Масса людей в разных странах переживали случившееся как что-то глубоко лично их касающееся. Такое же ощущение охватило меня после смерти Лотмана. Его исчезновение знаменовало что-то неотвратимое и окончательное – конец семиотики, конец Тарту, абсолютную невозможность вернуться назад, выражающуюся в конце определенного стиля мышления и определенного типа интеллектуальной культуры… Все мы, прошедшие тартускую выучку, знали, что языки культуры основываются на оппозициях… Деррида, однако, утверждал, что нет никаких оснований фиксировать бесконечную игру различий в привычных нам оппозиционных парах. Они помогали остановить эту игру, но, по мнению Деррида, сами они являлись наследием классической европейской метафизики (тема Хайдеггера), тысячелетиями формулировавшейся в парных категориях, таких, как субъект и объект, сущность и видимость, материя и дух и т. д. Наследием метафизических оппозиций Деррида назвал и семиотическую оппозицию письма и устной речи. Именно в контексте этой критики метафизической основы структурализма и родилась знаменитая деконструкция, первоначально выступавшая как критика «фоноцентризма» или «логоцентризма»… Одно дело, однако, постулировать и критиковать метафизичность оппозиций, и совсем другое – мыслить вне их, а тем более создать научную дисциплину без набора фундаментальных оппозиций. Эта неслыханной трудности задача была решена Деррида с блеском, но и не без серьезных потерь. Деррида видел старые метафизические оппозиции повсюду – даже у Хайдеггера, чья критика метафизики была так важна для него. Он говорил, например, что хайдеггеровское различие между бытием и сущим («онтико-онтологическое», как он выражался) – все та же метафизическая «отрыжка» прошлого. Решение, предложенное Деррида, имело две стороны. Первая – и наиболее поражающая воображение – касалась выработки им совершенно новых категорий, исключающих возможность мышления в оппозициях… Трудно было тогда предположить, сколь быстро такого рода стиль мышления станет для нас приемлемым. Недавний интеллектуальный бестселлер итальянского философа Джорджо Агамбена «Homo sacer» весь строится вокруг вынесенного в заглавие понятия, обозначающего неразличение между святостью и скверной. Все поздние работы Агамбена посвящены тому, что он называет «зонами неразличимости». хотя Агамбен не ссылается на Деррида, его работы были бы невозможны без радикальных экспериментов его предшественника… И вдруг на месте гарцующих вдаль оппозиций возникло что-то совершенно с ними несовместимое – неопределенная недифференцированность каких-то видимостей… До сих пор мне трудно избавиться от ощущения совершенной парадоксальности того результата, к которому привела деконструкция… Все более остро ощущается необходимость в преодолении самой деконструкции. Один из путей такого преодоления, как мне сейчас представляется, лежит на пути переосмысления понятия материальности. Когда-то философ признавался, что испытывает трудности с понятием материи и материальности, так как они слишком традиционно укоренены в метафизической оппозиции «материя/дух». Мысль Деррида функционировала в поле чистых различий и значений, где материальности не было места. Он и письмо превратил в своего рода идеальность, оторванную от авторства… Необыкновенная популярность Деррида в России, как мне кажется, мало связана с его интеллектуальным проектом. Он скорее оказался здесь созвучен общему культурному фону. Российская культура, на мой взгляд, сегодня характеризуется утратой внятных эстетических и этических ориентиров, своего рода состоянием тотальной неразличимости. Именно в ситуации, где Проханов и Сорокин перестают фундаментально различаться, где Зюганов и Явлинский вещают с одной трибуны, где советский гимн и двуглавый орел входят в общую государственную эмблематику, критика всяких значимых оппозиций с легкостью адаптируется обществом как своего рода анархистская вольница от любой дисциплины разума и морали. Старые оппозиции вроде «правого» и «левого» утрачивают тут смысл, воцаряется «зона неопределенности», а Деррида становится ее пророком» (Михаил Ямпольский. Завершение завершения // Сеанс. – 22.05.2006. – URL: https://seance.ru/articles/ jampolskii-derrida/ Подчеркнуто мной – Ю. Г.).

Михаил Ямпольский вынужден был признать, что деконструкция метафизических оппозиций завела Деррида в тупик: «Одно дело, однако, постулировать и критиковать метафизичность оппозиций, и совсем другое – мыслить вне их, а тем более создать научную дисциплину без набора фундаментальных оппозиций». Ямпольский обратил внимание на то, что проводимая Деррида деконструкция бинарных оппозиций оказалась частично реализованной, что стирание бинарных оппозиций в принципе все-таки возможно, при этом он ссылается на Джорджо Агамбена. Ямпольский говорит: «Недавний интеллектуальный бестселлер итальянского философа Джорджо Агамбена «Homo sacer» весь строится вокруг вынесенного в заглавие понятия, обозначающего неразличение