– Может быть, хотите выпить чего-нибудь прохладительного?

– А что у вас есть?

– О, для вас у меня найдётся бутылка чудесного старого шампанского.

Генрих вошёл в зал, а мадам Тарваль куда-то убежала. Спустя минуту она вернулась с бокалом и бутылкой вина.

– Действительно прекрасное вино, мадам, – похвалил Генрих, отпив из бокала. – Теперь я понимаю, почему так далеко разнеслась слава о французском шампанском.

– К сожалению, это последняя бутылка, я её берегла для какого-нибудь исключительного случая.

– Тогда её надо было распить в семейном кругу, и я не понимаю…

– О барон, у меня сегодня такой счастливый день.

– Не хочу быть нескромным, но с радостью выпью за него. Только почему вы не налили себе?

Мадам Тарваль принесла ещё один бокал, и Генрих сам наполнил его. Золотистое вино заискрилось, зашумело за тонким стеклом.

– Какой же тост мы провозгласим, мадам?

– Прежде всего я хочу выпить за ваше здоровье, барон! Именно из-за вас… именно вы…– голос мадам Тарваль задрожал, и она оглянулась, хотя в зале никого не было. – О барон, вы оказали мне такую незабываемую услугу!

Ничего не понимая, Генрих удивлённо взглянул на хозяйку гостиницы. Она наклонилась и, как заговорщица, прошептала, словно их кто-нибудь мог подслушать:

– Да, да, незабываемую, незабываемую услугу!.. К сожалению, я не могу сказать об этом вслух. О мсье, я понимаю, в эти проклятые времена надо молчать! Но, я прошу запомнить – мадам Тарваль умеет быть благодарной. Я всегда, всегда…

– Мне жаль вас разочаровывать, мадам, – в полном замешательстве перебил её Генрих, – но, честное слово, я даже не догадываюсь, о чём идёт речь.

– Я понимаю вас, барон! Я буду молчать, молчать… Молчать, пока не пробьёт час… чтобы во весь голос…

– Вы очень взволнованы, мадам Тарваль! Давайте отложим этот разговор… пока не придёт время, о котором вы говорите. Генрих поднялся и хотел положить на столик деньги.

– Сегодня вы мой гость, барон!

Удивлённый поведением мадам Тарваль, приветливостью старой крестьянки, которую он встретил у входа в гостиницу, Генрих долго ходил по своей комнате, раздумывая о том, что же всё это может означать. Однако объяснить происшедшего так и не смог. «Наверное, у меня тоже счастливый день?»– наконец решил он и взялся за словарь, вспомнив, что вчера они условились с Моникой начать урок в первой половине дня.

Но Моника в это время была далеко от дома. Стоя во дворе уже знакомой нам электростанции, она с нетерпением ждала Франсуа и сердилась, что он так долго не идёт.

– Я же приказывал тебе не приезжать, когда в этом нет необходимости, – начал было Франсуа, но, взглянув на взволнованное лицо Моники, быстро спросил:– Что случилось?

– Случилось невероятное.

– Что же именно? – обеспокоено и нетерпеливо воскликнул Франсуа.

– Полчаса назад прибежала мадам Дюрель и рассказала, что собственными глазами видела, как в горах, рядом с её виноградником, немецкий офицер встретил нашего Жана и Пьера Корвиля…

– Боже мой, Жан и Пьер арестованы! – простонал Франсуа.

– Да погоди же! Совсем нет! Он отпустил их обоих… Да ещё выругал на прощанье за то, что так неосторожны!

– Что-о-о-о? Ты с ума сошла. Или, может быть, рехнулась эта мадам Дюрель?

– Мадам Дюрель в полном рассудке, и она клянётся, что всё было именно так. Она даже узнала немецкого офицера.

– Кто же он?

– Барон фон Гольдринг! Она видела его в нашем ресторане – мама покупает у неё вине, и она часто у нас бывает.

– Снова Гольдринг!

Задумчиво потирая свой длинный нос, Франсуа присел на скамью. Моника напряжённо следила за выражением его лица, но ничего, кроме растерянности, на нём не увидела.

– Так чем же ты все это объяснишь? – не выдержала она.

– Пока ничем. Сегодня во что бы то ни стало увижу Жана, расспрошу его, и если это правда, тогда…

– Что тогда?

– Сейчас я ничего не скажу. Я и сам ничего не понимаю… Чтоб фашистский офицер, барон, поймал двух маки, а потом отпустил… Нет, тут что-то не так. Возможно, он хочет спровоцировать нас, втереться в доверие… Нет, в выводах надо быть очень осторожным… И ты ещё внимательнее должна следить за этим Гольдрингом и быть настороже. Кстати, как у тебя складываются с ним отношения?

– Он просил меня, чтобы я помогла ему изучить язык.

– Ты, конечно, согласилась?

– Должна была согласиться, помня твой суровый приказ.

– И как он себя держит? Удалось тебе что-нибудь узнать?

– Нет. Он очень сдержан, вежлив и не думает ухаживать за мной.

– О чём же вы с ним разговариваете?

Моника передала свой разговор с Генрихом о французском языке и будущем Франции. Франсуа задал девушке ещё несколько вопросов, касающихся Гольдринга, но ответы на них, очевидно, мало что ему объяснили.

– Загадочная личность этот барон, – сказал он поднимаясь. – Во всяком случае, надо предупредить наших, чтобы его случайно не подстрелили. Возможно, он действительно антифашист и хочет нам помочь. Но всё это надо хорошенько проверить. А пока будь осторожна, используй уроки французского языка, чтобы побольше разузнать.

– Понимаю.

– Предупреди мать и мадам Дюрель, чтобы они никому ничего не рассказывали. А себя веди так, словно ты ничего не знаешь. Франсуа подтолкнул велосипед и шутя добавил:

– И в благодарность за то, что он отпустил твоего брата, смотри не влюбись в этого барончика. Моника сердито сверкнула глазами и нажала на педали.

Как только закончился обед и все встали из-за стола, Лютц подошёл к Гольдрингу.

– Вам, лейтенант, важное поручение от генерала. Придётся ехать в Лион. Пойдёмте в штаб, и там я вам всё объясню.

По дороге к штабу всегда разговорчивый Лютц молчал. Видя, что он в плохом настроении, не начинал разговор и Генрих.

У себя в кабинете Лютц тоже не сразу заговорил о поручении генерала. И Генриха уже начинало беспокоить это странное поведение адъютанта.

– Так в чём же заключается поручение генерала, герр гауптман? – официальным тоном спросил он. Лютц взглянул на часы.

– В вашем распоряжении, барон, ещё час и сорок минут. В шестнадцать сорок отходит поезд на Лион, и вы должны отвезти важный пакет в штаб корпуса. Пакет уже готов. Можете его получить немедленно.

Лютц вытащил из сейфа большой конверт с несколькими сургучными печатями и протянул Генриху. Тот внимательно рассмотрел, как запечатан и заклеен конверт, и, решив, что все в порядке, положил его во внутренний карман мундира.

– Будет сделано, герр гауптман, – беззаботно проговорил Генрих, расписываясь в протянутой Лютцем книге. Генриху показалось, что адъютант с грустью взглянул на него.

– У вас сегодня плохое настроение, Лютц? – дружески спросил Генрих.

Брезгливо поморщившись, тот махнул рукой и прошёлся по кабинету взад и вперёд.

– Вот что, Гольдринг, – сказал он вдруг, остановившись напротив Генриха и глядя ему в глаза. – Вы едете один, без охраны. Берегитесь и будьте в дороге внимательны и осторожны. Не забывайте, что пакет секретный и его надо беречь как зеницу ока. Вручите его начальнику штаба или его адъютанту. Но обязательно под расписку.

– Вы так отправляете меня, словно это не обычная поездка, а важная фронтовая разведка! – пошутил Генрих.

– Возможно, скоро трудно будет сказать, что хуже – работать в тылу или… воевать на фронте! Поэтому ещё раз предупреждаю: осторожность, осторожность и ещё раз осторожность.

– Буду помнить ваши советы, Лютц. До свиданья! Офицеры крепко пожали друг другу руки.

Готовясь к отъезду, Генрих всё время думал о странном поведении людей сегодня. Вначале эта крестьянка, потом мадам Тарваль и её загадочные намёки, теперь мрачное настроение Лютца и его напоминание об осторожности… Какой он странный сегодня. А действительно, почему посылают с пакетом его, офицера по особым поручениям, а не офицера-курьера, который есть при штабе. И если пакет такой важный, то почему не дают охраны, которая полагается по уставу. Тут что-то не так. Лютц, очевидно, знает, но не решается сказать. И это симптоматично. Ведь между ними установились близкие, товарищеские отношения, и если Лютц молчит – значит ему приказано молчать… Что ж, надо на всякий случай приготовиться к самому худшему.

Генрих ещё раз внимательно оглядел пакет, осторожно вложил его в целлулоидовый футляр и спрятал во внутренний карман, старательно застегнув его. Потом взял вальтер и вместе с зажигалкой положил в правый карман брюк. Генрих уже собрался уходить, но в дверь постучала Моника.

– А наш урок? – удивилась она, увидев Генриха, готового в дорогу.

– К сожалению, мадемуазель, ею придётся отложить до моего возвращения из Лиона.

– Вы уезжаете? Так внезапно? Верно, какое-нибудь очень срочное дело?

– Просто взял отпуск на два дня, хочу повидаться с товарищем. Что вам привезти, мадемуазель? Может быть, у вас будут какие-либо поручения?

– Нет. За любезное предложение очень благодарна, но мне ничего не надо. Желаю счастливой дороги и быстрого возвращения.

– Это искреннее пожелание или обычная дань вежливости?

– Совершенно искреннее, – не колеблясь ответила Моника. Щеки её чуть порозовели от мысли, что она действительно желает возвращения этому офицеру вражеской армии, и, словно оправдываясь то ли перед Генрихом, то ли перед самой собой, девушка поспешно добавила:

– Ведь вы не сделали мне ничего плохого.

– Но и ничего хорошего.

– Вы относитесь к нам, французам, доброжелательно. А это уже много! Мне кажется, что вы не такой, как другие…

– Вы замечательная девушка, Моника, я от всей души желаю, чтобы жизнь ваша была так же хороша, как вы сами. Но не будьте чересчур доверчивы, особенно к людям доброжелательным. Доверчивость часто обманывает. И одной доброжелательности мало, чтобы доказать свою дружбу. Нужны дела… Вы со мной согласны?

– Человек, который хочет стать другом, всегда может перейти от слов к делу, – тихо ответила Моника.

В глазах девушки, обращённых к Генриху, были ожидание и вопрос. И немного страха. Что, если она ошибается и перед ней совсем не друг, а враг? И как ей, совершенно неопытной в житейских делах, это разгадать?

Генрих сделал вид, что не заметил и не понял этого взгляда. Ведь он тоже не знал, кто перед ним: красивая девушка, дочка хозяйки гостиницы, или, может…

– Во время нашего следующего урока мы поговорим об этом, Моника. А сейчас я могу опоздать на поезд. Крепко пожав руку девушке, Генрих вышел.

Предотъездная суета на перронах вокзалов и вид убегающих вдаль железнодорожных путей всегда пробуждали в душе Генриха щемящее чувство тревожного ожидания. Сегодня оно охватило его с особенной силой. Ещё одно путешествие в неизвестность! Чем всё-таки вызвана эта неожиданная командировка в Лион? И почему Лютц, прощаясь, вёл себя так странно? Подчеркнул, что пакет чрезвычайной важности, советовал быть осторожнее, а об охране стыдливо умолчал? Непонятно, совсем непонятно! Впрочем, до Лиона далеко – в дороге будет время обо всём поразмыслить.

Усилием воли Генрих подавил в себе чувство не покидающей его тревоги и быстро направился к офицерскому вагону. Денщик уже стоял здесь с небольшим чемоданом в одной руке и пачкою газет в другой.

– Отнесёшь все в купе и можешь идти! – приказал ему Генрих. Денщик почему-то, смущённо переминался с ноги на ногу.

– Вам какое-то письмо, герр лейтенант! Только вы вышли из машины, подбежал мальчишка-посыльный. Вы ушли вперёд, и я не мог сразу… Не слушая оправданий денщика, Генрих небрежно сунул конверт в карман.

– Хорошо, хорошо, иди!

Лишь в купе вагона Генрих внимательно осмотрел полученный только что конверт. Да, письмо адресовано ему. Почерк незнакомый. Впрочем, он явно изменён. Иначе буквы не падали бы так круто назад и не были бы выведены с такой тщательной аккуратностью. Интересно! Подписи под коротенькой запиской не было. «За вами следят. Будьте осторожны!» – сообщал неизвестный корреспондент.

Машинально перевернув листок, Генрих увидел на его обороте такую же коротенькую приписку карандашом: «Обратите внимание на гауптмана с повязкой на глазу».

Что это? Ещё одно предупреждение Лютца? Нет, подобная таинственность не в его характере… Тогда, может, записку написала Моника? Во время их последней встречи она была немного взволнована, смущена. Возможно, хотела предупредить его об опасности и не решилась. Какое нелепое предположение! Что может она знать об опасностях, угрожающих ему?

А что, если это предупреждение исходит из совершенно иного источника? От настоящих его друзей? Кто-то ведь сообщил в своё время русскому командованию об операции «Железный кулак». Этот кто-то работал рядом с ним, Генрихом, законспирировавшись так же, как и он. Возможно, и сейчас находится где-то рядом… Но нет, это тоже маловероятно. Разведчик не действовал бы так опрометчиво и наивно…

Очень странно, что анонимное предупреждение совпало с командировкой в Лион… А не здесь ли разгадка? Неожиданное поручение генерала… необычайное поведение Лютца… теперь это письмо… Словно звенья единой цепи, за конец которой он никак не может ухватиться.

Во всяком случае, прежде чем прийти к определённому выводу, нужно установить: действительно ли за ним следят? И если это так…

Генрих закурил, вышел из купе ив противоположном конце вагона увидел группу офицеров, оживлённо о чём-то разговаривающих. У одного из них – гауптмана – на глазу была чёрная повязка.

В девятнадцать часов двадцать минут Генрих сошёл на станции Шамбери. Здесь он должен был пересесть, но в комендатуре узнал, что поезд на Лион уйдёт только завтра, в восемь утра. Посетовав на несогласованность расписания, комендант посоветовал господину офицеру хорошенько отдохнуть и порекомендовал гостиницу, расположенную у самого вокзала. Возле комендатуры, как это обычно бывает, толпилось много военных.

«Конечно, и мой одноглазый страж здесь», – подумал Генрих и тут же увидел знакомую фигуру с чёрной, прикрывающей правый глаз повязкой. По-птичьи, боком, поворачивая голову, он поочерёдно обшаривал всех присутствующих скользким взглядом. Генрих громко окликнул носильщика и вручил ему свой чемодан.

– Подождите меня здесь, я пройду в буфет.

Склонённая набок голова гауптмана напряжённо застыла – очевидно, он прислушивался.

«Обязательно появится и здесь», – решил Генрих, подходя к буфетной стойке. Покупая сигареты, он краешком глаза следил за входной дверью и действительно вскоре увидел знакомую, осточертевшую за дорогу физиономию своего незадачливого преследователя.

«Что-то уж слишком он мозолит глаза! – раздражённо подумал Генрих. – Берегись, мол, за тобой следят! Даже у неопытного филёра хватило бы ума действовать осторожнее. Нет, решительна это не слежка! Это расчётливая игра, пытка слежкой, своеобразная психическая атака. Кому-то выгодно меня запугать, вывести из равновесия. Знай они что-нибудь определённое, они действовали бы иначе… А раз так, значит в моих руках остаются все козыри. И главный из них – полнейшее безразличие к их мышиной возне вокруг меня. Сделаем вид, что ничего не произошло, и я ничего не замечаю. Надо приберечь силы для отражения главного удара…»

Минут через десять Гольдринг спокойно пересёк привокзальную площадь и вошёл в вестибюль гостиницы.

Заняв номер у лестницы, на втором этаже, Генрих снова сошёл вниз, в ресторан.

– Лёгкую закуску, бифштекс и стакан крепкого кофе! – бросил он официанту, не заглянув в протянутое ему меню.

– А какое прикажете подать вино?

– Никакого. Кстати, где у вас можно помыть руки? Официант указал в глубь помещения.

В туалетной комнате было грязно, пахло аммиаком, и Генрих с трудом пробыл здесь запланированные пять минут.

Когда он вернулся к столику, ожидания его оправдались. Под салфеткой он нашёл сложенную вчетверо записку. Те же падающие назад буквы, та же бумага. Только содержание более определённое и пространное.

«Нам необходимо поговорить. Встретимся в биллиардной. Я буду держать в руке серую велюровую шляпу. Попытаюсь вам помочь. Друг.» Недоуменно пожав плечами, Генрих подозвал официанта.

– Потрудитесь прибрать стол. Я не привык ужинать в свинушнике! – раздражённо крикнул ему Генрих и кончиком пальца брезгливо отшвырнул записку.

– Уверяю вас, герр лейтенант…

– Повторяю: уберите со стола мусор!

Бросив обеспокоенный взгляд на метрдотеля, официант скомкал злополучную записку и принялся поспешно обметать стол салфеткой. Генрих обвёл скучающим взглядом зал. Кто-то из сидящих здесь исподтишка наблюдает за ним. Тем лучше! Теперь таинственный автор записок убедится – удары не попали в цель. Барон фон Гольдринг отшвырнул анонимки, как мусор, чтобы тотчас же забыть о них.

Утомлённый всеми переживаниями прожитого дня, Генрих сразу же после ужина поднялся к себе в номер. Наконец-то можно будет отдохнуть! Сбросив мундир, он прошёлся по комнате, заглянул за портьеры, в шкаф. Никого! Теперь надо запереть дверь, на всякий случай вынуть из кобуры пистолет и положить его в правый карман брюк.

Тихие шаги в коридоре заставили Генриха насторожиться. Горничная? Нет, она бы постучала. А стоящий за дверью пытается осторожным, еле заметным движением повернуть дверную ручку…

Молниеносным движением Генрих засунул в карманы брюк руки и, стоя посредине комнаты, ждал.

Дверь открылась неожиданно быстро и так же быстро захлопнулась. У порога стоял высокий мужчина в сером пальто и такой же серой велюровой шляпе.

«А, тип, назначивший мне свидание в биллиардной!» мелькнуло в голове Генриха, и он стиснул в кармане ручку маузера.

– Вы барон фон Гольдринг? – спросил незнакомец, шагнув вперёд.

– Вы ворвались ко мне в номер, очевидно зная, кто я. Не считаете ли вы, что вам прежде всего следует извиниться, назвать себя и объяснить причины столь бесцеремонного вторжения?

– Не будем тратить время на пустые формальности, барон! Оно и у меня и у вас ограничено. Чтобы коротко все объяснить, скажу одно – я друг, желающий вам помочь и давно ищущий с вами встречи. Вы уклонились от предложенного мною свидания, и мне пришлось прийти самому… А теперь вы, быть может, разрешите мне присесть? – не ожидая приглашения, незнакомец прошёл к письменному столу и сел на стоящий возле него стул. Генрих сел напротив, положив перед собою? пачку сигарет.

– Я думаю, будет разумнее всего, если мы сразу приступим к делу, – сказал неожиданный посетитель. Согласны?

– Я вас слушаю! – холодно бросил Генрих и медленно засунул руку в правый карман брюк.

Незнакомец насторожённым взглядом проследил за этим движением. Генрих медленно вынул зажигалку, прикурил и снова положил зажигалку в карман. Незнакомец уселся удобнее, откинувшись на спинку стула и вытянув вперёд ноги.

– Я не буду ссылаться на политическую обстановку, барон, – начал он. – Она вам понятна не менее чем мне: Германия медленно, но неуклонно приближается к краху, Германия уже исчерпала себя и не сможет победить таких колоссов, как Советский Союз, Соединённые Штаты Америки и Англия.