– Что ж, признаюсь, вы удивили меня, – озадаченно протянул Штольц. – Но я рад, рад. Итак, вы согласны?
– Каковы гарантии, что вы выполните свое обещание, если я соглашусь? Вы обещали, что я стану вторым человеком на планете после вас.
Я сидел в том же кресле с витыми позолоченными ручками, диктатор расхаживал по зале. До него было десять шагов. Оттолкнуться, три прыжка, максимум четыре. Успею ли? Я забыл, когда в последний раз дрался. Наверное, в детстве, в пионерлагере. А сейчас предстоит не драться. Сейчас надо убить. Свернуть ему шею. И уложиться при этом в пять секунд, больше мне не дадут, охрана прямо за дверью.
Грета сделала бы это наверняка. Сделала бы из любви ко мне. Ей хватило бы и секунды. А в следующую секунду ее бы не стало. А я – я наслаждался бы жизнью с Лаурой. С одухотворенной, нежной, изысканной…
– Гарантии у вас будут, – проскрипел Штольц. – Должность губернатора Саулии вас устроит? Для начала.
Я подобрался. Боже, как не хочется умирать. Сколько же у меня шансов его прикончить… Двадцать процентов? Тридцать, пятьдесят? И ни одного шанса выжить, независимо от исхода дела. Ни единого.
– Устроит, – сказал я. – Только вот что…
– Да. Что же?
Я, оттолкнувшись от пола, бросился на него.
Я часто думаю, что давно должна была умереть. Было время, что я очень хотела умереть. Отчаянно хотела – жить было незачем.
И было время, когда я боялась, что умру. Я выжила только потому, что была она. Та, что вытащила меня, вытянула из отчаяния и тоски. Моя названая сестра Грета.
Вчера приходил полковник Лунев. Он славный старик и всякий раз приносит Олегу гостинцы. Полковник вышел в отставку одиннадцать лет назад после того, как…
Я до сих пор прихожу в бешенство, когда думаю о том, что случилось одиннадцать лет назад. О том, что моя страна сгорела в огне. Потому что человек, которого я любила, не сумел мной пожертвовать. Он предпочел пожертвовать собой, и жертва эта оказалась напрасной. Он не был рожден, чтобы убивать. И чтобы любить – не был. Он не сумел убить, мой человек из СССР. Так же, как не сумел дать мне счастье и не сумел дать его Лауре.
Мы с Лаурой живем в его доме, под Ленинградом, в России, откуда он родом. Дом достался нам по завещанию. Оно было в том конверте, который я отвезла полковнику.
Я хотела убить Лауру. Сначала, когда узнала, кем она ему была. Потом, когда узнала, что она носит ребенка. Того, которого должна была носить я.
А потом, когда нянчилась с ней, высохшей от жестокого токсикоза, когда сутками просиживала у ее постели в больнице и думала, что не уследила, не уберегла – хотела убить себя.
Я больше не хочу убивать. У меня растет сын. Ее сын – наш общий с ней ребенок. Родившийся вопреки гибели второй от Солнца планеты, вопреки всему.
– Мама Грета, – говорит Олег и смотрит на меня такими же глазами, какие были у него. У моего человека из СССР.
– Это был кусок жизни, – сказал я.
– Да, кусок жизни, – подтвердил он.
Джек Лондон. Тропой ложных солнц
Караван, шедший к Марсу, был невелик. Шесть советских грузовых транспортов, малый крейсер «Маршал Ахромеев» в качестве флагмана плюс сборный конвой – пара кубинских корветов, гэдээровский фрегат «Роза Люксембург» и старенькая база истребителей «Партизан Джурич» под флагом Югославии.
Лейтенант Вентухов следовал на Марс на «Ахромееве». С Плесецка туда вскоре должен был отправляться армейский челнок. Точно из такого же челнока сейчас выносили раненых, доставленных с госпитального корабля «Академик Вишневский». Вентухов сидел за столиком в небольшом ресторанчике, пил индийский растворимый кофе и хорошо видел сквозь панорамное окно, как их перегружают на санитарные платформы. По идее, каждому раненому полагалась специальная капсула – герметичная, с системой жизнеобеспечения и абсолютной стерильностью внутри, но сейчас их попросту перетаскивали на носилках. Многие ковыляли сами, поддерживаемые медиками. Раненых было много.
– Не хватает, – громко сказал капитан-десантник, присаживаясь за столик.
– Простите?! – не понял Вентухов.
– Не хватает, говорю, капсул, ля, – повторил капитан, с треском сворачивая пробку с бутылки «Столичной». – Я же вижу, о чем ты задумался. Водку будешь?
Вентухов пить не хотел, потому что и без того не слишком хорошо переносил челночные перелеты, но отказываться не решился – уж больно дружелюбным и в то же время угрожающим выглядел капитан.
– Буду, – кивнул Вентухов.
– Молоток, – обрадовался капитан и налил по половине стакана. – А твое пиво, ля, на запивку пойдет.
Вентухов с сомнением посмотрел на ополовиненный бокал «Жигулевского». Без закуски, значит.
– Давай за знакомство, – предложил капитан, поднимая свой стаканчик. – Меня Витя зовут. Витя Глухов, ля.
– Сергей, – представился Вентухов.
Они беззвучно чокнулись, капитан умело проглотил водку, фыркнул и заметил:
– На Марсе наркомовские хуже, ля. Или тыловики бодяжат. Эти крысы, ля, на всё способны. Отливают себе в канистры, потом продают или меняются друг с другом на барахло…
– А вы… А ты давно оттуда? – осторожно спросил Вентухов, только сейчас разглядевший на груди Глухова ленточки ордена Красного Знамени, двух «Звездочек» и медали «За отвагу».
– Позавчера, – мрачно сказал капитан и отхлебнул глоток из пивного бокала. – В отпуске, ля. Отдыхаю. Воин, бывший на часах, отдыхает, сняв мундир, в неглиже.
Видимо, Вентухов посмотрел на него несколько странно, потому что капитан добавил:
– Козьма Прутков, ля. Был такой поэт лет двести назад.
– А-а… – Вентухов помолчал. – А чего здесь застрял?
– Я сам-то из Чернигова. А тут у меня баба, ля. Врачиха, специалист по регенерации конечностей. Сейчас на дежурстве в транзитном госпитале, ля, вот я и вышел освежиться. Ну и позырить, вдруг кто знакомый попадется, туда-сюда постоянно летают. А ты, видать, шаттл ждешь?
Шаттлом космические челноки называли теперь редко, гнушаясь враждебного американского слова.
– Ага, челнок, – не став играть в конспирацию, сказал Вентухов. Не шпион же, в самом деле, этот симпатичный капитан. – Я после училища.
– По роже видно салабона, – заметил Глухов, вновь разливая водку. – Пехота, ля… Да ты не обижайся, Серый. Я ж по-доброму. Какое училище?
– Минское.
– У меня кореш был из Минского, – оживился капитан. – Саня Богораз, ля… Не знаешь такого?
– Не знаю, – развел руками Вентухов. – Он же, наверно, раньше меня закончил?
– Наверно, раньше. Его два года назад убили при штурме Инкермана, ля.
Инкерманом называлась большая база сепаратистов, которую два года назад так и не взяли, понеся огромные потери. Вентухов помнил, как на занятиях подполковник Шереметьев объяснял, почему это произошло и какие ошибки допустило командование. Он же сказал, что генерал-полковник Цховребов, руководивший операцией, застрелился. После этого на Шереметьева наехал училищный замполит Носов, обвиняя в пораженчестве и дискредитации линии партии. Шереметьев – Герой Советского Союза, инвалид с пересаженными ногами – удержался на должности, но откровенничать с курсантами больше себе не позволял.
– Назначение куда получил? – продолжал тем временем капитан.
– Новый Ярославль.
– А, ля, седьмая мотострелковая… На взвод?
– На взвод.
– Тяжеловато тебе придется, Серый, – заключил капитан. – Взводный нынче, как в Великую Отечественную, недолго живет… Выпьем за удачу, ля, чего водка греется… Мне на Марс еще через две недели, может, встретимся, ля, если бог так рассудит.
Они выпили. Лейтенант, понимая, что хмелеет, посмотрел на часы. До регистрации на челнок оставалось меньше часа.
– Давай по третьей, – сказал бдительный Глухов, – и вали на посадку, ля. Пока обшмонают, пока то да се… Достали, суки, ля. Как будто я туда «Мону Лизу» хочу отвезти. У тебя, кстати, бухло с собой есть?
– Есть немного в чемоданчике.
– Сколько?
– Бутылка бренди. «Слнчев бряг», болгарское.
– А, это можно. У летех и капитанов не изымают до литра, ля.
Капитан разлил «Столичную», они выпили по третьей, попрощались. Вентухов пошел регистрироваться, а Глухов остался сидеть за столиком, мрачно глядя на продолжавшуюся разгрузку раненых.
Вопреки ожиданиям, регистрация на челнок прошла быстро – даже не осматривали личные вещи, только спросили, нет ли чего запрещенного. Рядом куда серьезнее проверяли солдат-стройбатовцев, изымая запрятанное спиртное и вообще всё, что не входило в список разрешенного к провозу на Марс в солдатских вещмешках. Лейтенант обратил внимание на то, что большинство солдат были откуда-то из Средней Азии. Командовал ими полноватый старлей, излишне суетившийся, шумевший и раздающий налево и направо подзатыльники и поджопники. Солдаты не особенно сетовали, лопоча по-своему и озираясь. Наверное, в первый раз в космопорту…
– Проходите, товарищ лейтенант, – сказал контролер. – Вон туда, где мозаика над дверьми, там посидите на диванчике, пока объявят посадку. Кстати, там и бар неплохой.
Лейтенант поблагодарил, хотя после глуховской «Столичной» бар Вентухову был совсем уже ни к чему. Впрочем, бутылку лимонада «Буратино» он всё же взял.
Кроме Сергея, в зале ожидания для офицеров сидели двое в штатском – из КГБ, что ли? – а также три молодых лейтенанта военно-космических сил, немолодой майор-военврач и шумная компания танкистов в звании от прапорщика до капитана. Танкисты, косясь на людей в штатском, что-то пили, передавая по кругу бутылку. Крякнув, к ним присоединился не выдержавший медик.
Вентухов сел на диванчик, закрыл глаза и попробовал задремать, пока танкисты не пригласили и его. В бутылке, точнее, в бутылках оказался вполне приличный азербайджанский коньяк. Лейтенант старался отпивать совсем по чуть-чуть, но в кресле челнока его сразу же накрыло, стоило пристегнуться ремнями. Он увидел, как замигал красный огонек, потом челнок задрожал, лейтенанта на несколько долгих секунд вжало в кресло, затем отпустило. Кто-то из танкистов громко сказал:
– Слава богу, взлетели. Месяц назад шаттл на «Рокоссовского» прямо на взлете навернулся.
Вентухов об этом раньше не слыхал. Впрочем, о потерях в Киммерийской войне официальная информация практически не поступала. «Красная звезда», разумеется, публиковала сухие ежедневные сводки, иногда так же сухо и плакатно писала о героях, совершавших подвиги, взятых или оставленных городах-базах, поярче – о преступлениях сепаратистов или американской военщины, тайно и явно поддерживающей Киммерию.
Тревожно вслушиваясь в гул двигателей, лейтенант заснул и потом едва не проспал стыковку с «Ахромеевым». Вентухова тряс за плечо давешний майор-медик.
– Что же вы, товарищ лейтенант?! Вставайте!
– Ох… – очнулся лейтенант. – Простите, товарищ майор, уснул.
– Бывает, – махнул рукой майор. – Идемте, а то крейсерские поторапливают.
Вентухов подхватил свой чемоданчик и поспешил за майором.
Через посадочный рукав они прошли в пассажирский салон челнока, где равнодушная стюардесса усадила всех в кресла, велела пристегнуться и объяснила, что делать в случае перегрузок или сигнала о разгерметизации. Крашенный в серо-стальной цвет салон выглядел обшарпанным, сильно пахло табачным дымом, хотя везде висели предупреждения о том, что курить запрещено, причем на нескольких языках стран Варшавского Договора.
Сразу же включились информационные экраны и пошел ролик – виды марсианских лимонитовых пустынь, сопровождаемые бесстрастным голосом диктора: «Марс – четвертая по расстоянию от Солнца планета Солнечной системы. Принадлежит к планетам земной группы, обладает сравнительно малой массой, размерами и довольно высокой средней плотностью. Движется вокруг Солнца по эллиптической орбите на среднем расстоянии 1,524 астрономической единицы. Линейный диаметр – 6 800 км, то есть лишь немногим больше половины диаметра Земли. Терраформирование не закончено, поэтому находиться на поверхности можно только в скафандре. Основные базы…»
Всё это Вентухов прекрасно знал еще по училищному инструктажу. Остальные пассажиры тоже не обращали внимания на ролик, к тому же изрядно устаревший: к примеру, после провозглашения независимости сепаратисты называли базы городами, и тот же принцип незаметно перешел и в официальные документы СССР, стран Варшавского Договора и других союзников. На одну из таких баз-городов, принадлежащую СССР – Новый Ярославль, – и летел сейчас лейтенант Вентухов.
Путешествие на «Маршале Ахромееве» было скучным и однообразным. Крейсер есть крейсер, развлечений здесь негусто… Небольшой бассейн с белесой, остро пахнущей дезинфекцией водой да офицерская столовая, по вечерам превращавшаяся в кают-компанию, куда допускались и пассажиры со звездочками на погонах. Еще имелся кинозал, где крутили старую дилогию о покорении Луны и пару кубинских военных фильмов. И то, и другое Вентухов смотрел еще в бытность курсантом.
В кают-компании Вентухов познакомился с пухлым старлеем, который вез на Марс пополнение. Звали пухлого Миша Бецкой; в челноке он вынужден был лететь вместе с солдатами во временно переоборудованном грузовом отсеке и до сих пор матерился, вспоминая:
– Прикинь, обезы эти там всё заблевали! Верещат по-своему, молятся, вонища…
Пополнение следовало из Фрунзе, что-то там строить. Бецкой сетовал:
– Что они им там понастроят?! Хрен они им понастроят! Ладно на Земле, котлован он еще выроет, а там? Скафандры же, техника безопасности другая совсем, инженерно-строительные машины тоже другие… Гребанулись они в своем Генштабе!
Сам Миша на Марсе уже бывал, и не раз, но с базы практически не вылезал. Он вообще был кабинетным работником, а строителей под свою команду получил совершенно случайно, будучи по делам в штабе округа. Узнав, что Бецкой «всё равно летит», ему и подсунули «блевунов». Конечно, там были еще два сержанта, но в полете толку от них оказалось ни на грош.
– Слушай, Серега, а давай я тебя с назначения вытащу, – доверительно произнес Бецкой, вернувшись к их столику с бутылкой молдавского белого портвейна.
– В смысле?! – не понял лейтенант.
– Ну, устрою так, что тебя со взвода переведут в штаб, например. Целее будешь. Не видал ты, что там творится…
– Нет, не пойдет, – решительно ответил Вентухов. – Взвод так взвод. И потом, не люблю я такие махинации, уж прости. Ты в итоге кому-то чего-то за это должен будешь, я соответственно – тебе… И понеслась.
– И хрен с тобой, – не обиделся Миша. – Хочешь воевать – значит будешь воевать. Еще и орден схлопочешь, если не убьют. Главное – в плен не попасть.
– Что, правду про плен говорят?
– Ты знаешь… – Бецкой помолчал, царапая ногтем бутылочную этикетку с веселым вислоусым селянином, поднимающим бокал. – То, что говорят, это полправды. Раньше-то ничего, плен так плен. А потом наши Грин-Олимп расстреляли орбитальными, а там – гражданского населения две трети. Никто не выжил. Ну и… разозлились они, короче… А, ладно.
Бецкой махнул рукой и разлил портвейн.
О проекте
О подписке