Уж год, как они расстались с Марком. Быльем поросло. И все же известие о его гибели неприятно поразило, и неисчезающей болью застряло в сердце. Появление Жени было воспринято подарком судьбы. Обрадовавшись, Таня с порога крикнула в глубину квартиры:
– Мама! Смотри, кто пришел!..
Настасья Аркадьевна выглянула в прихожую и улыбнулась гостю:
– Здравствуйте, Женя!
– Здрассте! – Женя засмущался, не мог вспомнить, как зовут Танину маму.
Оставив пальто на вешалке, он прошел, повинуясь приглашающему жесту, вслед за Таней в ее комнату. На комоде стоял проигрыватель грампластинок. Таня подошла, подняла крышку и, взяв со стола конверт, достала пластинку. Зазвучала песня в исполнении Эллы Фитцджеральд. Таня улыбалась, от восторга слегка закатывая глаза.
Искала понимания, но Женя никак не отреагировал. Это неприятно задело. Заметила гостю, что пластинку привез из Англии друг. Женя тут же предложил принести пластинку с музыкой Баха. Знал, что Бах – кумир Тани. До-минорный концерт в исполнении Глена Гульда. Восхитительная вещь!
Так была определена тема следующего появления Жени. В иные места она его не звала. А ему на приглашение в театр или кино денег не хватало. Впрочем, Таня ничего и не ждала. И если после первой встречи не всё было ясно, то теперь при прощании она почувствовала скуку. Реакция на его появление отныне стала напоминать оскомину.
Так бывает. Люди разные, и когда еще не знакомы, способны воспринимать один другого с симпатией. Но человека, поглощенного самим собою и своими ощущениями, невозможно принимать как своего. Он, если начинает настаивать на своем «праве» быть в центре внимания, становится неприятен.
Хотя, по сути, Женя был ничем не хуже ее друзей, он даже с Марком мог бы сравниться в определенном смысле.
Но нет, только не с Марком! Тот был личностью, а Женя – тюфяк. Самовлюбленный.
Соображения об сто грамм вина и об экономии были написаны у Жени на физиономии. А Таня уже умела читать лица, будто перед ней раскрытая книга. Эта – на самом неинтересном месте, которое естественно хотелось пролистнуть.
Но Женя, видно, не понимал, а говорить, объяснять Таня постеснялась, решив пустить дело на самотек, чтоб со временем само разрешилось. Но не решалось, и Женя всякий раз находил предлог для визита.
Кстати, в один из его визитов Таня оказалась дома одна. Был тихий зимний вечер. Женя пришел за книжкой, которую взял в библиотеке специально для нее. Книжку нужно было вернуть, Таня настаивала. Хотя для Жени этот момент не имел значения, ему важно было, понятное дело, быть рядом. Казалось именно так: именно ему было важно. И не столь существенно, что именно важно ей, Тане.
Что ж, они были наедине. Родителей не было дома. И Таня даже попыталась слегка подтолкнуть разговор, определив более-менее фривольную тему, сформировав фразой: «а ты хочешь?» Однако собеседник как прежде был увлечен своей речью. Он даже парочку анекдотов умудрился рассказать. Но реакции на сакраментальные слова о желании не проявил. Хотя Таня видела, что ему хочется этого счастья вдвоём, что он понял, что они дошли. Но – не осмеливался!
Прощаясь в тот раз, Таня заметила:
– Не приходи больше, хорошо?
– Ладно, – хмурился Женя, – а как ты смотришь на замужество?
Таня улыбнулась, помотала головой отрицательно и сказала, стоя перед распахнутой дверью:
– Будь счастлив!
Улыбка ее была чарующей. Как подарок. Но у Евгения сложилось впечатление, что подарок оставался с ней, а он, оказываясь за порогом, тем самым терял не только подарок, но вообще всё!
Улыбка! Или оскал? Он не искал сравнений. Для него улыбка Тани занимала весь мир! И Женя напился.
Но разве водка может заменить улыбку любимой? Убедился, что нет? Будешь пить еще? Пить? Еще? Наливай!
И это жизнь? Сон разума рождает чудовищ. Дай волю разуму, и жизнь станет свободной. Разум придает движение. Он освобождает для движения. Таня никогда не оборачивалась назад. Для нее пройденное оставалось позади, и важно только то, что ждёт в будущем. Женя – реликт. А реликту место в музее.
Жизнь протекала в повседневных заботах. Нужно ходить в институт – Таня все-таки поступила после окончания школы на Энергомашиностроительный факультет. Ничем не хуже остальных факультетов – уж раз не консерватория, то пусть Политехнический. Она училась наравне со всеми, сдавая сессии и переходя с курса на курс.
Романы случались, разумеется. С доцентиком познакомились на танцах в клубе, и он побывал пару раз у нее в гостях. Но силы удержать девушку у доцента не оказалось, и они расстались. И то спасибо, что не стал настаивать на продолжении. Получил свое? Доволен? А вот она – нет. До свидания!
Ее друзья, их школьный кружок, их великолепная семерка время от времени освещали душу теплом и уютом. Но ей хотелось настоящего счастья вдвоём. Никто из ухажеров этого не видел, не понимал.
Она находилась в свободном полете. А мужики? Было дело даже, один товарищ пустился ради ее благосклонности на авантюру: забрался к ней в окно по водосточной трубе!
– Ты как сюда попал? – спросила спросонья Таня.
И смех и страх, но все же разгоревшийся скандал не дал нашему герою насладиться вполне прелестью Тани в ночной рубашке. Так что он благополучно и с очевидным родительским торжеством выдворен прочь!
Время шло, дело к дипломному проекту, оставалось учебы полгода. Именно в это лето Женя объявился снова. Он не оставлял надежд, и пришел сразу после защиты своей дипломной работы. Поговорили о защите. Таня порадовалась за него, и они расстались. Однако через пару дней Женя заявился опять. Дома оказалась только Настасья Аркадьевна, и он оставил записку с приглашением прийти в гости ради празднования окончания института: будут друзья, ожидается изобильное застолье.
Таня позвонила и сообщила Жене, что прийти не сможет… Как бы она ни относилась к миру, как бы по-доброму не смотрела на Женю, они не становились близки. Стали посторонними?
Утром Таня, как обычно, собралась и отправилась к месту преддипломной практики – это была теперь ее служба. Выйдя из дома, заспешила к метро. Окликнули:
Женя! Видно было, что ночь провел без сна. Запястья небрежно обмотаны бинтами.
– Таня! Я люблю тебя!..
Неожиданное признание. Он все же решился! Она не могла скрыть, что сюрприз был приятным. А спутник все повторял: «Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!» – было видно, что сказать более нечего.
Так они оказались рядом в метро. Ясно, Женя намеревается проводить к месту работы, а этого Тане не хотелось! Но что делать? Что дальше? – этот вопрос уже повис в воздухе. И она сказала: «может быть». Наверное, сказала из жалости и чтоб только отвязаться. И он исчез…
– Позвольте представиться? – привлек однажды внимание молодой мужчина, по виду старше лет на десять.
Ее нового знакомого звали Женя. Женя второй?
Ей приходилось добираться до места службы в пригород Ленинграда, в Гатчину. Там жил и новый знакомый. В квартире на четвертом последнем этаже. Он был один! Но как ему досталось такое богатство, было, в сущности, не важно!
Красавец-мужчина: высокий, стройный с пышной шевелюрой. Они были прекрасной парой, дополняющими друг друга, счастье было предопределено. Но у Тани чувство, что имеет дело с бабником. Наверняка так и есть. Новый Женя за плечами оставил не одну победу.
Вот еще Женя, прежний Женя, объявился со своим таким жгучим, таким отчаянным признанием! Объявился и пропал! Но ведь так бывало и раньше: пропадал и возвращался.
А жизнь не стоит на месте. Она в движении. С новым Женей они стали встречаться, разумеется, в его квартире. Удобно, до работы Тане – всего четверть часа пешком.
Летом ей исполнилось 25! Тем не менее, она не торопилась замуж, да и ее новый знакомый не спешил. Они испытывали кайф вдвоём, и пока достаточно.
Спустя год, в канун Нового года заявился Женя первый – из армии. Был там, ни словечка не написал, и объявился! Как же, застолбил местечко своим признанием в любви? Невозможно отказать солдату, тем более, что отец всю войну прошел, и солдат в их доме – святое.
С новым Женей связь пришлось на время прекратить. Но с Женей, который явился из армии, было по-прежнему скучно. Что поделать-то? Он, как и прежде, нуждался. Но дело было не в нужде и не в деньгах, а в сугубом неприятии человека. Да, именно он, Женя НЕ НУЖЕН.
Он приходил раз за разом омрачая своим неудовлетворенным чувством их быт. А ее старики в это время были за дверью – комнаты смежные. В общем, когда Женя первый в очередной раз стал фордыбачить, заявив, что, ах так – он больше не придет! – Таня с радостным чувством в душе, но с сомнением спросила:
– Так не придешь?
– Нет, уже, видимо, не приду, – мрачно заметил Женя. Поднялся с тахты, проходя через комнату, где находились родители Тани, сказал «до свиданья! – и вот Женя с Таней друг напротив друга прощаются в прихожей.
Всё?
Таня заставила себя поверить, что он не вернется.
Кто-то скажет, мол, лучше врозь для этой пары. А чем лучше-то? И кому? Что стоило Татьяне позволить Жене хотя бы иногда быть с нею рядом? Ведь речь не о флирте или случайном сексе, речь о любви. Почему не позволить ей существовать рядом? Из страха? Из соболезнования? Любовь – не хладный труп и не убийца с приготовленным ножом, или любви нужно опасаться?
Дальше была свадьба. И на свадьбу Женю первого не пригласили. Он выпрыгнул однажды из окна, оказался с переломами в больнице, с тех пор живёт с больными ногами. Но что стоило Тане пригласить его на свадьбу? Кто знает, на свадьбе первому Жене стало бы всё ясно, и он избавился от тяжкого бремени неразделённого чувства! Так ли?
Да, решившись написать первую главу, дал себе волю писать и дальше. До завершения было далеко.
«В череде очерков пройдет перед Вами, уважаемый читатель – моя жизнь. С юности. Имена могут оказаться случайными. Ничего обидного я, уверен, не написал. Всем моим персонажам с легкой душой желаю благоденствия и счастья!»
VOUS MON RAVISSEMENT, MON TOURMENT!
Каких-нибудь несколько лет назад казалось, что вспомню без труда что угодно из своей жизни. Но нынче почему-то прошедшее начинает затуманиваться. И если раньше с легкостью соотносились различные события ушедшего, сейчас они путаются.
Начну с ранних лет, когда у девочек были интересны глаза и прически.
Забавно: в юности обращаешь внимание именно на глаза, выражение лиц, а чем старше становишься, тем более опускается взгляд, и наступает время, когда больше интересуют ножки. А что в тех ножках, когда глаза интересней стократ?
В конце 50-х мы жили большим семейством на проспекте Обуховской обороны в доме 75 в квартире 13 на 5 этаже. Тогда как-то бегалось просто и легко, а время ребята проводили на улице. Там бывала большущая угольная куча (уголь для котельной). И появлялось развлечение: забраться на самую верхотуру. А оттуда спускались, усевшись на пятую точку. Вряд ли у родителей такие забавы вызывали радость, но не запомнилось, как ругали.
В начальном школьном возрасте меня показывали музыканту, он нашел абсолютный слух. Советовал развивать. Об этих словах я узнал только спустя десяток лет, рассказала мама. А в то время меня спросили – что покупать: пианино или аккордеон?
Стараясь судить здраво, я сознавал, во-первых, что нас в трехкомнатной квартире 11 человек, что пианино, пожалуй, будет лишним. А аккордеон на пике популярности и, к тому же, дешевле.
Вначале педагог приходил к нам домой, но вскоре я был определен в клуб при Пролетарском заводе. Клуб в четырех трамвайных остановках. Меня часто сопровождал дедушка, поскольку аккордеон тяжел.
В клубе занятия шли веселее. Нас было человек 15—20, играющих на баянах и аккордеонах. Уже после первых месяцев учебы составлялись когда квартетом, а когда и сводным оркестром.
Игра в оркестре – дело увлекательное. Мы чувствовали себя профессионалами. А учитель Равиль Алексеевич, выступая в качестве дирижера, заставлял следить за темпами. Но оркестр все-таки частенько «загонял» венгерский танец №5 Брамса. Перед выступлением договаривались, что в случае, когда темп исполнения безнадежно ускоряется, дирижер делает знак остановиться.
Не всегда дирижировал учитель, иной раз дирижерская палочка оказывалась в руках одного из старших учеников.
Были в клубе и танцоры. Мне помнится один эпизод. Володя Гроссман в венгерке и красивых сапожках подошел ко мне, лихо щелкнул сапогами и что-то про венгерские танцы сказал. Не помню, что именно, но никак забыть не могу выражения тепла и дружества, которыми лучился этот чудесный юноша!
Прошло несколько лет, и занятиям на аккордеоне я по заведенной привычке отдавал в день не более четверти часа. Так многие мои товарищи делали. А когда проучился уже лет семь, и предстояло сдавать экзамены по окончании восьмилетки, объявил родителям, что возня с аккордеоном заканчивается. Меня поддержал папа, но было решено бросать не сразу, а после музыкального экзамена.
Нужно было подготовить «Романс» Петра Ильича Чайковского. Папа просил не подкачать, и я взялся за разучивание.
До того момента процесс состоял в проигрывании с листа, потом еще пару раз – и запоминалось. Но романс Чайковского вызывал какие-то смутные ассоциации. После очередного отыгрыша хотелось сыграть в другой раз, меняя нюансировку. И я оставался недоволен результатом.
Так до самого экзамена промаялся. Получил «5».
Праздник, конечно. И мы с моим дружком по аккордеонической части пошли в туалет покурить. Тогда курение табака было для нас делом запретным. Но мы чувствовали такие мощные крылья, что решили процесс курения усугубить обращением с матерными выражениями. Минуты две, наверное, мы входили во вкус, а потом заметили, что на нас с пристальностью огромными от изумления глазами смотрит неведомо как оказавшийся рядом Равиль Алексеевич.
Немая сцена!
Естественно, учитель пригласил нас в комнату для репетиций и объявил, что ни в коем случае не станет держать случившееся в секрете от родителей, которых и попросил вызвать.
Курение, сквернословие – и все это у сына! Отец ходил из угла в угол, в бешенстве размахивая руками, за окном редкими звонками ему вторили трамваи, мама пробовала успокоить, но вдруг поняла, что перед ней сын, допустивший практически преступление. «За что? Скажи за что ты нас? Почему ты такой?» – спрашивала меня, падая на диван.
Я каждую минуту стремился проводить на улице. А родители работали много, и дома оказывались нечасто. Папа, к тому же, учился на вечернем отделении Военмеха. В общем, дитя было без должного надзора. Однако детей в нашей семье любят.
Однажды, когда уже заканчивали восьмилетку, наша классная предложила на праздник Победы сходить в поход. Мы отправились, причем, я захватил с собой футляр с аккордеоном. Подобрать любую мелодию на слух было делом привычным, а ребятам нравилось напевать под аккомпанемент. Несли аккордеон поочерёдно. На остановках я играл.
При переходе из восьмого в девятый класс надо было выбирать школу. Выбрали родители. Школа была ближе к дому, к тому же, профилированная, с математическим уклоном. Но я-то стремился попасть в ту, куда пошли большинством ребята из нашего восьмого класса! Вышел небольшой скандал. Но поступить вопреки отцу не смог.
Впрочем, родители были правы.
В 1965 году на экранах кинотеатров появился замечательный фильм про ученых «Иду на грозу». Это был год, когда приходилось выбирать, в какой именно институт пойдешь. Передо мной стояла дилемма: или Театральный, или Политехнический. Политехнический – потому, что на день открытых дверей в этот институт собирались мои друзья: Юра Алексеев и Леня Разумов. Они-то были медалистами, а я обычный. И хотя по математике и химии у меня были твердые пятерки, пятерка была и по русскому и литературе, остальное тонуло в тройках.
Гений Даниила Гранина и прекрасная игра актеров в фильме тянули в обе стороны. Для решения сомнений пошел в драмкружок городского дворца пионеров. Там некто в сумеречной зале предложил прочесть что-нибудь. Что я знал наизусть? Конечно, из школьной программы что-то. После моего чтения слушатель от драмкружка покачал головой и объявил, что у меня решительно никаких данных! И это в первый раз повернуло судьбу в сторону от призвания.
В год, когда мы заканчивали школу, предстояло выдержать двойной конкурс в сравнении с тем, который бывал в ВУЗах до той поры. Мы заканчивали десятилетку, а рядом с нами подавали документы на поступление те ребята, которым пришлось учиться одиннадцать лет.
Готовились сами, речи о репетиторе тогда практически не было. Моя уверенность в знаниях математики была стопроцентной. Первый экзамен – письменная математика. Написав и сдав работу, я не сомневался в пятерке, ну, в крайнем случае – четверка была обеспечена. Но на следующий день обнаружил себя в списке двоечников!
Как разбираться, я не представлял. Зато была альтернатива при наличии ажиотажа – сразу перевести документы на вечернее отделение.
Казалось, конкурс был даже на подачу документов, важно было не прозевать. И я поспешил. Вскоре, не добрав нужного количества баллов, туда же перевел документы и Юра Алексеев. В случае зачисления на вечерний факультет, мы могли после окончания второго курса перевестись на дневное отделение, с понижением курса. Юра так и поступил. А меня ждали приключения.
На вечерний факультет мы с Юрой поступили легко. Из 25 возможных у меня лично было 24 балла. Причем, одного балла не добирал экзамен по непрофильной химии, остальные были сданы на пятерки. Удивительно, но Юрка набрал точно такой же балл.
Предстояло устраиваться на работу. Поступил лаборантом при кабинете физики в одну из ленинградских школ. Начались трудовые будни. Утром – в кабинет физики, вечером – в институт. Вся жизнь проходила в поездках, Политехнический – на другом конце города. Это больше 20 км, да при том, что на метро только две станции: от Московского вокзала до Финляндского. Остаток пути преодолевался наземным транспортом. Это была песня!
Первую сессию сдал на пятерки. Ведь нам предстояло переводиться на дневное, а с тройками перевестись невозможно.
Неудачная история с Валерией осложняла жизнь, конечно, но учебы не коснулась. Мы были в одном ВУЗе. Факультеты разные, и мне все казалось, что она где-то рядом, и неловко от того, что ее не замечаю.
Вторая сессия сдана с успехом. Летом укатил на Черное море, где был с Володей – двоюродным братом – с недельку, а потом решил съездить к деду в станицу Марьинскую на Ставрополье. Дедушка Семен обрадовался. Хотя я был молодой здоровый остолоп, он не позволял делать что-либо, кроме как рвать малину или съездить на велосипеде за хлебом. Хлеб там белый, вкуснющий. А яблоки страшно дешевые, их отдавали перекупщикам почти даром, ведро – за десяток-другой копеек.
Станица Марьинская в полусотне километров от Пятигорска. Регулярно курсирующий автобус позволял совершать наезды. В ясную погоду Эльбрус в Пятигорске виден розовой дельтой на горизонте. Все города края в пределах досягаемости, билеты продавались за копейки, и можно было в один день оказаться и в Минводах, и в Кисловодске.
О проекте
О подписке