© Юрий Аленко, 2021

ISBN 978-5-4483-5581-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Крым. Лето 1954

Море всегда таило в себе неожиданность, она привыкла. Вот и сейчас творилось нечто непонятное. Мир, такой светлый и добрый, вдруг показал зубы: к её отцу подошли двое крепко сбитых парней.

Папа прошел войну. Темы о войне были редкостью в их семье, но от тем этих не отмахивались.

Разговор двух парней и её папы, было видно, приобретал острый характер, острый, как кинжал, который отец всегда носил при себе. Но это когда был в форме, сейчас на нем, кроме парусиновых брюк, сандалий и футболки, не было ничего.

Вика осмотрелась, примечая возможное орудие, и увидела. Это редкость на пляже, но среди камней лежала почти сухая ветка. Ее главное достоинство – острый кончик.

Отец в конфликте отступал, уводя хулиганов от малолетней дочери. А Вика схватила дрын и бросилась на парней. Те явно не ждали такой активности, так что, один из них вскоре держался за разорванную щеку, а второй пытался увернуться от дрына. Девочка, нанесшая первому страшную рану острой палкой, пыталась дотянуться и до второго. Сомнений в том, что малолетка готова изуродовать, не было, и оба пустились наутек.

Отец с удивлением смотрел на дочь. А Вика, не выпуская своего орудия из рук и озираясь в поисках нападавших, наконец, опустила палку и, волоча за собой, подошла к отцу.

– Вика, доченька! – поднимался Павел Семенович – Как ты смогла?

– Но они тебя толкнули, папа! Как же мне можно было по-другому?

Явление героя

Папа у Пашки офицер. Он кому-то подчинялся, а солдаты – подчинялись ему. Но пацана это не занимало. Папа не каждый день дома. И Пашке дома было неинтересно.

Интересно наблюдать за ящерками, интересно ловить их, а иной раз какая-нибудь оставляла у Пашки в руке свой хвост. Это было в жаркий солнечный день в горах, куда поехали с папой и мамой.

А потом ему исполнилось 5 лет, и мама спросила: что тебе подарить? Можно было выбирать между заводным водным катерком и набором конфет со странным названием «Ассорти». Мама сказала: Я знаю, ты мечтал о катере, но к тебе придут гости, и конфеты порадуют гостей. А катерок порадует тебя одного. И он понял, что надо выбрать конфеты.

Однажды папа задержался утром и не сразу пошел в полк. Сыну же в ответ на вопрос, куда он пойдет, махнул рукой в сторону. Паша стал ждать.

Мама на работе у себя в больнице. Где это, сын не представлял. А папа точно махнул рукой, значит, в той стороне его можно было найти. Ждать не хотелось, и Пашка пошел в том направлении.

Это была проезжая часть дороги. Он все шел и шел, никуда не сворачивая. Мысли повернуть назад не приходило в голову – позади не было папы. Ноги уже устали, но он продолжал идти.

А потом его обогнала машина – армейский джип, она затормозила, из нее выскочил папа и бросился к сыну. Подхватил на руки и стал подбрасывать и ловить, смеясь.

Потом папа посадил его в машину, сел сам и велел шоферу ехать. Малышу он сказал: «Больше так никогда не делай, ладно?» – «Как?» – «Ну, ты же ушел, а мы никто не знаем, куда и зачем?» – «Но, папа, ты же показал, куда пойдешь!» – «И что?» – «И я пошел тебя искать» – «Ну, и что, нашел?» – «Нашел. Ты же – вот он!»

И папа снова засмеялся…

И все-таки Пашка всегда делал так, как ему казалось нужным.

Жадность

От мальчика исходил свет. Волосы светлы, на лице неизменная улыбка, демонстрирующая миру расположение. Родители Паши кандидатуру в друзья одобряли. И ведь вот зараза: узнал адрес и стал наведываться! Но Пашу именно Леша и не устраивал. Категорически. Почему? Не нравился! И всё!

У них своя компания. Пацанам по 12 лет (Леше – тоже). Они курили втихомолку по разным закоулкам. Сигареты и папиросы в свободной продаже в широком ассортименте в магазинах. Впрочем, ходить не далеко. Цены доступные, от 8-ми копеек. Самым лакомым были сигареты «Друг» с золотым ободком, однако и стоили 45 копеек. Курить такие знак принадлежности свету.

Леша не принимался. Курить не курил (мама не разрешала), но и не чурался курящих. Тем не менее. Не нравился!

И вот они собрались однажды вместе: Сашка Якимов, Севка Вышенский, Пашка Аленков, Валька Малахов, Генка Коротков, Серега Дмитришин и Леша. Леша со своей не сходящей с лица улыбочкой стоял напротив компании. Паша вышел на круг и прочитал:

«…и не привязывайся к нам, а то получишь по мозгам!»

Выглядело талантливо. Почти Пушкин. И Леша – как граф Воронцов. У Сашки было бы лучше, но Сашка добрый и вряд ли стал бы писать такое товарищу.

Расстались. Компания сама по себе (сигареты, вино, в дальнейшем – водка), Леша – сам по себе. Что с ним стало, бог весть, но человек порядочный не меняется в качестве.

В грядущей юности Паша оказался влюбленным, и в этом состоянии брел по жизни сомнамбулически. Претензии на внимание с его стороны отвергал с презрением. Какая-никакая девчушка пыталась пристать к нему, сидя рядышком в кинотеатре, но он кривил губы и не отвечал. Однажды очаровательная ровесница, имеющая несчастнейший вид, пыталась его соблазнить предложением дружбы. Звали неприятным именем Галя! И он, не забывая о своем чувстве к другой, уклонился, сжимая зубы.

Зачем? Это ли не жадность? Жалко себя, своей души? Или ее не доставало?

Но если души мало, открывать жалко?

О моей несбывшейся любви

Есть такое качество, называется «не могу не писать!» По ночам не спишь, порываясь к столу и тексту. Однажды сподобился, сел и стал писать…

Ближе к концу 1966-го я пошел на вечер, посвященный годовщине Великого Октября (а было мне тогда 17 лет, учился на первом курсе в Политехническом). Как-то не хотелось идти, но друзья вытащили.

В клубе Политехнического со сцены читали стихи, потом показывали какие-то мизансцены. Дошло дело и до танцев – их ждали с нетерпением. В то время самой популярной была музыка Битлз, а танцевали кроме танго и фокстрота – твист и шейк. Зазвучало танго и мои друзья разошлись в поисках партнерш. А я увидел ее.

Среди толпы для меня выделялась тоненькая фигурка на вид невзрачной девушки, но было в ней что-то потянувшее.

Когда бы заранее выработал в себе подобающее случаю нахальство, подойдя и получив согласие потанцевать, просто прижал бы к груди! Какое сладкое ощущение – прижатая грудь девушки, да еще когда она тебе так нравится! В мечтах, а на деле такое робкое прикосновение, от которого в груди сладко замирает.

– Как вас зовут?

– Валерия. А вас?

– Юра.

Познакомились. В конце танца спросил, можно ли Валерию проводить? Она согласилась. И началась зимняя сказка.

Когда был с ней рядом, то не всегда мог обратиться по имени. Валерия красивое имя, но обращаться далеко не всегда казалось удобным. А спросить, как можно называть еще, не догадывался. Впрочем, впереди оказалось всего четыре вечера. Но с тех пор на долгие-долгие годы улыбка Валерии светила мне!

Первый вечер почти прошел, когда оказались у дверей ее дома на Петроградской стороне. Она повернулась ко мне и предложила запомнить две чертовы дюжины: дом 13, квартира 13, улица Щорса. Заходи в гости!

Восхитительный низкий голос, ни у кого такого не слышал!

Я учился на вечернем отделении, и по утрам был на работе, а вечерами – в институте. Но не смог выдержать долго, и уже через пару дней часов в семь вечера (вместо института) устремился на Петроградскую. Валерия открыла, удивилась и обрадовалась. Пригласила войти. Стала знакомить с родителями. Старикам было лет по сорока.

Павел Семенович, видно, был постарше, белая шевелюра возвышалась над добро сощуренными глазами.

Эльза Иосифовна щурилась по-иному: оценивающе. Предложила садиться за стол. Стол накрыт для чаепития. Но я постеснялся. Позже понимал, что чего-то правильного не сделал, что надо было соглашаться и посидеть вместе за столом. Все смотрел на Валерию, просто не было предмета для глаз более притягательного. И она засобиралась, предложив пойти погулять.

Вскоре мы оказались в парке. Деревья укутались снегом. Ночная тьма местами разрывалась светом фонарей. Крупными хлопьями падал снег.

Мы шли и о чем-то переговаривались. Рассказывал обо всем: о пристрастии к Биттлз, о занятиях культуризмом, о химии, о черчении. Валерия подхватывала – ведь оба учились. Только она – на дневном Энергомашиностроительного факультета, а я – на Радиоэлектроники. Поскольку недалеко отошла пора, когда оба были абитуриентами (а год был редкий в том плане, что поступали в институты два выпуска – после окончания одиннадцатилетки и после окончания десятилетки), много было сказано и про перипетии поступления в институт.

Прекрасная спутница узнала, что учусь на вечернем, и, казалось, была разочарована. Разговор от неловкости снова перешёл на музыку, и выяснилось, что Валерия училась игре на фортепиано. Потянула руку, и дальше не пошла учиться. Хотя играет дома, для себя. Я стал рассуждать о композиторах, высказавшись пренебрежительно о Моцарте. Валерия шутливо нахмурилась и заметила, чтоб я не трогал Баха – святое.

С тех именно пор к Баху отношусь с глубочайшим почтением. Впрочем, что я мог в то время знать о Моцарте и о Бахе, когда на музыку их едва обращал внимание. Классическую довольно часто транслировали по радио. Но мне хотелось Битлз!

После той прогулки мы с Валерией вернулись к ее дому, она подала мне руку, и мы расстались до следующего раза. Это была прогулка по ее любимым местам. Никогда и ни с кем прогулка не была такой сказочной!

При прощании было решено, что в следующий раз пойдем по моим любимым местам. По Васильевскому острову.

В принципе, неправильное решение – показывать Васильевский, которого я почти не знал. Живу с рожденья в Невском районе, вот там бы и надо было. Да и пригласить девушку к себе домой для того, чтобы познакомить с родителями – неплохая идея. Но в бестолковке все укладывалось в какой-то занудный порядок, и никак было ни на что не решиться. Ко всему меня преследовало чувство собственной неполноценности, а Валерия и знала больше, и чувствовала глубже. С нею я витал в небесах, а самостоятельно добираться туда невозможно.

Когда пришел к Валерии в следующий раз, добрались до начала Невского и отправились на автобусе на Васильевский. Сели на передние сиденья, но я засуетился и кому-то уступил место. Ошибка! Не нужно придавать такого веса правилу – уступать место старшим! Рядом девушка, видеть её было как дышать, соседство с ней было блаженством, разве можно давать понять, что замечаю, кроме нее, кого-то ещё?

Переехав Дворцовый мост, автобус остановился, а мы вышли. На противоположной стороне Невы светился купол Исаакия, а рядом, за спиной – были здания университета. Это примерно и все, что я знал о Васильевском. Но мне же хотелось покрасоваться любовью к великолепию!

Прошли годы, теперь ясно, что любимые места Леры как подарок, а мои так называемые любимые были мне едва знакомы, и это наверняка казалось обидным.

В парке на Петроградской стороне царило чудесное уединение. А на Университетской набережной ветрило, моя спутница поеживалась и предлагала куда-нибудь пойти. Но мне неведомо было в то время, куда можно отправиться от университета, поэтому я потянулся за сигаретами. Это не вызвало энтузиазма Валерии.

В общем, вместо того, чтобы попробовать отогреть губы милой, я решил погреть свои – сигаретой. Ошибки копились как снежный ком. Но вряд ли прекрасная моя спутница имела потребность лепить из них снежную бабу.

Мы, наконец, вернулись на Петроградскую. Расстались у парадного. В то время на экранах кинотеатров шел фильм, снятый по роману Харпера Ли «Убить пересмешника». Валерия хотела пойти посмотреть. Обещал достать билеты.

Билеты доставались трудно, а увидеться с Валерией очень хотелось, поэтому купил билеты в кинотеатр «Титан», где они ещё были. Зал этого кинотеатра, расположенного на перекрестке Невского и Литейного проспектов, вытянут, за что его называли пеналом. Места оказались не близкие, и можно было поискать варианты, однако меня снедало нетерпение.

Желанию поскорей увидеться позволил возобладать без размышлений, а зря. Гораздо важней – обеспечить более комфортные условия, набраться терпения. Никогда не считал себя эгоистом, но если подумать, получится как раз, что я самый что ни на есть!

Когда появился в квартире, оказалось, что дома, кроме Валерии, никого нет. На улице мороз градусов 15, и прозвучало предложение в кино не ходить, остаться дома. Но я уперся, в кармане лежали накопленные 2 рубля, к ним – билеты в кино: ну, как же так, не пойти, когда билеты-то уже куплены! Валерия коротко посмотрела на меня и стала одевать пальто.

Поскольку времени до фильма было довольно, мы пошли к Литейному от начала Невского. Постоянно нужно было переходить пересекающие Невский улицы. И я с замиранием сердца стал придерживать любимую перед каждым перекрестком, обнимая за плечи. Подошли к кинотеатру почти вовремя, и времени, чтоб потратить жгущие карман 2 рубля, не оказалось.

Уселись. Валерия была по правую руку. Распахнула пальто, усаживаясь в кресло, и я увидел тонкие стройные ножки. Не было ничего восхитительнее: справа от меня сидела обладательница сокровища, и я готов был на нее молиться!

В те времена интеллигенция читала журнал «Иностранная литература», именно там и можно было найти роман Харпера Ли «Убить пересмешника». Не знаком. Много лет спустя купил книгу с этим романом, и читал сыну. Нам нравилось. Но это позже. А сейчас рядом сидела Валерия и я не смел взять ее руку. Впрочем, было осмелился, но она стала что-то тихо обсуждать с женщиной лет сорока, сидящей справа от нее, и рука ускользнула.

Соседка справа отняла внимание девушки, в которую был влюблен! Уже несколько дней спустя я понимал, что не было ничего особенного в их беседе. Но в темноте перед сверкающим экраном свербило чувство несостоятельности: нечем мне было занять внимание девушки, но как хотелось личной притягательности! А собеседница интересней. Она как раз читала роман Харпера Ли, читала его и Валерия, им было что обсудить.

А я, когда фильм наконец закончился, идя рядом с Валерией и её случайной знакомой, стал говорить глупости: что американцы – империалисты, что у нас, русских, все гораздо серьезнее и основательнее, что вообще фильм – полная ерунда.

Последствия довольно просто угадать. Валерия коротко попрощалась с собеседницей (договорить я не давал). Повернулась и почти бегом устремилась к выходу из кинотеатра. Я заспешил следом.

С трудом удалось добраться в компании с Валерией до дверей ее дома. А затем она сказала, что все – до свидания! А как же следующая встреча? – спросил я. А ее не будет! – ответила она. Но, может быть, хоть когда-нибудь?

– Ну, давай приходи через два месяца!

Я увидел ее раньше, придя на очередной вечер в клуб Политехнического, где познакомились. Танцевать со мной Валерия отказывалась, хотя охотно шла с другими, в том числе с моими друзьями!

Конечно, я не догадался начать отсчет поставленного двухмесячного срока, полагая после той встречи в клубе, что испытания не выдержал. Пару лет спустя я случайно решился зайти к Валерии.

Она открыла дверь, а увидев меня, узнала и сказала обрадовано:

– Мама, смотри, кто пришел!

Однажды незадолго до той минуты, летом принес букетик фиалок и, поскольку дома, очевидно, никого не было, оставил воткнутым в замочную скважину. Там ждала записка: «Молодой человек, Лера уехала отдыхать в Одессу». Так я узнал, как можно обращаться к любимой.

Лера проводила меня к себе в комнату, куда надо было проходить через другую. Да, в квартире их две. В первой жили, видно, родители, а в другой – Лера. В ее комнате стояли пианино, диван, письменный стол и стул. Мы уселись на диван. И я стал рассказывать о том, что решил стать композитором.

Все как будто началось сначала, но было не так!

В один из вечеров Лера снова оказалась одна, когда я должен был зайти за библиотечной книгой, которую приносил почитать. За книгой в библиотеке Политехнического образовалась очередь. «Игра в бисер», автор – Герман Гессе.

А ведь я, идя к ней со своей кафедры, откуда ушел пораньше, зашел в баню, и был чистым. А в качестве символа имел в кармане пиджака яблоко. Однако и про яблоко, и про то, для чего помылся, не помнил.

Лера была одна. Сидела рядом подложив под себя ногу. И речь о том, что мне больше не надо приходить. Вообще-то, надо было говорить о замужестве, просто упасть на колени и сказать, что жить без нее не могу! Да жизни, почитай, и не было.

Без нее.

Вот и на это смелость нужна, чтоб стать на колени.

Много времени спустя мне пришла в голову простая мысль. Мысль о мужской состоятельности и о мужском ничтожестве. Так вот я ничтожество, но мысль эта в голову не шла.

Хотя, понятно, одно другому не мешает, но как-то само застряло в голове, что не крутые кулаки и не толстый кошелек – признак настоящего мужчины. А что тогда?

Кто бы ты ни был, не бойся! Отодвинь страх в сторону, заставь себя забыть о нем! Тогда ты – настоящий мужчина. Трусость – самое главное основание ничтожности. И ее нужно научиться распознавать и душить в себе! Ведь проще повернуться и уйти, и совсем непросто протянуть руку и коснуться колена любимой, наконец, подойти ближе и поцеловать!

Пришло время, и я занимался на пианино по три часа в день. Но композитором стать не довелось, для того не хватило веры в себя, одного таланта и даже абсолютного слуха недостаточно.

Шло время, дошло к защите диплома. Диплом инженера я получил. Наступила пора абсолютной пустоты ничегонеделания.

Чем не повод для визита к любимой, и я зашел в квартиру 13 в доме 13 по проспекту Щорса. Лера моим рассказам о том, как я защищал диплом, мило смеялась, и я рядом был совершенно счастлив. Пришла минута расставания, и я ушёл. В никуда…

Решено было отпраздновать окончание института в компании друзей. Родители мои уезжали на дачу. А я набрался храбрости и поехал к Лере. Дома ее не оказалось, оставил Эльзе Иосифовне записку для передачи с просьбой приехать на празднование. Лера позвонила вечером и сказала, что прийти не сможет.

День превратился из праздничного в траурный. Никак не мог дождаться ухода гостей, а сразу после задумал наложить на себя руки, вскрыв вены. Настроение было подходящее, а кровь текла медленно. И когда стало противно, выбрался из ванной, замотал запястья бинтами, оделся и ушёл.

Июньской ночью на улице довольно тепло. Промаялся весь залитый Солнцем день по Ленинграду, не зная куда себя приткнуть. Потерял взятый зачем-то томик Александра Грина. Шатаясь по городу, пытался завязывать разговоры с девушками, не придавая их отчужденности значения и принимая как текущую мимо воду реки. Нева была рядом. А в середине ночи оказался под окнами Лериной комнаты, где она спала на 4 этаже. И понял, что уйти не смогу. Дожидался утра.

Часов в 7 из парадной вышла Лера и размашистым шагом устремилась к метро. Окликнул и мы пошли рядом.

– Лера! Я люблю тебя!

Повторял эту фразу, почувствовав некое освобождение, все повторял и повторял: «Лера, я люблю тебя!»

А у неё наверняка была своя жизнь, и до меня не было дела. Почему так? – постоянно мучился я невысказанным вопросом. Да что там, я его даже подумать стеснялся!

Она уехала к себе на преддипломную практику, запретив себя провожать. Но, наверное, меня было жалко. Её «может быть» имело вид именно такой, и я не решился возвращаться к ней вечером. Тем более, возвращаться мне было некуда, потому что был несостоявшийся покойник.

Время набрякшей неопределенности заполнил суетными приготовлениями к поездке в Крым, где я до той поры не бывал. Ехали с друзьями.