Глава 2

С глаз долой – из сердца вон.

– Она внутри!

– И… взяли! И… взяли!

– Брёвна валятся! Не сладить!

Отдалённо, сквозь липкую, вязкую и непроходимую темь слышала поглощённая иными мирами дева.

Когда в третий раз её облили полным до краёв ведром студёной воды она наконец открыла глаза и стала озираться. Крепкий белокурый мужчина с массивной челюстью и насупившимися бровями, точно весенняя рожь, сердечно осматривал тёмно-синими глазами девицу нестерпимо ожидая реакции и бережливо удерживая ту на крепких руках.

– Слава Роду, ты жива!..

– Что случилось, Бажен? – прочистив иссушённое горло вопросила она пытаясь встать.

Сперва мужчина противился, не позволяя той даже шелохнуться, но вредность и упорство взяли своё и она выбралась из крепкой хватки заботливых оков. Ступни коснулись разгорячённой земли и, прежде чем твёрдо встать на ноги, тело окатило вновь лютым жаром точно искупалась в реке Смородине, отчего пришлось потрясти головой, дабы убедиться, что она не на чердаке и не ожигается об узор…

Догадка вмиг заставила повернуться на запад и окоченеть от смердящего ужаса, что с головы до пят обуял Ждану.

Изба её матушки, дом, где коротал одинокую судьбу самый близкий её человек до того, пока в его жизни не появился махонький свёрток на крыльце, место, где она встречала каждый день с благодатью и росла на радость маменьке, угол, наполненный никому не веданным счастьем несмотря на злые языки за воротами… горел.

Гаркающее надсмехание, видимо, всё того же смольного ворона, восседающего на последнем колышке ворот, до которого ещё пока не дотянул свои лапы огонь, прервал Бажен со всей дури кинувший в птицу поднятый с земли камень. Вороной улетел, не прекращая издавать сетующий говор разрезая крылами тёмное небо. Не бросая взор на молодых людей, жители Беловодья отчаянно старались спасти хоть малую часть дома от пожара. Сейчас Дана даже не удивлялась тому, насколько сообща все пытались помочь её горю и даже недобрые бабки, что трещали хуже подколодных змей на похоронах матушки, в этот час хромая усердно таскали увесистые вёдра воды не поспевающим мужикам. Кто-то из них протискиваясь сквозь пламя норовил сунуться внутрь, видимо не для того, чтобы удостовериться в отсутствии людей. Ждана тоже хотела было рвануть туда, и если не помочь с тушением, то также забрать хоть что-нибудь, спасти хоть какую-никакую утварь. Твёрдой рукой друг пригвоздил её обратно наземь, да и тем самым охладил мысли, ведь ничего ценного то у неё уже и не осталось… кроме памяти.

Стихия неумолимо пожирала единственный кров девушки выдавая лишь пронзительный треск брёвен, что казалось, будто не лиственница горит, а две души что жили там, рыдают в унисон потеряв навсегда и пристанище и друг друга.

Бажен тесно приглаживал слегка обгоревшие волосы той, которую чтил больше, чем подругу, той, за которую у него болело сердце и ныне не знал, чем помочь девушке. С малых летов они играли втроём и все радости и беды делили поровну, но мужчина давно уже не видел в ней ту прежнюю маленькую босоногую Ждану, ведь сейчас несмотря на худобу, успокаивая, ненароком рукою провёл по округлившимся бёдрам. Но поведение девицы его пугало.

От предложения крова и ночлега девушка отказалась, еду и питьё тоже отвергала и лишь заворожённым и даже безумным взглядом смотрела на полыхающие языки пламени, возбуждённо облизывающие ночной небосвод. Также молодого смутило, что Ждана готовясь ко сну оказалась с непокрытой головой, как положено, однако сослал думы на усталость после тяжёлых событий. Но что случилось потом, белокурый никак не ожидал увидеть. Точно побродившая умом, она, стоя в одной исподней¹⁶, то весело улыбалась и смеялась, а затем горько плакала и бранилась, задрав головушку к небу, да так, что после упала на колени напрямик к земле и принялась кричать ругательства столь громко, что никогда и никто доселе не слыхал, что человек способен так горестно завывать. И даже сама не знала зеленоглазка что на неё нашло, однако отчаянно старалась в голове вспомнить полностью песнь, в коей почуяла защиту, без которой и ночь опостылела, и грядущая заря была уже не мила. Она вытащила, как добротное полешко из поленницы, нужный кусок из давеча напрочь забытого.

– Славлю, славлю, сбереги! Славлю, славлю, забери! – молила, надрывая горло в истошно неверное чёрное небо, усыпанное мелкими крапинками колокольчиков, содрогающаяся девушка.

Беловодцы, завидев данное зрелище, повернулись и ушли восвояси прежде несколько раз с омерзением плюнув и выбросив сквозь зубы речи о колдовской натуре и что такую как она и смерть не исправит. Только один Бажен не воротился от неё, а на виду у всех присел на колени и стал обнимать, прижимать крепче, пережидать пока перебеснуется и выплачется.

Долго длилась души мука, но как резко началась, так наскоро прервались вои и стоны. Огонь, будто кем заговоренный, поглотив и напрочь скосив только лишь избу… стих.

– Я крик твой услышал, да сразу стремглав помчал, как чуял, что надо было остаться рядом, но решил дать тебе проститься, дурень… – шептал на ухо мягкий голос друга. – Прибежал, а все поверху уже погорело, брёвна валиться стали, еле успел поймать тебя сверху, да кушак твой отыскать, помню, что дорог тебе. Так ты сквозь марево всё лепетала: Вита, Вита. Видать, звала кого-то, а может привиделось что.

– Благо дарю, Бажен, – коротко ответила Дана, принимая свою вещь обратно.

В груди было пусто и рвано. В мыслях хороводом кружились раздумья о собственной немощности, ненадобности, перетекающие во что-то странное, неведанное… Злое? Отчаянное?

Хрипло прокашлявшись, синеглазый предложил:

– Я воды тебе принесу, умоешься, да пойдём ко мне. Продюжим как-нибудь до листопада¹⁷, а там в Китежград подадимся. А? Ждан? Ты же хотела ближе к учениям добротным, людей лечить, а?

– Не сбудутся мои чаяния, Баженушка! – бесцветно выдала она, осматривая погоревшую выше колен ночную рубаху и осмысливая, что это единственная одёжа, что осталась хоть немного целёхонькой.

– Ну всё-всё, будет. Подожди меня, я до двора схожу, полотенце захвачу, на речку сходишь обмоешься от сажи, а следом отправимся спать. Я себе в сенях постелю, а ты в избе утро встречай.

Но уходить тот не торопился. Замявшись и неуверенно бросая взгляд на милую девушку, нырнул рукою в карман.

– Я… это… давиче ещё хотел, на Ивана Купала, но у нас всё по кривде тогда вышло…

Услыхав про праздник, девушка прикусила щёку изнутри, едва не до крови. Протянув руку на широкой длани, в светлом отблеске огромного костра позади, мерцало блеском медное колечко.

– Марья давненько благословение дала, да, видано, тебе не успела объясниться. Но тепереча тебе точно защита нужна, – он мельком глянул на пепелище что осталось от избы соседки.

Она вспомнила то, что так сильно старалась забыть. Разгорячённое тело задрожало ещё пуще. В жилах сильнее потекла кровь, подрагивающие губы сжались в тонкую нить, а два малахита острее вонзились в беседующего.

– Какого такого лешего – благословение? – отпрянула она от кольца, как от огня. – Я же не хотела замуж! Я же молвила ей! Что не по мне это всё ныне! Да ты речью кривишь, лисья твоя душа! Не могла матушка меня сосватать! Она бы так не предала меня!

– Жданка, носом не вороти!

В голосе Бажена промелькнули неприсущая тому сталь. Ждана в неверии мотала головой, отстраняясь.

– Что ж ты с ней будешь делать-то! – злобно ударил он себя по колену, а следом стал загибать перста, активно жестикулируя: – Да ты за скотиной толком не умеешь следить, вычищать, токмо кормить! Дитя на руках не ведаешь как держать! Нити прясть тоже не освоила, что вовсе позор для девки! Златка и то мастерица, игрушки да куклы вяжет – одна другой краше! А ты токмо по лугам носишься, травки собираешь, да матери лечить народ помогала пока та жива была!.. Авось всё чаешь, что в граде к знахарям на учение пробьёшься? Так не осталось уже знахарей, как мне знамо! Или на костёр захотела, коли правы деревенские и в ведовство тянет? Да там таких бестолковых как ты – пруд пруди! Больно кому сдалась!

Понуро опустив голову и уводя взгляд наискось, жених закончил, сжимая кольцо в руке и убирая восвояси:

– Моя будешь. До колодца схожу, воды наберу, да домой пойдём. Хватит себя да меня стыдить перед народом. Завтра же к делу какому прилажу. Браться за тебя надо!

Будто её вновь окатили ледяной водой, Ждана сидела зажавшись, точно связанная в тугой узел собравшись комком из чувств. Ещё не успев отойти от смерти матушки, вонзился в сердце острый нож укоров друга. Давно, видать, он мысли такие хранил, так о ней думал, да в момент слабины наружу выставил?

Тяжело выдохнув, Бажен поднялся и с напряжёнными добела кулаками направился вдаль. Стоило только ему махнуть десять саженей широким шагом и раствориться в ноченьке… Жданы, как и след простыл.

Неслась девица так, как сокол ясно-небушко крылами ласкает, распущенные волосы тонкими переспелыми колосьями болтались позади, а босые ноги кололи камни да травы нарушая покой затаившихся на сон светлячков и мушек. Как в беспамятстве убегала она от всего прошлого и грядущего будущего, будто её желание скрыться с виду стало сподвигнуто чем-то свыше и бежала она на неведомый зов слушая только до горечи израненное сердце, а луна освещала ей путь.

«Без крова. Без родичей. Без поддержки родовой. Ненужная. Лишняя. Не позволю себя отдать без моего спросу! Уж лучше сгореть, да только себе принадлежать! Не дамся!».

Околица осталась позади и теперь виднелась маленькой точкой, а пред нею расстилались необъятные поля Беловодских долин ударяющихся о могучую россыпь массивных сосен и берёз вдали. И не возникало даже мысли воротиться назад, хотя и говаривали что прямо перед лесом непроглядным да безжизненным имеется овраг наречённый Провалищем. Мол, кто ступит на те просторы – боле никогда не вернётся в Явь, сгинет прямиком в Навь без права вымолить у Чернобога иную судьбу в новом обличье оставив в среднем мире лишь косточки свои. Многих овраг сгубил, но к домыслам добавляли, что в мгновения чаяний это место каждого поникшего тянет как магнитом и не всем удавалось выбраться, коли попали сюда в безумьях.

Она остановилась у края. Шаг – и тьма крутого оврага заберёт её в свои покои навсегда, и будет там её могила. Замученное и затравленное сердечко пуще грома свирепого ударяло в груди, отдавая горячей пульсацией в виски, изо рта дёргано выбивался пар, кончик языка прошёлся колкостью.

«Пусть ты найдёшь жениха такого, какого желаешь – богатого, ласкового к прихотям твоим девичьим и доброго помыслами, чтобы ладной хозяйкой ты была, Златушка. Дай Род тебе Бажен чтобы матушка с батюшкой жили ещё много летов. Да и Беловодью процветания, ведь не такие уж и плохие люди живут, просто… несчастливые?» – крепче стиснув белёсые ручонки она мысленно благодарила всех, кого только видели её глаза за недолгую жизнь.

Только благие эмоции сменились на чернь, что ступала рука об руку с нею и стала она поминать былое, подначивая себя:

– Но сколько же зла они мне причинили? Сколько бед и горя свалили на того, в кого было легко указать перстом! И в других селеньях дохнет животина, случаются смерти, но здесь телёнком для битья оказалась сирота… подкидыш! Горе мне что матушкин дом по моей вине почил под сон что обуял меня на чердаке неверный! Только вот почто же замуж, маменька? Насилу! Неужто девичья душа способна лишь мужа оберегать, да деток рожать?! По его крыло желала меня упихнуть? Заслужили ли все они моих добрых слов? Правы вы оказались! Ваша взяла! Слаба я и бестолкова! Да пусть вам всем пусто будет! Пусть Навь вас настигнет, и как вы меня – так и вас заклюёт!

Стоило ей лишь подумать о грешном, как тут…

– Стой, окаянная!

Басистый мужской голос заставил застыть на месте едва ни сделав шаг. Данка будто проснулась ото сна и огляделась вокруг. Её ножка замерла в двух футах от неистово искрящейся во тьме водице Святого озера.

– Чья будешь?

Девушка по-прежнему не глядела на беседующего, ведь в мыслях размышляла – как так оказалось, что вот-вот была в долине подле провалища, и в миг теперь стоит около свята озера – чудость неведомая!

– Ничейная. Сама я своя, вот как! – бросила она правду в сердцах.

Обернувшись, смелая встретилась глазами с очень высоким под три аршина¹⁸ крепким мужем с густой светлой бородой, объятого в неясный крой одёжы, кои в здешних краях не ношены, собранными сзади длинными светло-русыми власами и небольшими голубыми глазками выглядывающими из-под хмурой надбровной дуги. «Городской, однако» – пронеслось в голове у девы.

– Чья-то или ничейная сути не меняет! Ты зорче бы глядела, куда идёшь. Не боязно во владениях мрака разгуливать?

– Не знаю имени твоего, но уж не тебе, добрый души человек, мне советы давать. Иди куда шёл!

И только Ждана хотела развернуться и пошагать своим путём, как тяжёлый голос отрубил:

– Велес я.

Зелёные очи распахнулись, отблеснув яркими камушками от лунного диска. Ждана гадала, что, если это и впрямь Велес, – один из высших богов дающий добро на богатый урожай и здоровый скот, но помимо, его основной задачей является переправа каждого из людей на ту сторону Нави, – то дело худо. Ко всему это был тот бог, которому велено самим Родом перемещаться чрез все три мира в своём истинном обличье и порядки блюдить, потому правда могла быть. Напрягая глаза, она принялась чётче рассматривать встретившегося, но ничего непримечательного не заметила, кроме очелья¹⁹, на котором располагался жёлто-оранжевый осколок драгоценного камушка, с выгравированном символом – стрелы с пустым древком, устремлённой вверх. Давече такого узора она не ведала, но что-то в глубине души заскребло не то в благоговении, не то в опасении.

«И впрямь, сам Велес ко мне явился? Неужто правда… это кончина моя? Такую судьбу мне Макошь с дочерями сплели? Здесь мой путь завершается? Отмучилась значит» – витая в мыслях она сама того не заметила, как стала расчёсывать дающий о себе знать в моменты волнений шрам на правой лопатке, имевший свою историю.

Молва о том, что девчонка-подкидыш, заведомо родившись колдуньей окаянной привела со своим появленьем беды Беловодцам в виде не благодатного урожая, хворающего скота и людей, упадка селения и уезда молодёжи в город – тянулась с первого дня. Когда Дане было пять летов, кто-то (как позже выяснилось, это была бабка Астафья) натравил стаю собак на девочку. Да так сильно они её потаскали, что Марья потом еле как вытянула дочку из рук смерти денно и нощно вылечивая от испуга и ранок, но дольше всего заживал почти полностью оторванный кусок кожи на спине – так и остался в том месте шрам с половину пяди²⁰. Когда Златка увидала, в какую сторону стая побежала, помогла встать будущей подружке и поведать чья это была затея.

Она потрясла головой, точно хотела выбросить из головы муки того времени. Сейчас же, ставший для её слуха уже привычным за канувший день, крик ворона ныне раздался совсем рядом. Очень близко. Прямо за её спиной. Мелкие пощипывания мороза побежали по спине.

Мерный, сладострастный и глубокий, точно мурлыкающий, мужской голос с нотами власти прошептал странной нескладной речью:

– Неужели эта худенькая девица со слабым румянцем на щеках смутила своей красотой тебя, друг мой верный Велес?

Говорящего девушка не видела, но зато узрела нахмуренное лицо высшего бога, что сейчас стоял точно вкопанный в матушку землю и переводил взгляд то на Ждану, то на стоящего позади и чуть склонившегося к её голове, шепчущего на маленькое остренькое ушко.

Велес продолжал мямлить себе под нос рассказ, слышимый только ему, но тот, что был позади испуганной девицы – слагающий речь, будто змий искуситель вился над ней, желая выведать все её тайны, вынуть наружу нутро и вытрясти остатки души. Она втянула носом прохладный сырой воздух и помимо почуяла запах острого душистого перца в слиянии с ароматными листьями чёрной смородины. Как только девушка решилась увидеть его лик, так он лишил её этой смелой идеи и сам стремглав возник прямо перед ней сперва рассеянной дымкой, а затем приобрёл чёткие очертания.

Первое что бросилось в глаза – висящая на изящной шее кручёная цепочка из чистого серебра, выполненная наверняка каким-то искусным мастером, коего во всём Лукоморье не сыскать! Следом заметила серебряные, точно свежий пепел, длинные, лоснящиеся волосы собранные в нетугой хвост и выбивающиеся из единого ансамбля аккуратно ниспадающие прядки, её глаза скользнули по выпирающим верхним скулам вровень с точёной челюстью, тонким губам, острому нос, а глаза… цвета самых потаённых глубин моря синего что завораживали и пугали, отталкивали и притягивали. Ждана никогда доселе не встречала столь необычных янтарно-обсидиановых на радужку очей, и как маленькое дитя чуть разомкнув губы рассматривала незнакомца. Наряд появившегося ввёл её в ни меньшую смуту: вольная чёрная блестящая рубаха на пуговицах и такие же широкие штаны, волочащиеся по земле и скрывающие половину ступни.

«Даже если они из града, то какие же рукодельницы соткали эдакую красоту? И не ночная рубаха, и не наряд на выход, ни на что не похоже из нашего! А какой крой! Слыхала я про гладкие шелка заморские, но видать – не видела никогда! Столь свободно выглядит, что даже не ясны очертания его тела…» – последняя мысль заставила до того белёсые как студёный снег щёчки молодой девушки залиться краской.

Не размениваясь на любезности, чернявый вновь склонился к ней, но теперь лукаво глядел в глаза.

– А может, твой глаз в этот раз оказался остер и ты не промахнулся? – довольный бархатистый смех пронёсся по долине заставляясь поёжиться каждую травинку. – Дай-ка, я проверю, иди ко мне.

Ждана хотела было дёрнуться, но не успела. Мужчина будто знал всё наперёд и схватив одной своей рукой за её руку, вторую свою приложил к девичьему лбу. Рот его приоткрылся и принялся на глубоком выдохе источать слабенький чёрный дымок, а глаза, с чуть подрагивающими веками, плавно закатились вверх. Молодая знахарка хотела было отстраниться, только не смогла, даже слово молвить – не вымолвить. Неведомая мощь её сковала, не позволяя выбраться, сколько бы сил она не прикладывала. Следом она ощутила пронзительную боль в висках, что нарастала с каждым мигом, будто бы кто-то копался в её мыслях, перебирал думы, щупал слабые места в сознании. Всё, что оставалось, так это просто наблюдать за человеком напротив. Да и человек ли он, раз способен на такое?..

Наконец, спустя долю мгновений довольная острая улыбка посетила его лицо.

– Как же раньше мы тебя не отыскали, сокровенная моя?.. Что ж, Вита, айда в гости!

Зеленоглазая не прознала слов черноокого, да и злость с каждым мигом всё крепче брала её в оборот, ведь всё показательное выступленье ей порядком надоело. Дерзко выдернув запястье, она не рассчитала, что отдача настигнет её отбросив назад, к тому же… ноженька почувствовала прохладу свята озера. И даже сильные руки мужчины не успели подхватить девицу, спасти. Морок рассеялся тут же, как только тело почуяло холодное и жуткое падение… в овраг.