– Нету у нее крестика никакого. Нормальная она, говорю же. Без приебов… Извините. Прибабахов.

– О’кей, о’кей.

Небольшой шкаф. Петр раскрыл.

Он знал, то, что выглядит уродской бабушкиной кофтой, может стоить адские тысячи. И наоборот. Поэтому не стал разглядывать фасоны вовсе. Сразу отворачивал пальцем ворот, чтобы взглянуть на марку. Одежды было немного, вся она была бедной – то есть из дешевого, любимого студентами H&M.

6

– Серая мышка, вот она кто, – резюмировала женщина. На ней самой был серый, модный, но неуловимо плохой пиджак из сетевого магазина, виднелись кривые уголки рубашки, очевидно того же происхождения. Контора, где работала Ирина, продавала холодильную технику.

– А вы добрая, – заметил Петр.

– Ну вы же спросили. Я вам ответила, – недружелюбно ответила менеджер. Но смутилась. Добавила: – Я в хорошем смысле.

Коллектив, как заметил Петр, был женским. В воздухе висело электричество несбывшихся надежд. Оно смешивалось с озоновым запахом, который испускал в коридоре работающий один на всех принтер. Булькал кулер. От кофейного автомата тянуло чем-то кислым. Хотелось сразу бежать.

Очевидно, хамство было здесь естественной первой реакцией. Хамили скорее от усталости и сознания бесперспективности собственной работы. Придут домой – будут рявкать на детей и огрызаться мужу, такому же офисному рабу.

– Чего ж хорошего в мышах?

– Ну хорошо, никакая. Так лучше?.. И я правда в хорошем смысле! Не серые тут не задерживаются. Да тут вообще никто не задерживается. Я сама после Нового года думаю свалить, – доверительно сообщила она.

Петр вернул ее к теме:

– Ирина тоже хотела свалить?

– Может, уже свалила.

– Да?

– Ну да. Последние два дня на работу не явилась. Никого не предупредила, больняк не брала. Что еще может быть? А вам она зачем?

– Я ее как раз хотел на работу взять, – изобразил огорчение Петр. – Поговорил с ней на выставке оборудования, у стенда. Показалась толковой. Думал присмотреться…

Глаза у женщины тотчас блеснули: теперь Петр был для нее не просто мутный чувак, а чувак-наниматель в поиске работника, – кто знает?..

Она расплела под столом ноги. Стала глядеть приветливее.

– …Она мне только телефон конторы и дала, – пожаловался Петр.

– Ну вообще, вы зря на меня сразу: добрая, не добрая, – уже сменила пластинку женщина. – Я правда в хорошем смысле!

– Но раз на работу не является, вы сказали, то видно, не такая уж и толковая, – продолжал играть роль Петр. – Вы уж простите, что расспрашиваю… Просто раз ее не застал в офисе, так хоть подсоберу сведения у коллег, – улыбнулся он.

А женщина уже выставляла на витрину кандидатов себя. Теперь она не спешила клевать ближнюю – вернее, клевала продуманно, исподтишка:

– Не обязательно вот так сразу. Может, заболела. Может, кто из родственников заболел, и она срочно сорвалась.

– У нее есть родственники? В Москве?

– Не знаю. Я так, предполагаю.

– Она никогда про семью не рассказывала?

– А вам зачем?

– Просто, раз зашла речь. Хочется знать, что человек из себя представляет. У нас коллектив небольшой, – врал Петр. – Все семейные, мы часто все вместе выезжаем на пикники, в парк, для тимбилдинга.

– Да, у меня тоже семья. Я вас понимаю, – широко улыбнулась та. – …Нет, вроде. Не припомню, чтобы Ира про семью вообще рассказывала. Тут же в столовке, у кофейной машины, в коридоре девочки обо всем треплются. Так Ирина вроде и не треплется особо. Ее как-то не видно и не слышно. Не инициативная она. Рохля. Понимаете, о чем я?

Петр кивнул. Конечно, понимал: она сбивала кадровую привлекательность конкурентки – на случай, если у Петра есть, что предложить ей самой.

– Но честная. Это могу сказать.

– Да? Это же хорошо.

– Раз, помню, нашла кошелек. Так она сама позвонила в банк – кредитки были в кошельке – сообщила, что нашла, оставила свои контакты, если хозяин объявится. А на улице объявления развесила: мол, найден, обращайтесь. Ну то есть совсем ку-ку, да? Я говорю: «Ир, ты что, свидетель Иеговы?» А она такая: «А что?» Но вы-то понимаете?

Петр не стал ей кивать:

– Хозяин кошелька – нашелся?

– Хозяин-то нашелся. Охренел, когда увидел, что наличность вся в кошельке тоже лежит, как была. Я ей: «Ир, ну ты даешь, ты бы хоть наличку себе взяла, как награду, ты ж человека этим чуть до инфаркта не довела…» Ну то есть она честная, да, но все-таки куку. Куда с такими куриными мозгами в бизнес? Ситуации же бывают всякие, документы серые, кому-то на лапу дать, – гибкость нужна. А такую же облапошат моментально. Тут нужны опыт, хватка. Вы же понимаете, о чем я?

– Да, – признал Петр. Ее собственная хватка сомнений у него не вызвала. В качестве телефонного номера он оставил случайную комбинацию цифр.

Вышел из лифта в вестибюль. Бизнес-центр построили, должно быть, в нулевые. В нем странно сочетались претензии на стиль хай-тек (поправленный согласно московским вкусам) с некоторой замызганностью. На кожаном, немного засаленном диване были ясно видны три вмятины, просиженные сотнями задниц, которые приземлялись на одно и то же место – люди любят то, что нравится остальным. Петр сел, провалился глубже, чем ожидал. Вынул свой телефон.

Что он знал на сегодняшний момент. Ирина Капустина. Работает на полставки в офисе никчемной фирмочки, добирает деньги почасовой няней у Смирновых. Все говорят, честная, но ребенка чуть не потеряла; вернее, потеряла, просто спасибо, что он сам не сумел выбраться из катакомб театра. Таким образом это для него кончилось хорошо. Пара порезов на руках. Даже не испугался. А для Ирины? Куда подалась она? И где сейчас?

И почему это так заело Бориса? Хотя тут Петру все было понятно: Борис привык бросать сам. Ну и девочка эта, может, еще прихватила, так сказать на память… Нет. Это отпадает. Нал из чужого кошелька, вон, не вынула. Короче, просто свалила. Все-таки ей, извините, чуть за двадцать. А Борису, тоже извините, почти шестьдесят. Кому приятно, когда напоминают, что ты старый пень? С деньгами, но пень… А вдруг у него любовь? «Этого еще не хватало», – вздохнул Петр: откуда ему-то знать, как там в шестьдесят?

Проверил фейсбук Ирины, обновлений не было. Потом открыл ее инстаграм. Последним постом там по-прежнему была розовая мордочка ребенка, синяя шапка на фоне театра.

Петр стал листать ленту назад.

Капучино, вид сверху на коричневую пенку с белым сердечком. Красный закат, прорвавшийся через обычную пелену московского смога. Цветы. Деревянный особнячок, еще не попавший под ковш реконструкции. Башни Москва-сити. Петр обратил внимание на дату: третье сентября. Интересно, снимок сделан из машины Бориса? – невольно спросил себя… А это точно не Москва: другое небо, другая зелень. Коричневые тона, уютная безалаберность дворов с галереями. Точно, соседка упоминала: была поездка в Грузию, выигранный тур. Картинки доказывали. Горы. Кладбище с могильными камешками, словно упавшими с гор. И опять будни в Москве. Банальней некуда. Селфи представлены. И что Борис в ней нашел? Ну, кроме молодости, конечно. Хотя кого этим сейчас увлечешь? Молодость ценится дешево. Даже в пакете с красотой. А красоткой Ирина не была. Обычная. «Серая мышь», как сказала баба в конторе. Петр признал ее правоту.

Вернулся в начало, оттянул ленту, дал обновиться. Ничего. Розовощекий мальчик на фоне театра.

Он проверил телефон, который отдал ему Борис: ни звонков, ни сообщений.

Петр неуклюже вырвался из просиженного дивана, издавшего прощальное «пуф». Прошел к стеклянной двери-вертушке, толкнул, вышел на крыльцо.

Света, соседка Ирины, уже поджидала его здесь. Поджидала, очевидно, давно. Нос красный, руки грелись в кармане короткой дутой курточки с мехом, как сказали бы писатели Ильф и Петров, африканского тушкана. Бросилась навстречу:

– Вы ее нашли?

Увязалась следом. Петр прибавил шаг:

– В ее профилях нет обновлений.

Привычка говорить собеседнику не больше, чем тот может знать сам, но с таким видом, будто делишься конфиденциальной информацией, у Петра выработалась давно, еще во время питерской службы в наружке. Говорил он с соседкой так же легко и естественно, как четвертью часа ранее врал тетке в офисе:

– …Так что все подтверждает ваш рассказ. Большое спасибо за помощь!

Он побежал вниз по лестнице, к парковке.

Душная девка не отстала, поскакала следом.

– Я готова помочь еще!

У него зазвонил телефон. Говорить на виду у случайной свидетельницы не хотелось. Петр глянул на запястье, на часы, принимавшие сигнал с телефона: звонил Борис. Босс есть босс. Пришлось вынуть телефон. Света тут же придвинулась чуть не вплотную. Смотрела ему в лицо, он невольно встретился с ней взглядом: глаза у нее были простодушные, открытые – и цепкие. Петр прикрыл трубку ладонью, чтобы девица точно не слышала Бориса. Попытался отвернуться – она, как подсолнух, за ним.

– …Приезжай срочно! – выпалил напоследок Борис и разъединился.

– Светлана, – добавил Петр жесткости в голос, – вы мне правда очень… очень помогли. Всего вам хорошего.

Та затрясла головой: мол, да, да. Но он не дал ей ничего сказать:

– Теперь – все. Нам не по пути, и я не смогу вас подвезти. Еще раз спасибо.

– Ирка точно пропала. С ней что-то случилось. Я хочу помочь!.. Я могу! Только скажите…

– Мне не нужна помощь. И с Ириной вашей наверняка все в порядке.

Машина пискнула в ответ, Петр прыгнул внутрь, щелкнул, заперев двери. Пару секунд он был уверен, что девица полезет к нему в тачку. Только две секунды, но по-настоящему, и после щелчка испытал облегчение. Она осталась стоять снаружи, вжимаясь в свою куцую курточку. Очевидно, рассчитывала на другое. Ее проблемы. Он поднял руку, прощаясь с ней не глядя. И покатил – как потребовал Борис – к Лубянке, гадая, почему это босс так нервничает.

7

Борис ходил вдоль тротуара, куда щетки дорожных уборщиков сметали грязь. Его итальянские ботинки, рожденные для холы и неги, выглядели так, будто месят говно впервые в жизни. Водила изображал утес немого отчаяния подле неподвижного «мерса».

– Заглохли? – спросил Петр, вылезая.

– Осмотри тачку! – прикрикнул на него Борис. В таких нервах Петр не видел его давно. Может быть, даже никогда, – времени, чтобы предаваться воспоминаниям, не было. Как и времени, чтобы расспрашивать Бориса, с чего это вдруг.

Именно вдруг: Петр не знал никакого тлеющего конфликта, который мог разрешиться сейчас вот так – взрывчаткой в авто. Если бы знал, не дал бы разгореться: предупреждать легче, чем лечить… «Ладно, это потом», – подумал Петр.

Не волноваться.

Бомбы бывают разные. Самые распространенные – вовсе не с таймером, как в фильмах. А такие, которые активируются телефонным звонком или смс. Если бы Бориса действительно хотели хлопнуть, тот бы Петру и позвонить не успел – был бы уже раскидан мелкими брызгами по Лубянке.

Хорошо.

Это не значит, что пукалки в машине не может быть. Работа Петра заключалась в том, чтобы подозревать худшее. Возможно – все. Даже похищение инопланетянами.

Он не думал, что Бориса хотели взорвать. Но попугать – запросто.

Мозг как будто отключился от всего ненужного, отсек «белый шум»: Москву, летящий мимо поток машин, Бориса, асфальт под ногами. Весь сосредоточился на ощущениях в кончиках пальцев, до предела обострил зрение. Само время как будто замедлилось.

Безопасность – это рутина. Рутина – это точное следование протоколу – порядку действий, который составили хорошие люди. Например, Бари Дахан, бывший офицер. В Израиле знают, что такое опасность – и ее сводная сестра безопасность.

Петр строго следовал протоколу, преподанному Бари. За что Борису большое спасибо, так это за то, что на образование он не скупился. «У меня мама с папой школьные учителя – раз, а два – эти деньги я трачу ради себя, а не ради тебя», – отмел он все «спасибо» Петра, оплатив поездку к Бари в Тель-Авив.

– Ну что? – подал голос Борис.

Петр чувствовал, что подмышки взмокли. Он-то был совершенно спокоен – тело нервничало само, не мешая сознанию. Просто выдавало сумму физиологических реакций, так же ненужных ему сейчас, как отпавший в процессе эволюции хвост.

Чисто. Теперь можно открыть капот.

Петр знал, что сделал все, как учил Бари. На случай, который даже Бари не учел, он знал, что если рванет, то он ничего не успеет почувствовать. Еще раз сказал самому себе: если бы хотели взорвать, давно бы уже взорвали. Но все равно было жутковато.

Щелчок. Крышка плавно ушла вверх. Чисто.

– Порядок, – ответил Петр.

Это было приятно: не хотелось думать о том, какая началась бы канитель, если бы пришлось вызывать полицейских саперов.

– Жучок? Жучок был? – тянул шею Борис.

– …Погоди, – только сейчас понял Петр. – У нас тут что – на повестке дня жучок?

Борис вздохнул.

– Господи боже мой, – иронически пробормотал Петр, захлопывая капот, отряхивая руки: – А я уж обрадовался: думал, мы сейчас по старинке рванем – удивим Москву. Как в лихие девяностые.

Но Борис был мрачен:

– Уверен?

– Насчет чего? Что удивили бы Москву? Ну да. В общем.

Востров хоть и мудак, но даже мудак заметит: сейчас все культурно – дети в Кембридже, жена собирает современное искусство, а не туфли (туфлями уже наелась), в выходные – в театр.

– Что нет жучка или типа того? – не подхватил насмешливый тон Борис.

– Маячок бы засек.

– Точно?

Фарш в машине был что надо: при желании можно было даже задраить салон так, чтобы никто не мог перехватить телефонный разговор.

– Ну как тебе сказать. Если есть, то тогда это уровень, на котором устраняют глав государств.

На лице Бориса проявилось беспокойство.

«Здорово психанул старичок. Совсем шуток не понимает», – посочувствовал Петр.

– Но это вряд ли, – заверил он шефа. – Ты все-таки не президент США и не израильский премьер-министр.

Борису не понравилась мысль… Нет, что-то другое не понравилось. Петр посмотрел, куда смотрел Борис. В ближайшей к ним линии сбавил ход черный угловатый автомобиль в полной тонировке. По низкой осадке Петр понял: бронированный. Неуклюжий урод, когда-то объявлявший всем о крутизне владельца, как красный зад у альфа-павиана, но уже и в «нулевые» смотревшийся в Москве как-то странно. Не то что сейчас. Сейчас он смотрелся карикатурно.

Тонированное окно напротив заднего сиденья двинулось вниз.

Ни Борис, ни Петр ухом не повели. Не говоря о том, чтобы присесть или кинуться навзничь, из зоны обстрела. Оба знали: если из окна суждено высунуться стволу, автомобиль не стал бы тормозить. Ковбои бьют на скаку. Несколькими очередями из «калашей».

Стекло опустилось. Повисла улыбка – доброжелательная и отдельная от владельца, как улыбка Чеширского кота.

– Все хорошо? – поинтересовался Дюша. – Помощь не нужна?

Позади него истерически выли, лаяли гудки – громоздкая машина застопорила движение на оживленной полосе.

– Все отлично, – заверил Борис.

– Пошел на хуй, козел, жене своей погуди, – без выражения произнес Дюша тем, кто там, позади его машины, бил кулаком по клаксону. И к Борису: – Хорошо, когда все хорошо.

Стекло бесшумно скрыло его. Катафалк отчалил.

– Ты уверен, что все чисто? – опять спросил Борис раздраженно.

– Я ничего не нашел.

– Или они работают лучше, чем ты!

– Или у кого-то паранойя.

Борис помолчал. Распорядился:

– Поезжай дальше на Леше.

Водила – Леша – тотчас ожил, двинулся к своей дверце. Сам Борис не двинулся.

– А ты? – окликнул его Петр. – На метро?

Подколы помогали Борису прийти в себя. Вот и сейчас: не сразу, но помогли. Лоб у него разгладился.

– Я твою возьму.

Боится слежки, понял Петр. Не покушения, – как он было подумал, застав Бориса на цыпочках у машины. Боится, что кто-то узнает о нем то, чего не должен. В нашу уютную эру цифровых технологий информация – главный продукт, она же – главное оружие. А кто не боится? Секреты есть у всех.

– Нам пора это обсудить? – спросил он Бориса.

– Нет.

Петр бросил ему ключи, Борис поймал. И приподнимая пальцами брюки тем движением, каким в старину дамы приподнимали длинные подолы, ворча «свинство», двинул к машине Петра.

8

Лешу Петр тут же отпустил, и тот, обрадованный внезапным дембелем среди рабочего дня, который у Бориса обычно затягивался к полуночи, уехал домой – действительно на метро.

Москвичи, настоящие москвичи, ругали последние городские обновления. Петру они нравились. Стало удобнее, это надо признать. А что прежняя Москва ушла… А там разве было что портить или о чем жалеть? – искренне не понимал Петр: это же не Питер.

Место на парковке он нашел быстро. Нет, подумал он, вынимая ключ, расплачиваясь за парковку: стало лучше. Лет пять назад он бы точно предпочел поехать к театру на метро, вместо того чтобы наматывать круги в аду узких и кривых односторонних улиц, тыкаться, лезть колесами на тротуар, – ну уж нет, спасибо!