Работа в стриптизе была не из лёгких. С вечера и почти до утра. Постоянные бессонные ночи. Выспаться можно было только днём. Зарплата у меня была чисто символической. Её хватало только на такси. Весь мой заработок составляли чаевые за танцы, консумацию, крэйзи-меню. Некоторые девочки втихаря занимались интимом. Вообще, по правилам нашего клуба, это было запрещено. Администратор постоянно повторял нам, что мы не проститутки, а танцовщицы. Особо перевозбуждённых посетителей охрана могла просто вывести. Нам строго-настрого запрещалось оставлять клиентам свои телефоны, вступать с ними в близкие отношения и тем самым порочить репутацию заведения. Тех, кто пришёл сюда заработать не только танцем, но и своим телом, безжалостно увольняли. По крайней мере, поначалу я думала, что это действительно так. Оказалось, это просто слова и показуха… Несмотря на всевозможные запреты и ограничения, наши девочки умудрялись во время консумации договориться с клиентами о совместном времяпровождении. Если кто-то и узнавал об этом, то, чтобы уладить проблему, достаточно было отдать часть денег администратору. Увольняли совсем по другим причинам: за пьянство, наркотики и нежелание делиться чаевыми. Более того, особенно важные клиенты договаривались с администратором, покупали понравившуюся девочку на пару дней и, насладившись её обществом, возвращали обратно в клуб. Про это никто не говорил вслух, никто не спрашивал девочку, где она была эти дни, никто не поднимал эту тему. Все хорошо понимали, что тут замешано начальство, а обсуждать начальство не принято. Себе дороже.

Работа в стриптизе позволяла мне снимать комнату в коммуналке, покупать косметику, одежду и передвигаться на такси. Здесь не было стабильного заработка. Всё зависело от посещаемости и клиентуры. Главное, чтобы в зале подобралась публика, свободная от ханжества, способная по достоинству оценить демонстрацию обнажённого тела. Были случаи, когда мне приходилось танцевать бесплатно, а иногда фортуна поворачивалась ко мне лицом, и я получала хорошие деньги.

Одно время я работала по точкам, но затем быстро от этого отказалась, поняв, что это не мой вариант. Нам нужно было ездить по клубам, ресторанам, корпоративам, которые располагались в разных концах Москвы и Подмосковья. Хотя приглашающая сторона и обеспечивала машину от ближайшей станции метро, всё равно это было крайне неудобно, особенно холодной зимой. Да и вообще приходилось таскать сумки с концертными нарядами на своих плечах. И пусть ты исполняешь всего три номера и тут же получаешь свои деньги, но затем нужно собраться за считанные секунды и всё с теми же сумками бежать в другое место.

Так что работа в одном клубе, на постоянной основе, пришлась мне по душе. К нам приходит вполне достойная публика, которая испытывает естественное возбуждение при виде обнажённого красивого женского тела. Люди просто радуются жизни, ведь у нас всегда праздник. Многие новенькие девушки, устроившиеся к нам после других клубов, рассказывали, что там клиенты имели возможность пообщаться наедине с понравившейся девушкой. Её можно было привести в специальные апартаменты, где был душ и такое средство для дезинфекции, как мирамистин. Правда, некоторые пришли из заведений, где душа не было и клиенты приходили со своим мирамистином. Они называли такие места стрипборделями.

Не проработала я и пары месяцев, как мною заинтересовался хозяин клуба Сергей. Я сразу заметила, что он смотрит на меня не просто как на свою сотрудницу, а как на что-то большее… Однажды он попросил меня зайти к нему в кабинет. Он долго говорил, что я очень яркая девушка и выделяюсь среди других, что я хорошо танцую и что он может сделать меня звездой нашей шоу-программы. Я стояла потупив глаза и блеяла, как овца, но сама всё хорошо понимала… Негласно Сергей дал мне понять: либо я буду находиться под его покровительством, иногда скрашивая ему досуг, либо мне укажут на дверь и я останусь на улице без средств к существованию.

– Ты откуда родом? – поинтересовался подвыпивший Сергей.

– Из села под Рязанью.

– Деревенская, значит? – как-то неприятно рассмеялся он.

– Деревенская, – подтвердила я, осознав, наконец, в какую щекотливую и неприятную ситуацию попала.

Я и в мыслях не держала, что на меня западёт хозяин клуба и потребует благосклонности.

– И что вас, деревенских, так в Москву тянет? Как мухи на мёд летите со своих щелей… Из-за вас деревни вымирают, потому что вы все табунами в город скачете. Если ты родилась в деревне, то деревенская жизнь должна тебе нравиться и ты должна к ней привыкнуть. И почему вы все не хотите в земле копаться, вас же к ней тянуть должно?!

Я грустно взглянула на него, подумав, что этому холёному господину никогда не понять, что значит родиться в неблагополучной семье, жить вдали от цивилизации, ненавидеть и проклинать свою судьбу. Ему никогда не понять, что значит для меня Москва и одно желание подышать её воздухом, зарядиться её энергией. Здесь я становлюсь намного сильнее, увереннее и решительнее. Я люблю приезжать на Патриаршие пруды и неторопливо бродить по «булгаковским» переулкам, собираясь с мыслями и обдумывая накопившееся за последнее время. Мне нравится гулять по Волхонке около художественного музея имени Пушкина и храма Христа Спасителя. А по-настоящему я заболела Москвой на Воробьёвых горах. Там, стоя около подъёмника, оглушенная мощным рёвом мотоциклов, я дала себе слово – придёт время, и этот город станет моим. Я обожаю подниматься на смотровую площадку, когда на улице уже сумерки, и глядеть на море светящихся огней, чувствуя, как от этой неописуемой красоты на глаза наворачиваются слёзы.

Мне было интересно слушать женщин в толпе, которые обсуждали модный шопинг. Я жадно внимала их разговорам о том, что в Москве все вещи стоят намного дороже, чем в Европе или в Америке, и что какую бы вещь ты здесь ни приобрёл, то по сравнению с Европой всегда останешься в проигрыше. Именно так я в первый раз узнала, что нужно покупать вещи на распродажах по окончании сезона, что там можно выбрать достаточно престижные и стильные вещи по разумной цене. Особенно мне нравилось слушать о загранице, – я никогда в ней не была и, наверное, уже никогда не побываю. Я завидовала тем, кто имеет возможность много ездить, знакомиться с миром и делиться с другими своими впечатлениями.

Когда я представляла, что мне придётся вернуться домой, в свою деревню, я судорожно рыдала и кусала губы до крови. Я понимала весь ужас моего положения, и мне становилось невообразимо жаль себя. Если я уеду обратно, то в моей душе образуется такая пустота, что даже страшно об этом подумать. Москва необходима мне, как морфинисту требуется доза его жизненно необходимого наркотика. Москва – это моя любовь, а как можно жить дальше, если из жизни исчезнет любовь? Я могу жить только в атмосфере любви, потому что без неё жизнь слишком скучна и тосклива. И у меня ничего нет. Ничего, кроме моей любви… Когда я приезжаю в Москву, я наслаждаюсь каждой минутой нашей близости и, несмотря на все трудности, связанные с познанием этого города, ощущаю себя по-настоящему счастливой. Познакомившись с этим городом, я почувствовала, что жизнь здесь не может пройти бесцветно, – здесь всё бурлит, и дразнит, и обещает успех.

Как только я приезжаю на родину, чтобы проведать сестёр и братьев, мне становится жутко плохо – как будто от похмелья после грандиозной пьянки. Я выхожу из своего ветхого дома, и мне хочется кричать. Кричать от серой, безысходной мрачной пустоты. Кричать при виде пьяных родителей, босых голодных сестёр и братьев, проживающих несчастливое детство… Кричать от горы пустых бутылок, тараканов и жуткой грязи… Я начинаю ломать голову, как же мне наполнить хоть каким-либо смыслом эту жизнь, и не нахожу ответ: что бы я ни делала, что бы ни создавала вокруг себя, никакого смысла нет и уже никогда не будет. В моей деревне меня хватало ровно на сутки. Отец ужирался до чёртиков и постоянно клянчил у меня на бутылку. Мать рылась в сумке в надежде найти кошелёк и стащить его содержимое. Я всегда оставляла ей деньги на малышей и брала с неё клятву, что ни копейки не будет потрачено на выпивку. Мама клялась, обещала, что всё пойдёт только на благо семьи и будет истрачено со здравым смыслом. Я уезжала с тяжёлым сердцем и… почти ей верила, а затем узнавала, что деньги были пропиты предками, а моим братьям и сёстрам досталось разве что только на хлеб…

В этот день Сергей взял меня прямо в кабинете. Просто закрыл дверь на ключ и спросил, что я выберу: остаться на улице без гроша или продолжу работать в клубе под его покровительством. Я выбрала второе… Выбрала и не пожалела.

Я не могла бы назвать себя его любовницей. Наверное, любовница – это что-то более близкое и ценное. Мы занимались сексом у него в кабинете не часто. За это он давал мне зелёную улицу: менеджер и хореограф относились ко мне с особой благосклонностью, составляя концертную программу под меня. Конечно, меня не любили другие девушки-танцовщицы. В лицо улыбались, заискивали, а за глаза поливали грязью и ненавидели. Но я научилась не обращать внимания на то, что шепчут у меня за спиной. Меня не интересовало мнение обо мне других людей. Моя жизнь не нуждалась в чьём-то одобрении, и у меня не было времени, чтобы из-за кого-то расстраиваться, с кем-то спорить и кому-то что-то доказывать.

Мои соседи по коммуналке знали, что я стриптизёрша, – ведь я возвращалась только под утро и спала до трёх часов дня. В моей комнате везде висели концертные костюмы, перья, накидки, парики, валялись сапоги на высоченных каблуках. Эти наряды я приобретала на свои деньги и держала их дома из-за того, что мои напарницы, в моё отсутствие, могли смело затушить о костюм бычок и прожечь дырку, порезать, оторвать камни.

Так вот, соседи по коммуналке считали меня грязной девкой, а стриптиз – порнографией и пошлостью. Им было невдомёк, что профессиональный стриптиз – это очень эстетично и сексуально. Главное, чтобы девушка была пластична, относилась к делу с душой и на неё было приятно смотреть. Это радует глаз и чрезвычайно заводит. Тело женщины совершенно и достойно восторженных мужских глаз. Если танец красивый, то он и смотрится одухотворённо.

Меня всегда удивляли и напрягали люди, называющие стриптиз аморальным и недостойным уважения. Мол, девушки, танцующие стриптиз, непременно все лёгкого поведения. Можно подумать, что те, кто его не танцует, тяжёлого. Для меня симпатичны те, кто считает, что стриптиз – это искусство.

– Аня, то, чем ты занимаешься, – это пошло и грязно, – как-то заявила мне подвыпившая соседка. – Уж лучше мыть полы, чем быть стриптизёршей, – старалась она меня пристыдить.

– Лучше танцевать стриптиз, чем ходить с ведром и шваброй, – совершенно спокойно ответила я.

– Я бы ходила со шваброй. Всё же не перед мужиками голой порхать.

– А почему бы и не порхать, если есть что показать?! – парировала я.

– Зато с моей гордостью всё было бы в порядке, – не унималась соседка.

– Я своё уже со шваброй отходила, когда ещё школьницей сельский клуб мыла, пока он не закрылся. А что касается гордости, то какой с неё прок? – заметила я, всматриваясь в морщинистое и усталое лицо женщины, которая всю жизнь проработала крановщицей, ушла на копеечную пенсию и теперь, наедине с телевизором и драгоценной гордостью, заливала своё одиночество алкоголем. – Гордость в карман не положишь. На хлеб не намажешь.

– Знаю я, чем вы там занимаетесь, – продолжала обличать меня соседка, с презрением и некоторой завистью наблюдая, как я глажу модные шмотки. – Вы же там не только танцуете, но и с мужиками спите. Любой ночной клуб – настоящий бордель.

– Я сплю с владельцем клуба. Этого вполне достаточно, чтобы не растрачивать себя на другие, беспорядочные половые контакты, – всё так же невозмутимо сказала я, чем привела соседку в состояние, близкое к шоку.

– И тебе не стыдно?!

– Нет.

– И напрасно! Твоя профессия аморальна. После работы девушки уезжают с клиентом зарабатывать на хлеб насущный уже другим образом. Не за зарплату же они работают. Это завуалированная и легальная форма проституции. Как же ты будешь смотреть в глаза своему будущему мужу? Никому не понравится, что его жена – бывшая стриптизёрша. Должна же быть хоть какая-то нравственность, достоинство и женская гордость!

– Будет муж, будет и пища для размышлений, – холодно ответила я.

– С такими моральными запретами, как у вас, лучше вообще не жить. Хорошо рассуждать про нравственность, когда на руках московская прописка и крыша над головой. А когда ни крыши и ни прописки, тогда понятия о достоинстве и нравственности смотрятся совсем в другом ракурсе. И я не понимаю, почему люди относятся к девушке со шваброй в руках лучше, чем к красивой, уверенной в себе девчонке, танцующей на сцене ночного клуба.

– Нина Львовна, может, вам таблеток каких принести?

…Я вздрогнула, отвлеклась от мрачных мыслей и посмотрела на стоящую в дверях секретаршу.