Заговор
Глава третья, где в кукольной школе пропала ученица, а мы узнаём о заговоре коварных сараешников, наказанных за свои прошлые злодеяния…

Утром после завтрака Оля усадила игрушек за «парты», вместо коих были приспособлены обувные коробки, и принялась играть в школу. С недавних пор это стало её любимой игрой. Девочка надела сломанные бабушкины очки без стёкол, изображая строгую учительницу, и принялась тщательно вырисовывать мелом буквы на деревянной разделочной доске, на которой обычно резали хлеб.

В отличие от девочки игрушки вовсе не стремились поскорее стать учениками, а тем более отличниками, но вынуждены были терпеливо дублировать буквы в маленьких тетрадках. Получалось это у них из рук вон плохо. Но если кривые буквы бесшабашную обезьянку всегда только смешили, то Варюшку и Сэмми их неловкость весьма расстраивала. Обычно Джоконя громко хохотала над чужими ошибками и отпускала в сторону одноклассников колкие замечания, типа:

– Оё-ёй не могу, у пупса буква «О» на сардельку похожа! А я-то лучше всех справилась, элички-качелички! – Или: – Наша Варюшка аж пыхтит от натуги, а ни одной буковки ровно не написала! – Посмеивалась задира над товарищами.

В такие моменты Топа и Потап вовсе смущённо жались друг к другу, ведь у розовых девчачьих тапочек вовсе не было рук, лишь белые мордашки и медвежата вынуждены были принимать участие только в устных упражнениях.

Оля сердилась на обезьянку, а однажды и вовсе поставила её в угол, как маленькую. Однако даже унизительное наказание не останавливало бархатную вредину от злых упрёков.

Но сегодня, неожиданно для Оли, возмутительницы спокойствия на месте не оказалось – её парта пустовала. Девочка обежала весь дом, даже в кладовку заглянула, Джокони нигде не было. «Куда же это запропастилась несносная обезьянка?!» – недоумевала она.

Дабы не уронить авторитет, девочка в роли учительницы говорила с игрушками строго, как в одном из фильмов про школу:

– Итак. Ребята, почему на уроке отсутствует ученица Джоконда?

В ответ ученики только опустили глаза и молчали. «Наверное, игрушки поссорились или Джоконя шибко разобиделась на меня из-за наказания и спряталась куда-то специально, чтобы всех нас напугать и проучить. Это как раз в её духе. Но где же она всё-таки? Эх, не нужно было её в угол ставить».

По Олиному мнению, уроки в школе должны были проходить очень весело с песнями, танцами, разыгрыванием сценок, а никак не со злобой, обидами и слезами. Поэтому она старалась увлечь всех общей познавательной игрой. Но урок завершился неожиданно быстро. Девочка объявила, что сегодня отправляется ночевать к маме, потому что утром они вместе должны идти в школу сдавать тесты, потом будут заняты покупкой школьной формы и другими важными делами из её новой почти взрослой жизни.

– А вам какое тесто надо сдавать: пирожковое или пельменное? – как всегда некстати спросил Потап.

Когда вокруг засмеялись, он, поняв, что снова сморозил какую-то глупость, смущённо сник.

– Не смейтесь над ним, Потапчик просто не знает слова тест. Это такая куча трудных вопросов, на которые непременно нужно ответить правильно. В общем, нелёгкая мне предстоит задача, но вы не скучайте и обязательно отыщите Джоконю!

«Это наверняка бабуля постирала шалунью и оставила для просушки в новой бане», – догадалась Оля. Она очень боялась заходить туда. Строили баню чужие небритые дядьки, с заносчивым видом ими самозабвенно командовал Колясик. Девочка сначала вообще хотела заявить бабушке и маме, что никогда не пойдёт туда мыться. Бабушка бы сразу всё поняла, а Мама наверняка бы поинтересовалась почему. Оля знала, что если скажет правду, то маму это весьма огорчит. Она загрустит и будет долго молчать. А правда состояла в том, что Оля возненавидела эту баню только за то, что её строил противный новый мамин муж – Колясик.

«Так, но где же искать Джоконю? Ладно, никуда же она из дома не денется, вот вернусь от мамы и всё выясню», – пообещала сама себе девочка и побежала собираться, ведь ей предстояло провести целые сутки вместе с любимой ненаглядной мамочкой, по которой она всегда так сильно скучала.

Казалось, время в старинных часах остановилось навсегда. Словно заброшенная башня из страшной сказки, пылились напольные дедушкины часы в дальнем углу старого сарая. Некому было протирать их и подводить стрелки, дедушки давно не стало, и часы были убраны из дома – с глаз долой, будто в ссылку. Ну и, само собой разумеется, что в волшебных часах, так похожих на сказочную башню, завелись злые волшебники – сараешники (духи сараев, курятников и углярок).

Только жизнь нынче у них была невесёлая. За то, что желали зла людям, были они строго наказаны наиглавнейшим квартальным хранителем. Да-да, не удивляйтесь, мои дорогие, даже у злых волшебников наличествует вышестоящее начальство. Долговязый Кочебор Колядыч и толстый хитрец Свирка были в воспитательных целях уменьшены и напоминали теперь двух тараканов: один тощий с длинными усами, а второй пузатый и ярко-рыжий. Висели злодеи внутри волшебных часов, скованные прочной паутиной, а покачивание в пыльных путах стало единственным их развлечением.

Три дня и три ночи назад состоялся у злых волшебников очень важный разговор. Ни Ермошка, ни кот Марсик, что мог свободно гулять, где ему вздумается, ни девочка Оля и тем более игрушки даже подозревать не могли, насколько коварные планы вынашивают озлобленные, лишённые сил и власти сараешники. Но, так или иначе, а Кочебора совершенно внезапно осенила чудовищная идея. Качаясь на паутине и с тоской глядя в тонкую щель в стене темницы, куда едва пробивался свет, он резко воскликнул:

– Слышь, Свирка, мухи донесли, что во дворе баню рубят, а как сладят, наш начальник-господарь туды нового банника назначит. Нам его надоть во что бы то ни стало опередить, пока тот в должность не заступил.

– Да как же опередишь-то? Мы ж тут, как сухие пауки, в тенёта впечатаны и не дёрнишьси! – заканючил Свирка.

– Замолчь, чего заблажил? Знамо дело – висим, и висеть нам тут с тобой по приговору ещё тридцать лет и три года. Личину надо менять! Вот в чём наше спасение.

– Как это? Личинку штоль достать?

– Да какую личинку, дундук ты бестолковый! Внешность надо поменять. Мне в мир соваться никак нельзя. За мной наш старейший господарь особо приглядывает, а за тобой, Свирка, он опасности не чует, – Кочебор насмешливо хмыкнул, – так что ты пойдёшь. У меня силёнки ещё осталось малёхо, если поднатужусь, то пересажу тебя внутрь бездушной куклы.

– И где ж нам достать такую, и почему она бездушная?

– А потому, что кукла, словно перчатка и оживает, токмо когда её на человеческую руку садять. Говорит голосом хозяина, двигается по чужой указке! Вот ты в неё, Свирка, и влезешь, а под этой личиной тебя никто не узнает. С помощью бездушной куклы мы не только от пут освободимся, а всю власть захватим и в доме, и во дворе. Превратим всё в один большой сарай!

– Ниччо не понимаю. Ну, влезу я в куклу, а дальше-то что? И при чём здесь вообще какая-то баня?

– Дубина ты стоеросовая! Кукла нужна, только чтоб тебе из паутины выбраться. Короля из тебя сделаем. Только вот в чём загвоздка – сараешников-то никто не коронует, судимых – тем паче, а вот любого другого – пожалста, хоть даже тупую тряпошну куклу! Короче, под видом игрушки идёшь в ту новую баню, и объявляешь себя новым банником – духом вредным и опасным.

– Что ж он этот банник опасней нас, што ли?

– Э-ээ, того не ведаешь, дурень пустоголовый, что за банником силы стоят великие, страшные. Банник – повелитель навьев – злых мёртвых духов, да орды банных анчуток – хлеще их вредителей не придумать.

– Что ещё за анчутки такие?

– Сами махоньки, с напёрсток росточком, мохнатенькие, ноги ежиные, а головёнки голые, что у татарчат, токмо с рожками. По одному не ходют всегда конпаниями. Могут рост менять. Дерутся, верешшат, кусаются, летают стаями, одёжу на людях рвут. В общем, на пакости шибко горазды, а главное – всегда и денно и нощно – вредить желают, ну, как медведь – бороться.

– Да ты, старшой, очумел или чё?! Ну, допустим, я бездушный кукл, пришёл в баню, заявил, что, мол, новый банник. И чё? А там настояшший банник по распределению пришёл на должность заступать. Увидит меня, осерчает, да и как начнёт мертвяками да энтими анчутками травить. Тут мне и конец!

– Вот я тебе и говорю, дурню полоротому, что спешить надоть! Баня ещё недосторена. Дверь не навешана, окошко не застеклено. Да ведь энто тьфу, пустяки. Настояшший то он, поди, будя окончания строительства ждать, чтоб вольным гоголем погулять. А ты его должон опередить! Банником можно заделаться токма в первое полнолуние опосля постройки. Тогда в ночь на круглую луну тебе и навьи с анчутками поклонятся и коронуют как своего владыку. А когда уж тот разиня опосля тебя сунется, оне его не признают. Ежели первым успеешь – быть тебе настояшшим банником, на повышение пойдёшь, хватит тебе ужо в сараешниках-то прозябать.

Свирка зарделся от близкой перспективы стать повелителем целой армии свирепой нежити и орды мелких разбойников, от нетерпения он задёргался в паутине, заёрзал, засучил ножками. Белая паутинная сеть заходила ходуном, но так и не выпустила пленника. Кочебор присвистнул, и в темницу заглянул услужливый крысёнок Куц.

– Так, Куц, проберись на чердак. Увидишь там большой кованый сундук. Найди в нём бездушную куклу – Петруху. Ты его без труда узнаешь, он весь в красном, как палач, нос у него, что у бабы Яги, крючком загнут. Хватай и неси его сюда, да гляди, чтоб Ермоха не засёк!

Как ни старались Куц и его сородичи выгрызть сараешников из зачарованных пут, ничего не вышло, только зря обломали несколько острых крысиных зубов. И хоть были Кочебор и Свирка крепко впечатаны в неодолимую паутину, однако же крохотная лазейка, чтобы творить злое колдовство всё-таки нашлась – большой и указательный палец на руке Кочебора могли слегка пошевелиться. По прошествии некоторого времени, чёрные, похожие на когти хищной птицы, ногти колдуна отросли и могли теперь снова, стукнувшись друг о друга, высечь магическую искру. Осознав, что вновь способен творить чёрное колдовство, Кочебор проделал свой любимый и уже подзабытый трюк – он так яростно сверкнул из-под косматых насупленных бровей злобными глазёнками-точками, что прожёг в затхлом спёртом воздухе две красные светящиеся дорожки.

Вскоре Куц притащил с чердака безжизненного тряпичного Петрушку и подобострастно положил трофей у висящих на паутине сараешников. Сама по себе кукла в красном колпачке не представляла никакой опасности даже для младенцев, разве что могла чуть-чуть напугать глупых малявок огромным горбатым носом. Но перед тем как начать колдовать, Кочебор предупредил Свирку:

– Смотри, брат, это кукла непростая. Может наградить тебя своим задиристым и несдержанным характером. Не поддавайся! Помни, наша задача – не балагурить, не скоморошьей придурью народ веселить, а власть над всем домом захватить да бабку с девчонкой и несносным Ермохой, как есть, извести! А тогда уж и двор, и дом с баней превратятся в один большой сарай, и всё будет только нам принадлежать. Без-раз-дель-но! Так, теперь приготовься, гляди прямо в мои очи без отрыву.

Кочебор вперился колючим взглядом в маленькие Свиркины глазёнки, которые сначала, как две испуганных букашки забегали, словно ища укрытия, но вскоре замерли, будто окоченев от сковавшего их ужаса. Не обращая внимания, на то, что брата колотит от страха, Кочебор принялся со зловещими завываниями читать чёрно-магическую тарабарщину:

– Соулярус – ампутэрос!

Имплантэрус – реанимус!

Реанимус – соулярус!..

В момент произнесения колдуном запретного заклинания его глаза остановились и как-то совсем по-змеиному застыли, затем налились красным, освещая пыльный сумрак и перекошенное ужасом лицо брата недобрым тревожным светом. Свирка не мог оторваться от леденящего душу взора. Он непроизвольно подёргивался в паутине и от того казался беспомощной мошкой, пойманной безжалостным пауком.

Единственное, о чём теперь мечтал несчастный Свирка, это чтобы всё поскорее закончилось. Но Кочебор не унимался, а продолжал повторять непонятную, пугающую тарабарщину. Голос колдуна приобрёл металлические нотки, а слова жуткого заклинания свистели в Свиркиных ушах, словно выпущенные пули. Наконец, Кочебор щёлкнул чёрными загнутыми ногтями. Вверх со стеклянным звоном вылетела самая настоящая магическая искра и, осветив тесное пространство часового чрева, тихо угасла.

В ту же секунду из середины Свиркиной груди выплыло серое облако, повторяющее очертания младшего сараешника. Полупрозрачный фантом был вылитый Свирка, с таким же хитрющим лицом и кудрявой шевелюрой.

Оставив хозяина, туманный силуэт опустился на распластанного внизу Петрушку и растворился внутри его потрёпанного платья. Меж тем настоящая Свиркина голова безвольно повисла, лицо, омертвев, утратило осмысленное выражение, тело обмякло и застыло в паутине, став её неотъемлемой частью.

Кукла же, в свою очередь, напротив стала подавать признаки жизни. Из тряпичных одёжек высунулась несуразно длинная голова в высоком колпачке, озираясь вокруг с величайшим любопытством и даже восторгом. Маленькая подлая Свиркина душонка переселилась в Петрушку и никак не могла теперь опомниться от произошедшей метаморфозы.

– Ну, и как тебе, братишка, в новой личине? – величаво поинтересовался Кочебор Колядыч, гордясь хорошо проделанной магической работой. – Чисто дело сделано, не правда ли? Привыкай, привыкай к новому облику, а как одыбаешься, дуй поскорее в баню – место начальственное занимай! – наставлял брата колдун, однако же в каждом звуке его голоса слышался плохо скрываемый подтекст: «Помни! Помни, олух, кто тебя от плена ослобонил и вторую жизнь дал!»

– Да нормально вроде… только вот, почему-то стррашно кривляться и хохотать хочется… а ещё убежать отсюда быстро-быстро… да вот незадача – несподручно как-то совсем без ног! Как же это я ходить-то буду?!