Москва, 2017 год

– Слушай, Паш… о, чёрт! – ввалившийся поутру в комнату друга Артём демонстративно прикрыл глаза ладонью. – Я ничего не видел!

– А ничего и не было, идиот, – невнятно пробурчал Павел, чувствуя близость горячего чужого тела и моментально вспомнив, что рядом с ним (слишком рядом, прижавшись вплотную и бесцеремонно закинув на него свою голую ногу) спит Мила. Он завозился, пытаясь отодвинуться, и перекатился на бок, чтобы не смущать девушку естественным утренним состоянием некой части своего тела. Впрочем, когда это Милку можно было чем-то смутить?!

– Не шифруйся, я уже всё засекла, – пробормотала она сонно, – и сочла за комплимент…

– Дура, – беззлобно отозвался Павел. – При чём тут ты? Это нормальная мужская реакция на внешнюю стимуляцию. Ты бы ещё сверху на меня улеглась!

– Кхм-кхм, – прокашлялся Артём, привлекая к себе внимание. – Вы закончили свою воркотню, голубки?

Павел приоткрыл один глаз и снизу вверх взглянул на друга, стоящего в дверях его комнаты.

– Да, Тём, чего хотел-то?

– Ты на утренний класс идёшь? Уже половина десятого, мне тебя ждать?

– Н-нет, – с небольшой заминкой откликнулся Павел. – Хочу отоспаться. Я же вечером снова Принца танцую… И телефон новый надо купить, а то как-то хреново без связи. К трём часам подскочу.

Сорокапятиминутные хореографические классы в театре были обязательны к посещению; единственными, кто изредка мог позволить себе роскошь прогулять, были примы, премьеры и ведущие солисты – особенно если спектакль, где они были задействованы, давался несколько вечеров подряд.

Вообще-то обычно Павел не пропускал утренние хореографические занятия, поскольку всей душой любил их, но сегодня ему хотелось спокойно поговорить с Милой. Вчера они практически не пообщались – так, перекинулись парой дежурных фраз ни о чём… А ведь что-то у неё всё-таки случилось. Ради чего-то она всё же приехала к нему и терпеливо дожидалась, сидя несколько часов на полу в подъезде.

– Ну ладно, – Артём пожал плечами, – побегу тогда. Завтрак там на плите… я на вас обоих приготовил. Надеюсь, хватит.

– Ты святой человек, Тёмочка, – протянула Мила, сладко потягиваясь.

– К сожалению, не могу сказать того же о тебе, душа моя, – подмигнул он. – Хоть бы ляжки прикрыла.

– Ох, можно подумать, ты мои голые ноги первый раз в жизни видишь! – засмеялась она.

– Не в первый, – признал Артём. – И не только ноги. Сиськами тоже приходилось любоваться. Ничего так сиськи. Зачётные!

– Чего ты врёшь?! – вяло возмутилась Милка, приподнимая голову. – Вот грудь я тебе точно никогда не показывала. Если только ты не подсматривал за мной в душе, грязный извращенец!

– И правда, Тём, когда это ты успел? – подал голос Павел.

– Ага, занервничал?.. Саечка за испуг! – заржал Артём. – Да было дело, Милка как-то полотенце забыла и промчалась из ванной в комнату в одних труселях.

– Господи, да что ты там рассмотреть-то успел за пару секунд? Точно извращенец, – подколол его Павел.

– Как что? Хорошую такую, симпатичную «двоечку». Хоть сам я предпочитаю формы попышнее, но уважаю твой вкус…

– Заткнись, – простонал Павел, снова зарываясь лицом в подушку. – Господи, и как тебе не надоело, а?

– Слушайте, мальчики, – оживилась вдруг Милка, – а правда, что балерины утягивают грудь эластичным бинтом?

– А тебя это, к примеру, почему заинтересовало? – озадачился Артём.

– Так любопытно же! Я не могу вспомнить ни одной грудастой балерины… ну, кроме Волочковой, пожалуй.

Артём сложил ладони в молитвенном жесте:

– Пожалуйста, не упоминай это имя и слово «балерина» в одном контексте! А если серьёзно… ну представь, что по сцене будут порхать виллисы с подпрыгивающими, как мячики, огромными сиськами! Душераздирающее зрелище!

– Виллисы? – Милка сморщила нос. – Кто это?

– Ой, всё, – страдальчески промычал Павел, не отрывая лица от подушки. – Тёмыч, заканчивай ликбез.

– Нет, подожди, я ещё спросить хотела, – возразила девушка.

– Мне уже страшно, впервые на моей памяти Мила искренне заинтересовалась балетом! – с комическим ужасом констатировал Артём.

– Если бы балетом… Ты ещё не знаешь, что она сейчас спросит. Давай, Мил, не разочаруй нас, – подбодрил Павел.

И она не разочаровала!

– Мальчики, а у вас во время танцев с партнёршами… встаёт?

– А-а-а-а!.. – раздался рёв из глубины подушки, а Артём, театрально закатив глаза и приложив ладонь ко лбу, сполз по дверному косяку на пол.

– Нет, ну правда… – Милку нельзя было смутить решительно ничем. – Вы же трогаете их по-всякому за разные места, обнимаете, прижимаете к себе… Неужели не хочется? А если хочется, то как вы это контролируете? У вас же такие обтягивающие колготки, всё на виду.

– Трико!!! – заорали хором Павел и Артём.

– Да какая разница, пусть будет трико. И всё-таки… что вы делаете в таких случаях? – не унималась Мила.

– Видишь ли, радость моя, – откашлявшись, первым пришёл в себя Артём, – есть такая специальная штука, которую мы надеваем под трико…

– Стринги? – понятливо спросила Мила.

– Нет, не стринги. Это бесшовный бандаж. Он защищает нас от нечаянных ударов партнёрши в пах во время выступления и заодно визуально выравнивает всё, что… хм… выступает.

– Тём, вали уже! – взвыл Павел. – На утренний класс опоздаешь! А то вы сейчас с ней тут до такого договоритесь, я чувствую…

– Ну ладно, – Артём невинно заморгал. – И правда, побегу. Счастливо оставаться, дети мои. Предохраняйтесь!

– Пошёл ты… – Павел нашарил подушку и, прицелившись, запустил её в сторону друга, но Артём уже успел выскочить за дверь.

***

Милка сидела за кухонным столом – всё ещё сонная, чуточку припухшая, лохматая – и с удовольствием уплетала яичницу с жареными сосисками. Понаблюдав, с каким аппетитом она ест, Павел переложил ей на тарелку половину своей порции: он сам почему-то совершенно не чувствовал голода.

Вчера он был зол на неё, поэтому не особо рассматривал. Сейчас же, вглядываясь в её лицо, он отмечал произошедшие с Милкой перемены. Сколько они не виделись? Месяц, два?.. Она сменила причёску и цвет волос. Похудела, скорее даже осунулась. Несмотря ни на что, он почувствовал, что отчаянно скучал по ней. Мила раздражала его до трясучки, но без неё ему всё-таки было плохо. Вот такой парадокс…

– Я замуж выхожу, Паш, – сообщила Милка, макая сосиску в совершенно невкусную, по мнению Павла, смесь из кетчупа, горчицы и майонеза.

– И кто этот бедняга? – моментально откликнулся он, потянувшись за чашками для кофе. Новость не то чтобы удивила, вполне в Милкином стиле… но как-то неприятно царапнула, хотя, казалось бы, ему-то что за дело до её личной жизни? У неё там вечно такой бардак – ногу сломать можно.

– Да так… – она неопределённо дёрнула плечом. – Один знакомый. Вроде нормальный парень. Весёлый, адекватный… кажется.

– Вроде… кажется… – передразнил Павел. – «И эта же Дунечка за это кажется замуж идёт!»¹⁵

– Чего? – Мила оторвала взгляд от тарелки и непонимающе захлопала ресницами.

– Ничего, – махнул рукой он, – говорю, уж замуж невтерпёж?

– Невтерпёж из дома свалить, – сердито пробурчала она, снова жадно накидываясь на еду (господи, и как в неё всё помещается? не в коня корм, худая как щепка…). – Достали своими нотациями. Иди учись, иди работай… а куда я пойду, в «МакДональдс»? Или курьером? А может, полы мыть в офисе?

– В «Мак» тебя точно не возьмут, там дисциплина о-го-го… А выйдешь замуж, стало быть – и можно с чистой совестью не работать?

– Ага. У Мишки родители богатые, сыночка единственного балуют и в попу ему дуют, так что будут с удовольствием обеспечивать молодую семью, – Мила дочиста обтёрла опустевшую тарелку куском хлеба и тоже отправила его в рот.

Так… судя по всему, «Мишка» был таким же праздным бездельником и прожигателем жизни, как и сама Мила. Ещё прекраснее.

– Ужас, – покачал головой Павел. – Ведёшь себя как расчётливая стерва.

– А я и есть расчётливая стерва, – хмыкнула она, потянувшись к вазочке со всякими печеньями и сухариками, засунула себе в рот целый пряник и с неугасающим аппетитом принялась жевать.

– И правда, чего это я… – усмехнулся Павел и поставил перед ней чашку с кофе. – Не жри всухомятку, подавишься.

Милка задержалась взглядом на его мускулистых плечах. Впрочем, не одну её привлекали эти рельефы – «выразительным рукам Павла Калинина» хором пели оды ещё его педагоги в академии и журналисты в СМИ. Налюбовавшись на руки, Мила чуть повернула голову и оценила стройный обнажённый торс с безупречным прессом.

– Красивый ты, Пашка, – заметила она мимоходом, как будто даже удивляясь этому. – Иногда смотрю на тебя словно другими глазами… и самой не верится, что тот, ради которого девчонки толпами выпрыгивают из трусов – это пацан из моего сопливого детства. Мой лучший друг…

– Я всё тот же, – отозвался он, пожав плечами. – А вот ты изменилась.

Вдруг её глаза лукаво вспыхнули.

– А помнишь, как мы с тобой в мой день рождения…

Павел с грохотом свалил грязную посуду в мойку, повернувшись к Миле спиной.

– Конечно, помню.

Эта чёртова ночь была лучшей в его жизни.

Таганрог, 2007 год

Обычно на каникулах всех воспитанников старались почаще выводить «на волю», чтобы они развлекались с пользой и культурно просвещались, не дурея от безделья и праздности в детдомовских стенах. Под присмотром педагогов дети гуляли по городу, купались в мелком и тёплом море (чтобы окунуться хотя бы по грудь, приходилось брести вглубь чуть ли не на километр), катались на аттракционах в парке, а в прохладное время года посещали культовые туристические места и музеи. Пашка с жадностью впитывал информацию о родном городе и при желании сам мог бы с лёгкостью водить по нему экскурсии. В Таганроге было столько удивительного и интересного!

К примеру, каменная лестница, спускающаяся к морю и выстроенная на деньги купца-мецената греческого происхождения Герасима Депальдо… В детстве она казалась Пашке бесконечной! Его любимым развлечением было считать ступени, стремительно сбегая по ним вниз. Среди девчонок пользовалась особой популярностью жалостливая легенда: якобы Депальдо построил эту лестницу для своей чахоточной дочери, чтобы облегчить ей спуск к морю. Но подтверждения этой теории в архивных документах так никто никогда и не нашёл.

Или домик Чехова – место, где родился и провёл первые годы своей жизни классик мировой литературы… Дом не пострадал даже во время войны, в период оккупации, грабежей и мародёрства: своеобразной охранной грамотой музею послужил тот факт, что Ольга Книппер-Чехова состояла в родстве с первой кинодивой Германии.

А парк Горького с любимыми аттракционами!.. В годы оккупации немцы устроили здесь лесопилку и вырубили лучшие деревья, а под одной из стен парка хоронили своих убитых солдат, устанавливая над их могилами берёзовые кресты…

Карусель «Фигурная» была обожаема всей малышнёй. Ходили слухи, что строить её помогали те самые немцы уже после окончания войны, но никого из ребят это не волновало. Лошадки, слоники, верблюды и олени – вот что было по-настоящему интересно! Именно на этой карусели мечтал бесконечно кататься Пашка после того, как выйдет на пенсию. Именно после неё Милке однажды стало плохо – и выяснилось, что у неё совершенно никудышный вестибулярный аппарат…

Проблемы с этим самым вестибулярным аппаратом и сыграли с ней в один прекрасный день жестокую шутку.

***

Милку не особо любили сверстники. Едкая, независимая, колючая, не ставящая чужое мнение ни в грош – она многим была как заноза в заднице, однако отлупить или хотя бы просто проучить её хорошенько никто не решался. Девчонки ограничивались злобным перешёптыванием за глаза, пацаны же считали, что позорно драться с «бабой». Да и Пашка Калинин, с которым Елисеева всегда ходила парой, мог в ответ за свою подружку и морду набить, а связываться с этим психом, как всем было известно, – себе дороже.

Все прекрасно знали, что Милка не катается на аттракционах. Никогда! Её начинало зверски тошнить даже после слабеньких раскачиваний туда-сюда на простой верёвочной качели. При этом сил у неё в принципе было достаточно, бегала она довольно быстро, не задыхалась и не хваталась моментально за бок, как другие девчонки во время уроков физкультуры… но любое головокружение провоцировало тошноту. Когда весь её класс дружно мчался на карусели, она смирно сидела на лавочке, поедая мороженое. В один из таких моментов, когда одноклассники толпой унеслись на «Сюрприз», к Милке и подкрался Виталик Семенихин по прозвищу Ссыкло…

Если Милку не любили в детдоме, то Семенихина попросту презирали. Ушастый, нелепый, трусоватый и подлый – идеальный объект для насмешек, и Милка часто и щедро его ими осыпала. В глубине души Виталик ненавидел девчонку лютой ненавистью и мысленно придумывал для неё самые изощрённые планы мести. Сейчас же его внезапно озарило: Елисеева осталась одна, без своего верного телохранителя Пашки, другого такого удобного случая может больше не представиться!

Семенихин бесшумно подкрался сзади к лавке, на которой сидела Милка, и, не дав девчонке опомниться, цепко обхватил её руками, чтобы не позволить вырваться.

– Дурак, – взвизгнула Милка, повернув голову и узнав одноклассника. Она не испугалась, скорее разозлилась, и тут же попыталась сбросить его руки и подняться на ноги, но он приклеился к ней со спины, точно пиявка. – Пусти сейчас же, Ссыкло поганое!

– Сначала покружу тебя немного, – отозвался он, широко ухмыляясь.

Милка вмиг похолодела.

– Нет… нет! – вскрикнула она и забилась в его руках, пытаясь высвободиться, но он, не давая Милке больше времени на то, чтобы сориентироваться и защитить себя, быстро-быстро закружился с ней вместе вокруг своей оси. Это было, в общем, не так уж и сложно даже для такого дохляка, как Семенихин – Милка весила как птичка.

– Нет!!! – завизжала девочка, уже близкая к истерике и начинающая задыхаться. Она отчаянно пыталась притормозить это бешеное вращение, упираясь в землю слабеющими ногами в пыльных сандаликах. Но всё было тщетно: ноги безвольно болтались, словно варёные макаронины.

– Пожалуйста… не надо!!!

А Семенихин всё кружил и кружил её, пользуясь тем, что все остальные на аттракционе.

Милка перестала орать. В висках у неё ломило, желудок сжался в тугой комок, неумолимо выталкивая всё своё содержимое, которое уже подкатило к горлу, чтобы вот-вот вырваться наружу… она просто зажимала себе рот обеими руками, осознавая, что умирать, наверное, куда легче, чем испытывать вот такие муки.