К тому моменту, когда Жека появилась на кухне, где хозяйки ждали её за накрытым столом, она уже совсем успокоилась и смогла смотреть Лёле прямо в лицо. Хоть ей не приходилось до этого близко общаться с людьми, имеющими ограниченные возможности, она догадывалась, что меньше всего на свете Лёля нуждается в её жалости или сочувствии. Поэтому Жека избрала тактику «на равных». Не избегать Лёлиных взглядов. При разговоре обращаться именно к ней, а не призывать маму в посредники или сурдопереводчики. Даже если что-то из сказанного Лёлей казалось неразборчивым – Жека спокойно переспрашивала её, не делая напрасно вид, что всё поняла. Судя по тому, как благодарно засияли глаза подруги, это была идеальная модель поведения со стороны Жеки.

Завтрак был простой, но сытный – яичница с ветчиной, бутерброды с сыром, чай с домашним вареньем. Видно было, что мать с дочерью не жируют, но при этом далеко не бедствуют. Жека напрягла память и вспомнила, что Лёля пару раз упоминала в письмах своего отца: состоятельный бизнесмен, который ушёл из семьи лет десять назад к молоденькой любовнице, а от жены с больной дочерью «откупился» двухкомнатной квартирой в новостройке и ежемесячными переводами немаленькой суммы для Лёли. Видеться с дочкой он больше не изъявлял желания, как отрезало, считая, вероятно, что деньги с лихвой компенсируют ей нехватку родительского внимания. Но Лёлина мама, Ангелина Эдуардовна, всё же работала из дома, делая переводы с английского и французского языков, а Лёля занималась дизайном сайтов и фотошопом. Две сильные и независимые женщины.. одинокие независимые женщины.

Жека предложила отдать им деньги за продукты. Разумеется, она была уверена в том, что они откажутся, но не поиграть в благородство не могла – и затем сполна насладилась зрелищем возмущённых подобным предложением хозяек.

– Женечка! Как можно! Вы же наша гостья! Лёлина подруга! – сделав страшные глаза и протестующе отмахиваясь руками, вскричала Ангелина Эдуардовна. Лёля же произнесла что-то вроде:

– Йааа абыыыух, – и Жека с первого же раза отчётливо поняла, что подруга сказала: «Я обижусь!» – очевидно, делая предостережение на случай, если разговор снова зайдёт о деньгах. Оказывается, воспринимать на слух речь Лёли было не так уж и сложно. Главное – привыкнуть…

Лёлина мама поинтересовалась Жекиными планами на день. Да, суровая февральская погода не располагала к продолжительным прогулками, но всё-таки девушка впервые приехала в Москву, да ещё и ненадолго – обидно было терять драгоценное время…

– Может быть, выберемся все вместе погулять? – без особого энтузиазма предложила Ангелина Эдуардовна, невольно зябко поёжившись, когда взгляд её упал на тусклое сероватое небо за окном.

Жека великодушно отказалась. Ну, нет уж! Таскаться по холоду в модных сапожках на шпильке и короткой шубе – только зря морозить ляжки и задницу.

– Пожалуй, на прогулку и обзорную экскурсию я отправлюсь завтра, – мило улыбнулась Жека. – Сегодня же нам всем нужно отдохнуть перед спектаклем, чтобы хорошо выглядеть.

– Да вы и так красавица! – искренне сказала Ангелина Эдуардовна, и довольная Лёля согласно закивала. Однако обе были явно рады, что им не придётся высовывать носы на мороз до самого вечера.

Окончание трапезы прошло в мире и согласии. Мать с дочерью расспрашивали Жеку о её жизни в Уфе и интересовались, как она доехала. Жека наврала им, что прибыла в Москву в СВ-вагоне – почему-то стыдно было признаваться про свой плацкарт. Впрочем, враньё было Жекиным естественным состоянием. Она жила ложью, дышала ею, чувствуя себя как рыба в воде. Так, ещё в поезде, разговорившись с попутчиками, она тоже наплела им с три короба: заявила, что едет на премьеру спектакля Александра Белецкого по его личному приглашению – они, дескать, давно знакомы. Попутчики верили, восхищались и громко завидовали. Приврать Жека любила всегда, сколько себя помнила – всё по той же простой причине, что ей хотелось казаться, а не быть.

Вот и сейчас, сидя в уютной тёплой кухоньке с милыми гостеприимными хозяюшками, Жека рассказывала о себе: отец у неё депутат, а мама – хореограф, сама Жека работает стилистом-визажистом в лучшем салоне красоты Уфы, а ещё у неё есть парень, модный фотограф, с которым у неё всё серьёзно – планируют вскоре пожениться.

Разумеется, в этих словах не было ни грамма правды.

Вечером им предстояло грандиозное событие – поход на премьеру спектакля «Король Лир», где Белецкий исполнял роль Шута. О новом спектакле гудела вся театральная Москва: накануне состоялся закрытый предпремьерный показ для СМИ, и судя по первым откликам и фотографиям, уже оперативно просочившимся в прессу, это было нечто совершенно потрясающее, равно как и скандальное. Помимо, собственно, Белецкого, в спектакле была занята целая плеяда талантливых и известных артистов, поэтому билеты на первые премьерные дни расхватали за месяц вперёд.

Жеке билет достался бесплатно – благодаря Белецкому. Точнее, благодаря Лёле. Актёр с большим теплом и искренней симпатией относился к свой поклоннице, поэтому время от времени обеспечивал Лёлю с матерью пригласительными на свои спектакли. В этот раз он тоже оставил для них две контрамарки – или «проходки», как называли их современные театралы. Жека поначалу хотела отказаться: ей было страшно неловко, что из-за неё на премьеру не сможет попасть Лёлина мать. Однако Лёля заверила её, что всё в порядке: мама и так ходит с ней на каждый спектакль, так что ей абсолютно не принципиально увидеть «Короля Лира» в первый же день – она всё равно непременно посмотрит его, просто чуть позже.

– Не вздумайте стесняться, Женечка, – развеяла её опасения Ангелина Эдуардовна. – Я как-нибудь переживу. Пока вы с Лёлей будете в театре, я с удовольствием посижу где-нибудь в кафе, выпью кофе, почитаю интересную книжку… А потом встречу вас у служебного входа и тоже поздравлю Сашу с премьерой.

Служебный вход… Это, собственно, и было главной целью Жекиной поездки в Москву. Несомненно, она хотела увидеть «Короля Лира», но увидеть самого Белецкого ей хотелось не в пример больше. Лёля недвусмысленно дала понять, что артист обязательно пообщается с ними после спектакля – он всегда так делает.

– Но там же, наверное, и без нас будет толпа? – неуверенно предположила Жека. – Куча поклонников и поклонниц…

Но Лёля только улыбнулась, как бы призывая её успокоиться и заверяя, что с ними-то он точно пообщается, она гарантирует.

Сам спектакль Жека почти не запомнила. Не поняла. Да и не было особого желания вдумываться-вслушиваться… Она никогда не была поклонницей Шекспира, из всех его произведений более-менее представляя лишь сюжеты «Ромео и Джульетты» да «Отелло». Все остальные шекспировские трагедии и их герои – Макбет, Лир, Гамлет и так далее – смешались в её сознании в одну невнятную бесформенную массу.

Она видела, что артисты играют превосходно. На разрыв. Но не отдавала себе отчёта в том, что именно происходит на сцене. Глаза её были прикованы к одному лишь Белецкому. Несмотря на то, что роль Шута была отнюдь не главной, благодаря своей сшибающей наповал харизме и артистическому обаянию Белецкий безраздельно владел зрительным залом. Во время его ироничных и саркастических монологов публика забывала дышать, боясь упустить хоть словечко. Каждую особенно удачную реплику зал встречал аплодисментами. И Белецкий… он не был Белецким! На сцене находился Шут, персонаж куда более глубокий и сложный, нежели чем просто беззаботный придворный клоун. Это был мудрый и тонкий философ, чьи шутки постепенно делались всё более горькими.

– Для дураков – печальный день:

Все умники страны

Мозги надели набекрень

И стали им равны!

Преданный своему господину до конца, Шут остался с Королём даже после того, как тот лишился всего, что имел, и сделался нищим изгнанником.

– Мы станем с ним рука к руке —

Два круглых дурака:

Один в дурацком колпаке,

Другой – без колпака!

На финальном поклоне Лёля пихнула Жеку в бок, напоминая, что нужно подарить Белецкому цветы. Жека опомнилась, подхватила подругу под локоть, и они обе стали пробираться к сцене. Жека очень нервничала, что им не удастся протиснуться сквозь кордон восторженно-благодарных зрителей с букетами, но, к счастью, публика была воспитанная и соблюдала очерёдность: вручив свои цветы, люди послушно уступали место следующим поклонникам.

Белецкий заметил Лёлю издали, и лицо его осветилось приветливой улыбкой. Жека даже приревновала: она бы много отдала за то, чтобы получить от него такой же радостный и добрый, узнавающий, взгляд…

А дальше Белецкий сделал то, что и вовсе покорило её сердце – принимая букет от Лёли, он легко перехватил её руку и галантно приложился к ладони девушки губами. Лёля была единственной из зрительниц, кому он поцеловал руку! Жека готова была в этом поклясться!

– Не надо меня сегодня ждать! – вполголоса сказал Белецкий, наклонившись к Лёле со сцены и глядя на неё извиняющимися глазами. – У нас сейчас разбор полётов будет, могу сильно задержаться…

Но Лёля только протестующе замотала головой, давая понять, что всё равно дождётся – очевидно, это уже была их сложившаяся маленькая традиция.

Всё это время Жека стояла не шелохнувшись и, продолжая поддерживать Лёлю под локоток, тупо пялилась на артиста. Боже, как же он был прекрасен… Наконец, заметив этот восторженный взгляд, Белецкий скользнул вопросительным взором по её букету и лукаво улыбнулся. Опомнившись, Жека сообразила, что так и не вручила ему цветы от себя лично, и тут же неловко ткнула их в сторону сцены. От смущения она не видела его лица в тот момент, только почувствовала, что он взял букет, а затем услышала негромкое «спасибо».

Всё это заняло не более тридцати секунд. А затем, ещё раз одарив Лёлю (и Жеку с ней за компанию) благодарной улыбкой, Белецкий двинулся к дальнему краю сцены, где томились в ожидании другие зрители со своими букетами.

На Жеку напал какой-то ступор. Пока они с Лёлей шли к гардеробу, получали верхнюю одежду, выходили на улицу через главный вход и, обойдя театр слева, ныряли под арку – к служебному, она не проронила ни слова.

Возле служебки их уже поджидала Лёлина мама.

– Ну, как всё прошло? – кинулась она к девушкам. – Как вам спектакль?

Но даже Лёля с её не совсем внятной речью сейчас была куда более многословным и интересным собеседником, чем Жека – та же просто молчала, продолжая глупо улыбаться.

Затем они ждали Белецкого. Ждали долго, около часа, стараясь не обращать внимания на мороз. То, что артист задерживался, было им даже на руку – толпа поклонниц возле служебки сначала заметно поредела, а потом и вовсе рассеялась. Очевидно, девушки решили, что Белецкий вместе с другими артистами уже давным-давно под шумок покинул театр и уехал домой…

Жека готова была ждать хоть до самого утра. Ей было совершенно плевать на то, что ноги, щёки и уши у неё натурально заледенели. Она намерена была дождаться, чего бы ей это ни стоило. Впрочем, и сама Лёля, и её понимающая союзница-мама тоже не собирались уходить. Видимо, терпеливое ожидание артиста после спектакля было их привычной практикой…

– Ох, – наконец, разглядев за застеклённой дверью знакомую высокую фигуру, радостно воскликнула Ангелина Эдуардовна, – а вон и Саша идёт!

В то же мгновение дверь служебки распахнулась, и оттуда вышел Александр Белецкий собственной персоной.

Чувствуя, как враз затряслись все её поджилки, Жека, тем не менее, сделала шаг навстречу артисту и решительно вскинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Их взгляды схлестнулись – её светло-голубые глаза и его синие, и она невольно зажмурилась, точно обожглась.

Теперь она знала, что это не сказки – можно действительно обжечься о чужой взгляд и сойти с ума.

В один момент.