Сейчас растут прекрасные, талантливые дети. Я таких видела много у себя в центре красноречия, на съемках детского КВН. Но есть повод, по которому я не могу промолчать. Еще со времен учебы в педагогическом у меня есть две подруги. Сегодня они работают учителями в школе. Одна учит математике, другая – истории. Бывает, интересуюсь у них, какие они, современные дети? Отвечают: «Да дети-то молодцы, добрые, светлые. Такие же, как мы на рубеже 80–90-х. Но…» Но есть один минус. Современным детям создают тепличные условия – и в школе, и дома.

Нынешние дети не дежурят по школе. Сейчас уже трудно представить себе, чтобы десятилетка мыл полы в классе. А для нас это было приключение. Потому что вместе с соседкой по парте мы оставались в кабинете одни, можно было похулиганить, сесть за стол учителя и во весь голос пародировать: «Детиии, открываем тетрааади, пишем классная работааа. Михалкова! К доске!» Весело было. И такая дополнительная нагрузка воспринималась совершенно нормально. Ну, пол помыли, что такого? Наш ведь класс, мы тут учимся.

А сейчас? Попроси школьника доску протереть, сразу родители возмутятся – эксплуатация детского труда. Детей в школу возят на машине, высаживают у самого входа. Беспокоятся, а как же, ребенок заблудится, мало ли что случится. А мы в школу ходили пешком или ездили в переполненном автобусе. Мы не боялись ничего. Зимой в темноте шли к первому уроку. И уже в первом классе считали, что провожать нас за ручку – это слишком!

Сегодня детей стараются уберечь от любой опасности. Это правильно. Детей надо беречь и защищать. С другой стороны, если активно брать ребенка под крыло, то как же он научится самостоятельности? Выживанию в реальном мире?

Да, мы в детстве себя не жалели, рисковали, участвовали в различных авантюрах. Набивали синяки, зарабатывая личный опыт. И это тоже хорошо. Чем больше шишек ты набьешь в детстве, тем меньше у тебя их будет во взрослой жизни. Учебники читать нужно. Взрослых слушать – конечно. Но личный опыт – бесценен.

В этом плане сложное, но очень конкретное время 90-х, верхне пышминские типичные дворы и местные резкие парни начали формировать меня как личность. Пространство моего детства определялось и объяснялось этими тремя точками, которые стали для меня впоследствии опорой для прыжка вверх.

Возвращаясь к детским фотографиям. Вот я – маленькая девчушка на лыжах. Снимок черно-белый, но я вижу, как горят у меня щеки. Еще бы, пять километров на беговых лыжах, да на уральском морозе – вот это да!

Или вот я – такая красавица около березок. В спортивном костюме – он на размер больше, но зато красивый.

Или еще смешной кадр. Мне лет десять. Стою у себя в комнате. Чуть растрепанная, запыхавшаяся. Улыбка до ушей. Видимо, забежала с улицы домой и через секунду одной ногой уже снова в подъезде. Потому что мы не сидели дома.

Что объединяет все эти фотки? Улица. Мы, дети позднего СССР и начала 90-х, буквально жили на улице: с утра до вечера гуляли. Дома только ели, спали и отмечали день рождения. Сложных гаджетов тогда еще не изобрели, до изобретения «Инстаграма» было больше 20 лет. Ничего сложнее тетриса и пульта от «Дэнди» мы в руках не держали. Первый и единственный на всю округу компьютер, который появился у одного моего школьного знакомого, воспринимался в 95-м году, как нечто инопланетное и малоинтересное.

Улица меня многому научила, в том числе общению с парнями. Улица – это пространство приключений и реальных испытаний. Мы гуляли по стройкам без касок, мы лазали по деревьям, ходили в походы, жгли костры и плавали на самодельном плоту по озеру. Беспокоились ли за нас родители? Думаю, да. Но спасибо им, что давали возможность самостоятельно исследовать мир.

Почему мне кажется важным рассказать об этом в контексте общения с мужчинами? Успешные мужчины – мои ровесники и старше – в большинстве своем тоже росли на улице. Школы, двор, драки, настоящая дружба, любовь и приключения. Поэтому, перед тем как начинать разговор с мужчиной, у меня не возникает ощущения неравенства. Интуитивно, на сотые доли секунды я возвращаюсь в свое детство и думаю, как бы мы с тобой встретились, будь нам по десять лет? О чем говорили бы, на какие авантюры отважились?

Как-то мой дядя – военный разведчик – рассказывал мне, что нечто подобное бывает у тех, кто служил в армии. Один может быть министром, а другой – сторожем на заводе. Но, если они оба служили в ВДВ, то, как говорят, начинают друг к другу относиться как братья. Общность, командность, взаимовыручка.

Таким ВДВ для меня является двор моего детства. Я всех примеряю к нему. Уже потом, пообщавшись, делаю выводы о том, что за человек стоит передо мной, из какого он теста.

Мы все выросли разными. Но двор дал нам кое-что общее: самостоятельность и дух здорового авантюризма.

У нас во дворе всегда была своя банда: мальчишки, девчонки. Состав иногда менялся, но принцип оставался – работа в команде.

Первый вывод, который я сделала в общении с парнями: их лидерство оспоримо. В десять лет мои подружки считали, что мальчик должен быть сильнее, умнее, смелее. А девочка – послушнее и красивее. Такая установка постепенно начала вызывать во мне внутренний протест. Причина банальна. Во-первых, я ничего никому не должна. Во-вторых, жизнь проходит, а парни нечто захватывающее предлагали редко, силу не демонстрировали, ум и смелость хранили про запас.

Шажок за шажком, я начала чуть настойчивее проявлять инициативу в вопросах организации новых героических миссий. Первый успех не заставил себя долго ждать. Где-то в середине мая я предложила: «Ребята, давайте корабль построим? Водоем рядом есть. Классно будет!»

Действительно, в пределах километра от дома, в районе садовых участков, было несколько прудиков. Сейчас я понимаю, что это обычные большие лужи или пожарные водоемы. Но тогда нам казалось, что мы стоим на берегу бушующего моря. Ходили дворовые легенды, что там глубина триста метров, и на дне затаилась хищная рыба. Супер! Опасность! Полный вперед! Тем более – корабль надо делать о-бя-за-тель-но. В те годы у детей действовало простое правило: чем опаснее – тем интереснее.

Разумеется, мальчиков поразил масштаб моей судостроительной мысли, было видно, как загорелись у них глаза. Но так сразу соглашаться с девчонкой было не «по-пацански», не «по-пышмински». Начали скептически хмыкать, с трагически серьезным видом преувеличивать сложность предприятия и даже намекали, что девчонок на борт не возьмут. «Ага, чего придумали! Еще как возьмете», – подумала я про себя, но в громкие споры тем не менее вступать не стала. Для меня было принципиально важно, что инициативу в целом одобрили. С моей стороны звучала только похвала за каждое промежуточное достижение.

Судно удалось на славу: две старые покрышки, доски, квадратный метр фанеры и старый ковер. Корабль мечты. Самое интересное, что в итоге он поплыл. И наш экипаж в составе четырех человек достиг центра пруда. Помню, надвигалась туча, и я, шмыгая простуженным носом, чувствовала запах дождя – один из моих любимых ароматов. Он шел где-то в паре километров, но теплый влажный воздух с оттенками вымоченного разнотравья и промокшей хвои долетал до меня и только раззадоривал воображение. На фоне мятой, сизоватого оттенка тучи плеск волны производил на нас впечатление тихоокеанского шторма из сериала про Кусто. Волна накатывала, ноги промокли. В тот момент нам на минуту показалось, что мы не возле дома, в пригороде Екатеринбурга, а где-то далеко, в героическом странствии, где у нас нет никакой страховки, ни помощи извне, и все зависит только от нас самих. Мы, как юные магелланы, отправились навстречу неизвестности и были этому счастливы до дрожи в ногах.

Успех этого предприятия позволил мне сделать очевидный вывод: девочка может брать инициативу в свои руки.

Продолжая развивать свою девичью философию, я начала тестировать пределы инициативности: до каких пор можно давить на парня, чтобы его не взбесить? Месяца три мои еженедельные предложения «А давайте, мы…» принимались спокойно, с умеренным энтузиазмом: мы строили штаб на дереве, собирали макулатуру, ходили в лес. Обычные развлечения детворы.

Все шло хорошо до того момента, пока я не начала учить парней, как разжигать костер и что брать с собой в поход. «Вася, ты веточки березовые не клади, лучше сосновые. А где береста? Коля, не нужен перочинный ножик, лучше еще яблок возьмем», – лезла я под руку. И однажды все-таки услышала это: «Я пацан, я лучше знаю. А ты, девчонка, отойди».

Вот эта коронная фраза «я – пацан» означает только то, что дальнейшие споры с парнем можно прекращать. Потому что любая следующая реплика будет восприниматься им, как подозрение в том, что он слаб. А подозревать пацана в слабости – это суровое и опасное преступление, которое карается жестко, пресекается на корню. Услышала «я – пацан» – все, молчи, улыбайся, хлопай ресницами и взлетай. Это я поняла потом. А тогда была возмущена до предела. Какое свинство! Какое шокирующее заявление! Рассердилась – не передать, как. Фыркнула. Развернулась. Убежала. Дулась неделю.

Но, справедливости ради, парни оказались молодцы. Поступили правильно: пришли с повинной, даже не будучи виноватыми.

Почему это так важно? Конечно, бывают ситуации, когда мужчины виноваты и должны просить прощения. Когда ты опоздал, приврал, вазу разбил, кота не покормил, не заметил новую стрижку – за все это надо извиняться искренне и убедительно. Особенно – за прическу. Такое не прощается. Но иногда я и сама бываю не права. И вроде понимаю, что надо пойти, проявить инициативу, разрулить ситуацию…

В студенческие годы у меня были определенные трудности с дисциплиной. Могла заставить человека ждать на морозе, пока приводила себя в порядок, или сделать поспешные выводы о ком-то, сказать неприятные слова. И получала в ответ: «Юля, как же ты могла так поступить…»

Помню, в средних классах мы с подругой подшутили над мальчиком Жорой. Он был ко мне неравнодушен, пылал чувствами, стеснялся и краснел в моем присутствии, но в целом парень был неплохой. Добрый. Так вот, решили мы Жорика делом занять.

В школе была столовая. Точнее, так: столовка. Между этими двумя словами раньше угадывалась едва заметная, но принципиальная разница. Как между словами «рябь» и «зыбь». Столовая – это полноценный общепит. Как сегодня фудкорт. Даже занавески на окнах и скатерти на столах были. Столовка же – это ближе к Макдоналдсу. Когда тебе надо быстро поесть, и весь гастрономический репертуар ты знал наизусть. А в качестве самобытных деталей – чуть битые тарелки, чай в граненых стаканах, минтай с макарошками и слегка сыроватая выпечка.

В этой столовке работала посудомойка по имени Жанна. Ей было далеко за пятьдесят. Она курила в школьном дворе папиросы «Беломор» (несмотря на запрет), носила красные бусы и имела четыре золотых зуба во рту. Закрой ей один глаз повязкой, посади на плечо попугая – вот вам готовый пират. Буквально недавно пересматривала гениальный, многое заставивший переосмыслить фильм Феллини «Восемь с половиной» и вспомнила роль Эддры Гейл – слегка тучной, с растрепанными волосами барышни Сарагины, танцующей румбу. Вот – она самая! Точное попадание в образ.

Мы тетю Жанну боялись сильно. И вилки она плохо промывала: только переднюю часть, а саму ручку – нет. Поэтому вилка была жирной и скользила в руках, как обмылок в сауне.

Так вот, решили мы отправить Жорика на встречу с «прекрасным». Подхожу к нему, беру за локоть и говорю: «Помоги-помоги, кажется, я сережку обронила в стакан, который уже сдала на мойку. Найди, пожалуйста, это так важно!» Жорик расцвел. Я сама к нему подошла и что-то попросила! «Конечно, Юлечка! Сию минуту». И уверенным шагом направился в помещение с грязной посудой. К сожалению, закончилось это печально. Наш Индиана Джонс побил семь стаканов, три тарелки и умудрился помять две ложки. Родителей вызвали к директору. Устроили нагоняй.

Разумеется, ничего я не теряла, но Жорик ни словом не обмолвился о том, кто его надоумил войти в логово Жанны. Правда, спустя неделю подошел и шепнул мне на ухо: «Вот ты зараза!» И больше уже никогда не подходил. Как нам с подругой было стыдно!

Таких шуток и нелепых ситуаций в школе и в университете было немало. Но в тот период я редко первой шла извиняться. В исключительных случаях. Ждала, когда придут ко мне. И дело было не в том, кто признает вину. Просто если человек вопреки своему убеждению в собственной невиновности все-таки приходит к тебе поговорить, это значит, что ты ему как минимум не безразлична. Для меня было категорически важно понимать, что я кому-то нужна. Жестоко? Может быть.

В общем, после того, как я впервые из уст приятеля услышала «я – пацан», всю ночь пролежала, уткнувшись в подушку. Размышляла о произошедшем, сделала еще один вывод: если работаешь в команде с парнями, не надо брать всю инициативу в свои руки. Оставь что-нибудь мальчикам.

Мальчики, а также и мужчины, уверены, что есть вопросы, которые находятся исключительно в их компетенции. Сегодня перечень этих тем не изменился: политика, спорт, рыбалка, а также все, что касается «сурового мужского труда» – как забивать гвоздь, пилить доску, клеить танчики… Даже если он по факту молоток в руке ни разу не держал, все равно – лучше знает, как поступать со своим гвоздиком.

А еще – машины. Мужчины у нас – главные механики и гонщики. Если он ведет автомобиль, а впереди идущая машина совершает непредсказуемый маневр, то вы с вероятностью 80 % услышите: «Наверняка баба за рулем». Причем не «женщина», не «девушка», а именно «баба». Правда, стоит ей выйти из машины, и – о, чудо! – она обратно превращается в женщину.

Вообще, я заметила, что слово «баба» мужчины употребляют исключительно в своей однополой компании. Не знаю, может, причина в том, что это самое простое слово: один слог повторил два раза – вот и все. Меньше энергозатрат. То ли дело – женщина! Семь букв. С женщинами все сложнее.

Второй важный вывод, который я сделала: предоставлять мужчине право на единоличное решение вопросов, где он будет главным экспертом и королем. Вот поэтому спортивные события я предпочитаю обсуждать только с подружками. Однако тему «как управлять Россией и кто во всем виноват» я время от времени поднимала во время репетиций «Уральских Пельменей». Заканчивалось это все спором на повышенных тонах, маханием рук и киданием посуды в стену. Лучше не обсуждать политику с мужчинами. Не надо.