– Попался, – вдруг раздался над его ухом угрожающий шепот, и в следующий миг сильная рука прижала государя к стволу дерева, а перед его глазами мелькнуло что-то длинное и блестящее, как обрезок луны.

Государь вспискнул и закрыл глаза.

– Э, да ты кто такой?

Государь открыл глаза. Перед ним, на дорожке в лунном свете, стоял мальчик, или, скорее, юноша, в чистых полотняных штанах, закатанных по колено, в серой куртке и с узлом через плечо. Куртка была распахнута, и в ней виднелось гладкое белое тело юноши, сильное, как тело удава. У него были темные волосы и темные глаза. В правой руке он держал что-то вроде короткого копья с тремя зубчиками, – это-то копье, а не обрезок луны, как почудилось Инану, и побывало у его шеи.

Мальчик выпустил императора и хмуро сказал:

– Эй, я думал, ты сторож. Ты чего здесь делаешь? Это мой участок.

– Как твой участок? – изумился Инан. – Это государев сад.

Оборвыш причмокнул.

– Сад – государев, а участок – мой, – сказал он. –

Я здесь рыбу ночью ловлю. А этот сторож повадился лазать в мои верши.

Инан поглядел на него с изумлением. Он слыхал, что в государевом саду ночью гуляют привидения, но никогда не слыхал, чтобы в государевом саду ночью ловили рыбу. И вообще, как этот голодранец сюда попал?

– Ты, – заявил незнакомый мальчик, – если хочешь ловить рыбу, лови у Серебряного ручья, или под храмом Семи Радостей. Там тоже есть. А здесь не смей – зарежу.

– Я не умею ловить рыбу, – растерянно ответил Инан.

– А, – задумался незнакомец, – хочешь, научу?

* * *

Мальчики сошли к неширокому ручью, вытекавшему из известняковой пещерки. Незнакомец вытащил нож, срезал гибкий ивняк и стал показывать, как надо плести вершу. Потом на мгновение скрылся в пещере и вернулся оттуда с двумя плетушками, в которых бились маленькие рыбы с оттопыренными, похожими на веер, плавниками.

– Белозубки, – сказал незнакомец. – А теперь смотри.

Мальчик зашел в ручей, пока вода не дошла ему примерно до колена, зажег в левой руке бумажный фонарик и стал неподвижно. Теперь, в свете луны, Инану было видно, что волосы у мальчика не просто темные, а темно-рыжие, такого густого красного цвета, как свернувшаяся кровь или засохшая фиалка; он был одного роста с Инаном, но шире в плечах, и кулак его обхватил древко остроги как амбарным замком.

Миг – и острога ударила в воду. Еще миг – и незнакомец выскочил на берег с большой белой рыбой на конце остроги. Рыба таращилась, делала страшные глаза. Она была юноше до пояса.

– Я так не сумею, – горько сказал Инан.

– Сумеешь, – возразил мальчик, – знаешь, сколько она на рынке стоит? Три ишевика.

Инан вспомнил, что ишевики теперь чеканят не с его портретом, а с портретом матери.

– Правда, надо дать пять розовых дворцовой страже, и десять – блюстителям на рынке, – продолжал незнакомец.

– Я в жизни не держал в руках столько денег, – вдруг тихо сказал государь.

Мальчики замолчали. Тихо светила луна, плескался ручей, и Инану показалось, что в шорохе ручья он различает шелест идущих по дну рыб. Ему было и хорошо, и неудобно на этом мокром травяном склоне.

– А ты, кстати, кто? – спросил темно-рыжий незнакомец.

– Я император, – ответил Инан, – а ты?

Незнакомец засмеялся.

– Ну тогда я – король.

Инан подумал.

– Короли не умеют ловить рыбу, – сказал он.

– Напротив, – возразил мальчик, – король должен быть примером для воинов. Он должен уметь все. А если он не будет лучше всех охотиться и лучше всех драться в бою, так его тут же зарежут, и будет другой король.

– С императором не так, – сказал Инан. – Ему не надо лучше всех охотиться.

Темно-рыжий незнакомец захохотал, обнял его и повалился на траву, суча ногами в воздухе. Инан тоже засмеялся.

– А если серьезно, – спросил Инан, – как тебя зовут?

– Идасси. Я учусь в Лицее Белого Бужвы, в последнем классе. Но у меня не так много денег, как мне хотелось бы, и вот я ночью хожу сюда.

Теперь государю было понятно, как попал сюда этот мальчик. Лицей Белого Бужвы находился внутри дворцовой ограды, мальчики спали в соседних павильонах, и, конечно, Идасси ничего не стоило вылезти ночью в государев сад. Другое дело, что бы он стал делать, напоровшись на привидение?

– А белку или оленя ты подстрелить можешь? – спросил Инан.

– Белку нельзя. Они все учтенные. И яблоки тоже сосчитанные. А рыбу можно, так как ее никто не считал. И вообще, ты когда-нибудь видел, чтобы священными белками торговали на рынке?

Государь хотел сказать, что он вообще никогда не видел рынка, но вместо этого просто покачал головой.

– Вот. А какой смысл убивать белку, если не можешь ее продать?

Они помолчали.

– Ты чего дрожишь? – спросил вдруг Идасси.

– Я боюсь ночи, – признался Инан, – наверное, здесь много привидений.

– Нашел чего бояться! – изумился мальчик. – Если хочешь, любой стражник у ворот гораздо поганей этих самых привидений. Талисман против привидений стоит полтора ишевика, а ты видал где-нибудь стражника, который удовольствуется только полутора ишевиками?

– А у тебя есть талисман против привидений? – робко спросил Инан.

– А то как же, – кивнул мальчик.

Инан потупился. Он опять вспомнил, что никогда не бывал ночью в саду и что, наверное, ночью в саду водятся не только такие вот симпатичные мальчишки из лицея, но и привидения разных чиновников, казненных за совершенные преступления или, наоборот, за то, что они отказывались преступление совершить. Мальчик поглядел на дрожащего Инана, снял со своей шеи ладанку и сказал:

– На, держи, коли ты такой трусливый. Я себе новый куплю.

Инан надел на себя амулет.

– А ты чего из дому сбежал, если ночи боишься? – спросил Идасси.

– Мать накричала.

– Стерва мать-то?

Государь не ответил.

– Любишь ее?

– Очень.

– Знаешь, – сказал Идасси, – я думаю, когда ты вернешься, она задаст тебе страшную трепку.

– Похоже на то, – согласился Инан.

– Знаешь что, – отдам-ка я тебе этих рыб. Думаю, если она увидит этих рыб, она не станет ругаться. Только скажи, что если она пойдет продавать их на рынок, пусть уплатит пять розовых страже у ворот и десять – наздирателям на рынке. А то они будут просить несусветную цену с неопытного человека.

– Проводи меня домой, – попросил Инан, – а то мне страшно.

Идасси надел больших рыб на ивовый прут, а маленьких положил в корзинку, и они пошли.

Они дошли до храма Семи Зернышек, и, по совету Идасси, государь прокрался задами к боковому флигелю, где была его спальня. Идасси был незнаком с расположением зданий в этой части дворца, и государев павильон, по правде говоря, был не из самых роскошных. Как мы уже отметили, государь пользовался одним павильоном, а мелкий чиновник, приближенный к постели государыни – целыми тремя.

Идасси посоветовал государю, чтобы оттянуть трепку, влезть через окно, и даже сам поддел окно ножичком и отковырнул легкую деревянную раму.

– Так ты не веришь, что я государь? – спросил напоследок Инан.

– Если бы государь пропал из дворца, представляешь, какой был бы сейчас переполох, – ответил Идасси.

Он заметил, что Инан голоден, и отдал ему серую булку с маслом.

* * *

Как это ни покажется вам странным, уважаемые читатели, но как Инан сказал Идасси правду, что он император, так и Идасси тоже сказал Инану правду, что он король.

Императоры были у людей, а короли были у варваров, и поэтому Идасси был не совсем человек, а варвар. Вокруг империи жило множество разнообразных народов, и чем дальше, тем разнообразнее. Те, что поближе, приносили человеческие жертвы и ели сырое мясо, а те, что подальше, и вовсе имели три ноги и рот посреди брюха. Но Идасси был из тех варваров, у которых было два глаза и одна голова, и рот у него был на собственном месте.

Эти варвары не знали ни письменности, ни земледелия, а питались тем, что нападали на империю или служили в ее войсках.

Лет пятьдесят назад на империю напал народ под названием «синеухие». Этот народ жил у самых границ империи, а за ним жил народ по прозванию «рогатые шапки». Чтобы защититься, империя отправила послов к «рогатым шапкам» и обещала хорошо заплатить, если те истребят «синеухих». «Рогатые шапки» истребили «синеухих», поселились на их месте и тоже собрались нападать на империю. Тогда империя послала людей к народу «длинноголовых», который теперь жил за «рогатыми шапками», и обещала хорошо заплатить, если те истребят «рогатых шапок». «Длинноголовые» на своем языке называли себя вархами, а иногда западными ласами, – так мы их и будем называть впредь. Вархи, или западные ласы, истребили «рогатых шапок», поселились на их месте и тоже собрались нападать на империю. Тогда империя послала деньги брату короля вархов, тот отравил своего брата и занял его трон. Племянникам его, сыновьям отравленного, это не очень-то пришлось по душе. Дядя и племянники стали препираться друг с другом так, что реки в стране вархов потекли кровью, и вархам стало не до империи. Дядя попросил у империи помощи оружием и золотом, а империя, в залог верности, попросила у него в заложники сына, Идасси. Тот послал мальчика. Года через два дядю зарезали, племянники стали драться уже не с дядей, а между собой, и так это продолжалось еще несколько лет, пока на троне не оказался сын младшего из них, Рахем Зернотерка.

Король Рахем Зернотерка стал собираться в поход на империю, но тут доброжелатели ему напомнили, что в столице обитает законный наследник трона, четырнадцатилетний Идасси, и что если узурпатор соберется воевать, то, пожалуй, Идасси вернется в свою страну и у него будет много денег и сторонников.

Тут новый король вархов раздумал воевать и попросил прислать ему книжек с законами и о том, как возделывать землю. А Идасси остался жить в столице, и каждый год туда приезжали самые знатные люди королевства: одни – чтобы уговорить его вернуться, а другие – по поручению короля, чтобы его убить.

Идасси был мальчиком умным и хитрым, с сильными руками и не по годам тяжелым подбородком. Преподавали ему лучшие учителя. Учился он отменно, а с силой его могла сравниться только его жадность: с дворцовыми поварами (именно им, а не на рынке он чаще всего продавал рыбу), торговался он беспощадно, из-за каждого гроша. Зато потом швырял эти деньги приятелям: настоящую выгоду получаешь не когда сидишь на деньгах, а когда тратишь их на друзей. Вообще Идасси менялся мгновенно: на рынке он был базарный спорщик, на уроках, – блестящий ученик, а с мятежными баронами – сын их законного короля.

В то время, о котором мы ведем рассказ, Идасси как раз исполнилось семнадцать лет: он был почти на год младше государя Инана.

На следующий день, едва у Идасси кончился урок математики, его вызвали к начальнику лицея. Идасси сразу вспомнил о ночном знакомом. «Донес, кухаркин сын, что я рыбу ловлю! А почему, спрашивается, нельзя? Покажите мне в империи такой закон, чтобы запрещал ловить рыбу в Ивовом ручье!»

Но начальник о рыбе и не вспомнил, а сдал Идасси с рук на руки какому-то чиновнику из дворца. Глаза у чиновника бегали, как два таракана. Чиновник проводил Идасси до паланкина, взгромоздился следом и почтительно захлопнул дверцу.

«Нет, это не рыба. Это дядины штучки», – подумал Идасси и тихонько пощупал за отворотом сапога широкий и плоский, как хвост попугая, нож, который всегда носил с собой. Идасси знал, что в любой миг его могут убить. Империи, конечно, его смерть была невыгодна, потому что сразу после его смерти его дядя напал бы на империю, но Идасси повзрослел рано и потому понимал, что то, что невыгодно государству в целом, может быть выгодно чиновнику в частности: достаточно, например, дяде заплатить Рушу много денег, и тот прикажет его убить: «Пытался, мол, бежать».

Через полчаса паланкин остановился: толстенький чиновник высадился первым и высадил Идасси. Перед ними возвышался маленький павильон с крышей, похожей на сосновую шишку. Мраморные ступени были застланы инисским ковром, а на ковре расставлены серебряные зверушки. Толстенький чиновник повел Идасси внутрь. Прошли одну комнату, другую, третью, – Идасси в изумлении вертел головой и чуть не влетел в цельное зеркало, затканное золотыми цветами. Идасси в жизни не видал такой роскоши: в Лицее Белого Бужвы мальчиков воспитывали в тростниковых стенах, в духе справедливой строгости, а дома, в королевстве… Ба! Двадцать лет назад отец Идасси в одном из походов захватил золотую уточку-солонку, и об этом событии песен сложили больше, чем помещалось в солонку крупинок соли, потому что тогда никто из народа вархов не видел такой искусной работы и столько золота в одной уточке.

Наконец вошли в комнату, имеющую форму морской раковины: повсюду лежали подушки и стояли кресла, за витой колонной дымилась золотая курильница, под потолком качались цветочные шары. У столика для лютни сидел худощавый мальчик в черных штанах и белой шелковой куртке.

– Государь Инан, – возгласил толстенький чиновник.

Мальчик обернулся.

– А, – сказал он, – кто вчера не верил, что я – император?

* * *

Государыня Касия убирала волосы, когда ей доложили:

– Государь Инан отыскался. Ночью бродил по саду, а потом отковырнул окно своей спальни и изволил, незамеченный, лечь. Где-то при том поймал трех рыб-желтоперок, спрятал их под подушку, загадил постель.

– Великий Вей, – сказал молодой военный чиновник, которого прочили на место в смежных покоях, – а рыбы-то откуда?

– Тьфу, – сказала государыня, – как в государстве быть покою и теплу, если государи спят в обнимку с рыбами?

Позвала первого министра Руша и приказала:

– Пройди к государю Инану и скажи, что он не выйдет из свой спальни, пока не попросит прощения у брата. Да вот еще что: у него в спальне стоит игрушка, подаренная господином Даттамом в прошлом году, – возьми эту игрушку и отдай его высочеству Варназду.

Эта самая игрушка, подаренная Даттамом, была не что иное, как удивительные часы, собранные из десяти тысяч колесиков, и они отсчитывали обычный час и минуту, время восхода и захода солнца, дни, месяцы и годовые знаки, время сбора налогов и время праздников, а также показывали, как двигается солнце и обе луны, и в награду за эти часы господин Даттам выпросил себе право забирать в храм приговоренных к смерти преступников и изучать на них, живых или мертвых, строение души или тела.

Первый министр Руш обрадовался и поспешил в государев павильон.

* * *

Инан и Идасси тем временем развлекались во внутреннем дворике: Инан приказал привести лошадь, а Идасси сел на лошадь, пустил ее вскачь и стал вытворять разные штуки, – висел то под брюхом, то за хвостом. Эту науку он усвоил раньше всех прочих, так как варвары сначала учат детей ездить на четырех ногах, а потом уж ходить на двух.

Вдруг, в разгар веселья, прибыл чиновник и доложил:

– Государь, соблаговолите последовать в спальню.

Государь, дрожа, вернулся в спальню, а Идасси, хотя его никто не приглашал, забежал за угол, ухватился за рогатый карниз, перекинулся на крышу, пробежал к галерее за государевой спальней, спрыгнул вниз и, отколупнув, как вчера, створку окна, запустил глаза внутрь.

Руш, ожидавший в государевой спальне, кланяясь, доложил:

– Государыня-мать велела запереть вас в спальне, пока вы не извинитесь перед братом.

Государь сел на кровать и собрался плакать, а чиновник отпер стеклянную, с вырезанными на ней цветами дверцу шкафа и достал оттуда часы.

– Это что такое? – закричал Инан.

Руш поклонился:

– Повеление государыни: взять игрушку и отдать его высочеству Варназду, ибо всякий проступок должен сопровождаться возмездием.

Государь, закрывшись рукавом, зарыдал.

– А ну положи на место!

Руш обернулся: в комнату, через подоконник, впрыгнул темно-рыжий юноша в форме лицеиста Белого Бужвы, худощавый и широкоплечий, и с широким ножом в руке. Руш выпучил глаза, а Идасси выхватил у него игрушку и запихнул обратно в шкаф с такой силой, что серебряные луны затрепетали и на верхушке часов распахнулось окошко, из которого выскочила фигурка человечка в платье налогового инспектора.

– Как-как так… – с изумленной злобой начал Руш.