Однажды… Мира часто, зажмурившись, воображала этот день… Однажды этих самых сил станет очень много! Она даже сможет бегать, не задыхаясь, и забираться на деревья, не опасаясь сорваться из-за того, что ноги становятся ватными и трясутся.

– Давай залезем на дерево!

Эви, задремавший от тепла, как кот, смешно заморгал. Зелень в его глазах сгущалась постепенно, будто тоже медленно приходила в себя.

– На какое еще дерево?

– Да на то, где красные ранетки. Знаешь, вкусные! Я с земли подбирала. Но наверху они ведь еще вкуснее!

– Как же мы залезем? – Он с сомнением посмотрел на свои тощенькие, дряблые ноги. – Силенок не хватит.

Мира заспорила:

– В прошлом году я же лазила, помнишь? С чего же сейчас их не хватит?

«А вдруг не хватит? – Пузырьки возле сердца сделались ледяными и разом впились в него. – Да ну… Я же расту. Значит, и сил должно становиться все больше и больше. Так Дрим говорил…»

Для начала опустившись на четвереньки, она с трудом поднялась, выпрямилась и переждала привычное головокружение, от которого в глазах возникал целый мушиный рой.

– Пойдем! – Она дернула мальчика за руку. – Знаешь, они какие хрустящие! У меня прямо слюнки уже текут.

Эви поднялся, но было видно, что он совсем не горит желанием лезть на дерево. Пристально разглядывая что-то у реки (Мира тоже оглянулась, но ничего особенного не увидела), он пробормотал:

– Можно кого-нибудь из взрослых попросить. Им же легче залезть! Прата, например. Он не откажется.

– Но мне самой хочется! – закричала Мира, наступая на него. – Когда они – это же совсем другое. Они и так все для нас делают: готовят, книжки читают, стирают… Всё! Но мы же тоже должны хоть что-то делать, а то так вырастем и ничему не научимся. Как тогда?

– Откуда берется стиральный порошок?

Она уставилась на него в недоумении:

– Что?

Мальчик виновато растянул синеватые сухие губы:

– Я вот все думаю: откуда вообще все берется? Порошок, мыло, продукты… Туалетная бумага – откуда?

– Что значит… Я… Я не знаю…

Ее поразило, что Эви заметил то, о чем она сама даже не задумывалась. Обычно Мира первой видела самое важное, над чем стоило ломать голову.

От растерянности она ухватилась за свой проверенный спасательный круг:

– Надо у Дрима спросить!

Эви посмотрел на нее как-то странно:

– Может, он и не скажет… Может, это их взрослый секрет. Бывают же такие!

– Что секретного в том, откуда туалетная бумага берется?

– Ну не знаю… А почему тогда они не говорят?

– Потому что… Потому что никто и не спрашивал! Вот ты разве спрашивал?

Медленно запрокинув голову, отчего сухая кожа на шее стала почти гладкой, Эви мечтательно проговорил:

– А может, все это привозят с какой-нибудь звезды…

– С планеты.

– Со звезды! – заупрямился он. – И там, наверное, живут такие же дети, как мы.

– И взрослые. Как Дрим.

Эви вдруг рассердился:

– Надоела ты со своим Дримом! Вечно только: «Дрим! Дрим!» Прямо влюбилась!

«Вот и тогда было так же», – внезапно вспомнилось ей. Она чего-то испугалась («А чего испугалась? Не помню…»), и сердце ее просто исчезло. Это продолжалось недолго, но Мира ясно помнила, что совсем не ощущала его. Не так, как бывает, когда ничего не болит и тоже вроде не замечаешь никаких органов в отдельности. По-другому – вместо сердца возникла холодная пустота. Вроде той, которая подкарауливала за Стеной. Если б Мира провалилась туда целиком, то уже не выбралась бы. Но сердце все же успело ухватиться за ребра и удержалось.

– Ничего я не влюбилась.

Она сама удивилась: вместо обычной запальчивости в голосе прозвучало что-то… как будто сухие листья зашелестели. Это был печальный звук.

Эви тоже ответил уже не сердито, но и не весело:

– Конечно… Думаешь, я совсем дурак? Я же ничего не говорю, Дрим – он хороший. И он… не такой, как мы. Красивый.

– Мы тоже станем такими!

Эти слова Мира повторяла слишком часто, они уже стали вроде заклинания, которое обязано иметь силу. Иначе что это за заклинание?

– Все так говорят.

– Так и есть!

– Ага, – угрюмо протянул он. – Только… Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто был как мы, а потом вырос и стал как они? Вот вспомни!

Мира посмотрела на него испуганно:

– Кого-нибудь?

– Хоть одного! Я вот никого не знаю. Может, никто и не вырастает? А взрослые всегда и были такими?

– Так не бывает, – неуверенно возразила она.

Почему-то перейдя на шепот, Эви сказал:

– Никого же нет старше тебя. Ты, а потом сразу уже взрослые. А где те, кому тринадцать лет? Никого нет.

– Зачем ты об этом думаешь? – прошептала Мира, хотя ей хотелось закричать. А еще больше хотелось убежать куда-нибудь подальше, совсем далеко, чтобы там надежно спрятаться от этих вопросов, которые почему-то пугали не меньше пропасти за Стеной. И она убежала бы, если б у нее были такие легкие ноги, как у Дрима.

Эви даже не улыбнулся виновато, как обычно делал, когда ему приходилось оправдываться.

– Оно само думается. Знаешь ведь, как бывает: раз подумалось и уже не отпускает.

«Сейчас оно и во мне застрянет!» – Она сделала судорожное движение, будто попыталась стряхнуть непрошеную мысль, и быстро проговорила:

– Знаешь что… Может, тогда что-то случилось! Например, все сосуды разбились, и не в чем было производить детей. Пока новые появились…

– А откуда появились? – не унимался Эви. – Все-таки со звезды привезли? А кто привез? – Глаза у него стали как скомканные листочки крапивы. Мире даже захотелось отойти от него подальше. Но она осталась на месте, только сердито прикрикнула:

– Ну кто-кто! Опять ты… Откуда я знаю? Но ведь так же могло быть? Пожар какой-нибудь… Помнишь, как в том году столовая горела?

– О! – У него горестно округлился рот. – Все котлеты сгорели. Мясные были…

– Вот-вот! А потом же всё снова построили.

– Долго, – едва слышно сказал Эви.

Ей пришлось наклониться к его смятому личику:

– Что – долго?

– Долго строили, если все так и было… Дриму вроде тридцать лет, так? А тебе двенадцать. А между вами – никого.

– Тогда я не знаю…

Мире совсем не хотелось сдаваться, но нехорошие мысли, которые так и лезли из Эви, вытеснили ее собственные, и возразить оказалось нечего. Хотя она и сейчас не сомневалась, что если б удалось хорошенько напрячься, то возражение нашлось бы. Но ей почему-то не то чтобы лень было думать, но стало безразлично: найдется это возражение или нет…

«Все равно», – подумала она, хотя как раз то, о чем они говорили, не было равно ни с чем, что до сих пор появлялось в ее мыслях.

Под ногами неожиданно образовалась воронка, и Мира почувствовала, как ее медленно затягивает. Правда, не кружит. Она посмотрела на траву, но никакого движения не было. И все же оставалось ощущение, будто она просачивается внутрь.

«Как вода!» – Ее сон тихонько плеснул где-то рядом или даже в ней самой. Мире вдруг стало страшно: почему она чувствует это так, точно всё по правде? Словно такое когда-то уже было с ней, а сейчас вспомнилось. Не просто придумалось, как часто бывает, когда пытаешься представить себя таким мягким облаком, которое может забраться выше всех. Так высоко, что ему видно даже, что за Стеной.

Или – бурундуком! И тогда кажется, что на спине вытянулись полоски, которые стекают в пушистый хвост. Мира обожала развалиться на траве и воображать себя то тем, то этим… Воспитатели находили странным, что она подолгу просто лежит без движения и щурится на небо. А Дрим только посмеивался и говорил: если б Мира, как все дети, часами торчала в виртуальном мире, из которого их за уши не вытянешь, это была бы совсем другая девочка.

И другой мальчик… Это уже про Эви, который, единственный почти из сотни ребят, составлял ей компанию.

…Он тронул ее сухими пальцами:

– Ладно, пошли за ранетками. Все равно мы сами ничего не разгадаем.

– Ты же боялся лезть на дерево!

– Подумаешь! – слишком уж храбро ответил Эви. – По-другому же их не достанешь. И ничего я не боялся!

«Не хочется мне уже никаких ранеток», – призналась Мира только себе, но решила, что Эви тоже надо как-то отвлечь от этих мыслей, иначе они еще сожрут его мозг. Это Дрим рассказал ей о мозге, который находится в голове, и как раз он-то и выдает все фантазии про облака и бурундуков. И вот такие мысли, похожие на дождевые тучи, от них ничего хорошего не жди. И любые слова тоже, даже те, которые он говорил прямо в ту минуту…

Но тут зашла воспитательница Руледа, а Дрим не заметил ее и не замолчал вовремя. Увидев, он оборвал себя на полуслове и неожиданно вспомнил, что девочке пора обедать. Но Мира не ушла сразу, а немного постояла под дверью и услышала, как Руледа выговаривает ему:

– Незачем забивать ей голову! Это же одно из правил: чем меньше они знают, тем для всех лучше. Сам представь, что будет, если хоть один из них задумается! Не буди ее любопытство, эта Мира и так со странностями.

От Руледы это можно было воспринять как похвалу. Мира не согласилась бы походить на нее, хотя из всех воспитательниц Руледа была, пожалуй, самой красивой. Но такой скучной, что казалась закутанной в паутину.

Дрим ответил ей резко, и девочке это понравилось:

– Они и так пребывают в состоянии домашних животных. Ей уже двенадцать, а мы всё читаем вслух сказки про зверюшек.

«Ей – это мне? – Мира так и замерла. – Как-то непонятно он говорит… А что же еще можно читать?»

В тот момент ей представились забитые книгами полки в кабинете Дрима, куда никто не мог войти, кроме взрослых. Даже Мира, хотя все считали, будто к ней он относится особенно. Только вот дверь в кабинет он запирал и при ней тоже. Из того, что там хранилось, Дрим никогда ничего не читал ни ей, ни другим. Может, это были слишком печальные сказки? Но ведь Мира любила такие.

Голос Руледы прервался смешком:

– Сколько ей, говоришь? К этому невозможно привыкнуть!

– Тихо!

До Миры донеслось, как подвинули стул, – наверное, Дрим поднялся – и она на цыпочках попятилась. Когда он открыл дверь деревянного домика и выглянул, подставив солнцу рыжие волосы, Мира, повернув за угол, уже спешила к столовой, где ее перестали ждать.