, видимо, поэтому решили мне ток-шоу сорвать? – с легкой иронией интересуюсь я.
– А что, там было что срывать? – моментально парирует Сечин.
«Так, похоже, он не клеит меня: он меня провоцирует».
Смотрю в невозмутимые
Матерь божия… Мерзко, подло, грязно и гнусно. К горлу подкатывает тошнота. Кем надо быть, что сделать такое с ребенком? Эта женщина… да она же его изнасиловала. Сломала, обидела, растоптала подростка, которого явно любили, причем, любили так, что скрыли от него правду и сделали все, чтобы грязь этой статьи не расползлась дальше. Закрываю лицо руками, пытаюсь вдохнуть, но ненависть поднимается выше.
я тупо смотрела в зеркало, выхватывая глазами детали, которые не значили ничего и так многое говорили мне. Вот маленький скол на левом нижнем краю зеркала, за блестящей латунной застёжкой – точно такой же скол теперь будет и в моём сердце. Застывшая капля зубной пасты – сразу не ототрёшь. Также долго я буду забывать его прикосновения. От яркой лампы по стеклянной амальгаме бежит вверх радуга – точно такими же были и три моих дня здесь. Но если выключить свет, то мираж рассеется.
Картинка чёрного самума, убивающего разноцветный мираж, и надпись жёлтым: «Самая страшная сказка – это сказка о песочных часах, потому что время никого не щадит. Надея Ясминска».