Я не хотел слушать. Даже отошел к столу, но потом вернулся к двери и прислонился к ней спиной.
Блядь, так близко…
Слышал ее голос, каждое слово. И даже верил в то, что она страдала.
Но тут же на смену всей этой лирике пришла злость. Как же, так страдала, что замуж в Штатах вышла! Стоило представить ее в постели с другим мужиком, как хотелось выть и крушить все подряд.
Зачем, черт возьми, ты вернулась?
Арсен пытался ее увести, но если она уперлась рогом, то спорить бесполезно. Все такая же упрямая, все такая же красивая, но уже чужая. И еще спрашивает, в чем виновата?
Несколько раз я останавливал порыв выйти и хорошенько встряхнуть ее, чтобы перестала строить из себя страдалицу.
Лиля, Лиля…
Снова потянулся к ключу и снова остановился. Для начала надо взять себя в руки.
Это все в прошлом, это уже не имеет надо мной власти…
Именно так я себя убеждал и даже поверил в это самовнушение, прежде чем выйти.
Секунда – Лиля обернулась и посмотрела мне в глаза. Пока нас разделяла дверь, я мог только слышать и отказывался верить той боли, которая пропитала ее слова. Но взгляд… Блядь, этот взгляд не мог лгать!
Не ведись, не ведись…
Повторял себе как мантру. Она снова уедет, может, еще за какого америкашку и замуж выйдет, а я буду снова проводить ночи в компании бутылки водки и баб, имен которых даже не запоминал. Я выбирал по принципу «у этой волосы похожие, а у этой цвет глаз», как будто мог собрать по частям ту, которую потерял. Но нет, когда трезвел, понимал, что никто ее не заменит.
И сейчас она стояла передо мной. Уже не восемнадцатилетняя девочка, а красивая женщина. Все те же черты, которые я пытался забыть. Все та же копна непослушных волос.
Мой, блядь, цветочек.
Она сделала шаг ко мне, и я чуть не дернулся ей навстречу. Побледнела, как будто собиралась в обморок завалиться, но не сводила с меня своих зеленых глаз. Она меня снова затягивала в этот омут, и я уже прикидывал, как буду выбираться из него второй раз.
– Пойдем, дорогой, к дяде Дато, – сказал тихо Арсен, хлопнув своего племянника по плечу. – Время обеда.
Я и забыл, что мы с ней здесь не вдвоем. Как будто все вернулось на тринадцать лет назад – и она снова центр моего мира. Мира, рухнувшего по ее же вине.
– Женя…
Мое имя только она умела так произносить, что можно было кончить, не начиная. Но я держался… Пусть вся оборона внутри трещала по швам, но я не сдавался.
Проводив взглядом Арсена с племянником, я нехотя снова посмотрел на нее. Блядь, а мы ведь сейчас действительно остались одни в тех стенах, которые не помнят ремонта, но помнят нас.
Примерно десять шагов, но я физически ощущал ее. Еще шаг – у меня сорвет башню. Я не стану спрашивать, почему все так случилось, какого черта он уехала и даже не позвонила… Не стану спрашивать ни о чем. Я возьму и трахну ее прямо сейчас, чтобы проверить, насколько погряз в этом и есть ли границы у моей одержимости.
Черт возьми! Я только пытался абстрагироваться, а сейчас думаю о сексе?
Она мешала мне быть рациональным. Ее присутствие – яд. Она моя, бля, хроническая болезнь с начавшимся рецидивом.
Ничего, разберемся.
– Женя…
И снова этот голос, эта интонация.
Я боялся, черт возьми, так, что все внутренности скручивались до спазмов. Боялся, что не смогу противиться этому притяжению. Как блядская собачья верность. Хатико недоделанный…
Вложив во взгляд все показное безразличие, на которое был способен, посмотрел ей в упор в глаза, когда она сделала еще шаг ко мне. Мне надо было остановить ее. Ни шагу больше.
– Ну?.. – спросил я, сложив руки на груди.
Растерялась. Моргнула, щекой дернула. А чего ты хотела, дорогая? Что я преданно расстелюсь у твоих ног?
– Женя… – снова повторила она.
– Слушай, это приятно, что ты помнишь, как меня зовут, но я понятия не имею, о чем нам с тобой сейчас разговаривать. Так что я, наверное, поеду.
Снова несколько раз моргнула, но собралась, вздернув подбородок. Ага, никаких сопливых романтических объятий после долгой разлуки.
– Почему ты бросил меня?
Вопрос был как пощечина. Какого лешего?.. Лучшая защита – нападение? Или она себя убедила в том, что я ее бросил, и поверила в это?
– Это я уехал в другую страну? Я в двадцать первом веке ни разу не позвонил? Не перекладывай с больной головы на здоровую.
– У меня не было номера, все осталось в отцовской квартире в Нью-Йорке, – едва слышно ответила она.
– Ага, и все рейсы из Штатов отменили, да?
– Я не могла сразу вернуться.
Пора остановиться, иначе все вопросы, которые мучили меня тринадцать лет, выльются ядерным взрывом. Теперь это неважно. Я смирился и сейчас не хотел вскрывать чертов абсцесс.
– Мне все равно, – медленно, растягивая слова, сказал я. – Мы встречались давно и недолго, потом наши пути разошлись. В принципе, ничего необычного.
Я с такой непоколебимостью нес эту чушь, а она верила. Видно было, что верила.
Пора заканчивать этот разговор. Я столько лет хотел поговорить с ней, вытрясти все ответы, но, глядя сейчас в эти несчастные глаза, не мог найти слов. Вернее, находил, но не те. Мне даже на секунду показалось, что каждое слово резало ее без ножа.
Ни черта! Мне будет еще хуже. Я знал, что заплачу за то, что сказал, бессонными ночами, когда буду прокручивать эти фразы в голове и думать, что могло бы быть по-другому. Но сейчас я испытывал какое-то удовольствие, перемешанное с горечью. Если она хоть на секунду почувствовала то, с чем я жил день за днем, месяц за месяцем, год за годом, возможно, мы квиты.
Ну и почему она молчит?
Лучше бы назвала сволочью, козлом или еще кем-нибудь. А так все равно как будто оставляет что-то между нами незавершенным. Какая-то недосказанность так и продолжает висеть, словно не отдаляя, а привязывая нас друг к другу.
Уйти, уехать, забыть…
Черт, а не могу и шага сделать.
– Значит, ничего?
Неопределенный вопрос, но я понял ее. Даже без слов всегда понимал. И нет, не ничего, а всё.
Она была для меня всем.
– Лиля, забудь о деле Елизаровой и уезжай.
Я отлепился от дверного косяка и направился к выходу.
Уйти, уехать, забыть… Главное – не обернуться.
И это будут последние слова, которые я ей скажу?
– Ты не уходишь, Женя, – донеслось мне в спину, – ты сбегаешь. От чего?
От того, что ты имеешь слишком большую власть надо мной.
– А может, куда? – спросил я, остановившись, но не обернувшись.
– Сомневаюсь.
Почему я не уходил? Почему дождался, пока ее рука ляжет на мою спину? Это прикосновение было болезненным и приятным одновременно даже через ткань куртки. Я позволяю ей загонять меня в сети.
Нет уж…
Развернувшись, я перехватил ее руку, сжав запястье.
– Чего ты добиваешься?
Она поморщилась, но не пыталась освободиться из моей хватки. Охренеть, чувствую себя наркоманом. Я дотронулся до нее, ее дыхание щекотало шею, запах кружил голову… Да твою мать!
Я перевел взгляд на ее губы…
Не делай этого, идиот! Не делай!
– Хочу понять, – ответила она.
– Не надо ворошить прошлое, потому что можно много дерьма раскопать.
И тут она свободную руку запустила под мою расстегнутую куртку, привстала на цыпочки и прикоснулась своими губами к моим. Я настолько охренел, что даже не пошевелился.
С какой-то маниакальной одержимостью я наслаждался этими секундами. Я даже, кажется, понял, как себя чувствует человек в пустыне, получивший глоток холодной воды.
Пара секунд, когда я позволил себе дать слабину. Пара секунд – и я готов забыть все. А потом что? Снова пучина безысходности и только воспоминания о том, что я когда-то был счастлив?
Отпустил ее руку и сделал шаг назад.
– Убедилась, что ничего? Уезжай, Лиля.
Это был не он.
Родное лицо, знакомый голос и… Такой чужой человек. Как будто что-то внутри него умерло или изменилось. И я не могла понять, что именно. Не хватало былой жизни в его глазах, того огня, в котором хотелось сгореть.
Его отчужденность била по мне хлыстом, его взгляд парализовывал. Он воздвиг стену, которую мне не разбить.
Я, наверное, полная дура, если думала, что ничего не изменилось, что над нашими чувствами не властно ни время, ни расстояние. Нет, все по-другому. Даже не по-другому, а никак.
«Убедилась, что ничего?»
Так вот просто. Тогда почему возникло впечатление, что убедить в этом он хотел в первую очередь себя, а не меня? Специалист по изучению поведения недоверчиво качал головой. Но женщина, обычная женщина была раздавлена.
«Уезжай, Лиля».
Нет. Больше никогда и никогда не станет за меня решать, куда и когда мне ехать. И снова наблюдательный ученый поднял во мне голову. Эти слова не несли смысл: «Уезжай, потому что я не хочу тебя видеть». Тут было что-то другое.
Но тогда, когда он стоял передо мной, я не могла анализировать.
Это сейчас, сидя в кабинете Арсена, включила мозги.
Кстати, а зачем отец интересовался расстройствами мышления?
Мысли потекли в другое русло. Это нормально. Я привыкла к этой особенности: когда моя психика защищалась от травмы, в голове поворачивался рычаг. Я начинала думать о совершенно других вещах, чтобы не сойти с ума.
«Не лезь в дело Елизаровой».
Значит, он знает, а следовательно… Сам не оставил это дело? Но оно же закрыто, хотя логическая цепочка выстраивается как раз в пользу того, что закрыто не значит забыто.
– Ничего хорошего, видимо, не случилось, – появился в дверях Арсен с двумя белыми лотками. – Поешь тогда хотя бы, – поставил их передо мной.
Люблю этого дагестанского старика. Вопросов не задает, но все понимает. В душу не лезет, но как будто туда и смотрит
– Слушай, Лиль, я тут краем уха услышал, что у тебя сегодня гости побывали.
– От кого услышал?
Арсен на мой вопрос отвечать не собирался.
– Твой отец был дальновидным и умным мужиком, страховку себе обеспечил в виде компромата.
Мне даже кусок поперек горла встал. Обалдеть папочка выдал! Но теперь хотя бы понятно, что искали.
– И ты позвонил Жене, – не спросила, а констатировала я.
– Ну да. Все-таки он мент, то есть полицейский.
– Арсен, ты вот много слышишь. Так скажи мне, что говорили о моем отце, чем он занимался в последнее время, было ли что-нибудь странное.
– Он хоть и был фигурой приметной, но не депутатом же каким или претендентом в мэры, всего-то врачом. Кстати, а он был набожным человеком?
Я снова подавилась. Отец и религия? Это смешно.
– Ты же сам сказал, что он был врачом. Мы в основном атеисты, – ответила я. – А почему ты спросил?
– Да я вот вспомнил, что видел его с месяц назад. Он заходил в церковь, что на Громова.
А это точно странно. Насколько я помнила, на Громова был только католический костёл. Если бы отец точно на старости лет выжил из ума и отправился куда-нибудь замаливать свои грешки, то наверняка в православную церковь.
Может, все-таки консультация Роберта была нужна самому отцу? Пока другого объяснения я не вижу.
А вдруг Елена Дмитриевна сможет пролить свет на это странное поведение? Вчера она ни о чем не сказала, но я и не спрашивала.
– Лиль, – позвал меня Арсен. – Может, правда уедешь?
Я отрицательно покачала головой, на что старший товарищ кивнул, как будто сказал: «Я так и думал».
– Еще предложения? – спросила, вставая со стула.
– Подумай, куда Николай Николаевич мог спрятать компромат. Сейчас на бумажки все стервятники слетятся и в покое тебя не оставят.
– Спасибо, Арсен.
– Да мне-то за что? – удивился он.
Я улыбнулась и похлопала его по плечу. Кивнула на прощание молчаливому парнишке и вышла на улицу.
Снег усилился, но на земле он сразу же превращался в кашу. Подняв воротник, я дошла машины и только щелкнула брелоком, как меня кто-то взял за локоть. Повернувшись, я поскользнулась и впечаталась носом в мужскую грудь. Вернее, в дорогое кашемировое пальто.
– Аккуратнее, Лилия Николаевна.
Я подняла голову и, сделав шаг назад, спросила:
– Мы знакомы?
– Я знал вашего отца.
Незнакомцу было, кажется, чуть за сорок. Богатый, высокомерный, бескомпромиссный – первое впечатление. Вот и стервятники подоспели.
– И?..
– Соболезную.
Ни черта – на лице написано.
– Вы меня ждали, чтобы выразить соболезнования? – наиграно удивилась я. – Это очень мило с вашей стороны.
Я отвернулась и уже открыла дверь, как снова на мой локоть легла рука. На этот раз хватка была сильнее. Кажется, кто-то не любит, когда показывают характер.
– Лилия Николаевна, – в голосе появилось раздражение.
– Послушайте, – снова повернулась я, выдернув локоть, – вы не соизволили представиться, вы тянете кота за… хвост, ничего не объясняя и теряя мое и свое время. И почему-то вы сейчас начинаете злиться на меня.
Темные брови мужчины взметнулись вверх, а потом он улыбнулся, причем весьма искренне. Сняв перчатку, он протянул мне руку:
– Богданов Сергей Владленович. Нам надо поговорить.
Я пожала протянутую ладонь и спросила:
– Нам?
– Мне, – поправился Сергей Владленович. – А вы интересная, на Николая Николаевича похожи.
– А через пару минут вы в меня и влюбитесь.
– Кажется, уже.
С мужчинами наладить контакт несложно. Со всеми, кроме одного. По крайней мере мне.
– Я вас слушаю.
– Здесь будем разговаривать?
– Главное, чтобы не на заброшенном заводе с ногами в тазике цемента.
– Лилия Николаевна, ну что вы… Вас бы я в ресторан пригласил, а потом напросился на чашечку кофе.
А кажется, мы с Сергеем Владленовичем можем быть полезны друг другу.
– В восемь в «Вернисаже», – сказала, чем снова удивила Богданова.
Он кивнул и уже не препятствовал, когда я нырнула в салон. Можно было бы поговорить и сейчас, но мне надо подготовиться.
И где потерялась моя голова час назад? Наверное, в прошлом.
Ничего, уверена, у меня еще будет шанс расставить все точки над «i». Появилась былая решительность вместе со стремлением пробить все стены и разобраться со всеми недосказанностями.
И сейчас я двинулась в сторону дома, посчитав, что поездку к Елене Дмитриевне придется отложить до завтра, иначе до восьми в город я вернуться не успею.
Снова переступив через бардак, я сразу же расчехлила ноутбук, устроилась с ним на диване и поняла, что не могу подключиться к интернету. Пришлось снова идти в кабинет и искать в бумагах договор с провайдером. Странно, что я его не нашла, учитывая любовь отца к порядку. Лучше всего ловило соединение с названием «lyubasha1939». Да ладно? Неужели тетя Люба обзавелась беспроводным интернетом?
О проекте
О подписке