Цитаты из книг автора «Юлия Барановская»

Народная артистка?» «Это ты на сцене Кремля – народная, а тут жена Радимова! Иди в хвост». Так с шутками-прибаутками и долетели. В аэропорту Манчестера нас встречал автобус. На нем так и было написано – для жен и семей футболистов. Хотели с собой взять Боярского после обеда в ресторане, так водитель его не пустил. Не жена, говорит, и все тут. Я тогда поймала себя на мысли, что жить в стране с таким количеством правил было бы очень сложно. Особенно для меня. В скором времени я об этом узнала на опыте.

Алина зашла в дом, встретилась с Андреем и говорит: – У вас же дочка родилась – тезка моя. – Нет, теперь не тезка, она уже не Алина, она Яна, – улыбнулся Андрей. – Почему? – А этот вопрос ты лучше жене моей задай! Андрей покраснел, смутился, ушел в дом. Как обычно, пришлось мне самой объясняться. Неудобно было, честно говоря, но рассказала, как есть. При этом, глядя на Кабаеву, говорила и понимала, что бред же все эти толкователи имен… Вот передо мной стоит Алина – чемпионка, красавица. Хорошо, что у Кабаевой прекрасное чувство юмора. Правда, Яна осталась все равно Яной. Уже привыкли.

Угомонилась я только к вечеру. Мы с дочерью просто лежали перед телевизором и смотрели, как «Зенит» выносит «Байер». Андрей, как потом писали газеты, стал героем этой встречи. Он забил первый гол и побежал «качать люльку» перед камерой. В футболе много традиций. Игроки во время празднования гола засовывают мячи под футболку, показывая, что жена беременна и тот гол для нее. Или сосут соску, что тоже означает прибавление в семье. Или качают руками люльку, и весь мир понимает – родился ребенок. И вот на глазах у миллионов зрителей, во время игры кубка УЕФА, которую крутят по всем центральным каналам мира, Андрей передал нам привет, поприветствовал свою дочь на весь мир. После игры он сразу позвонил: – Я сейчас приеду. Прилечу из Германии и приеду. – Ты сумасшедший? Это будет три часа ночи. Не надо. Езжай домой, выспишься, потом приедешь. Естественно, ночью шум, грохот, гам. Он ввалился с букетом цветов. Я ворчала, но мне было приятно. Его было не остановить. Увидел дочь, взял на руки и вырубился на моей кровати. В гостиную, где был диванчик для посетителей, не дошел – спал с нами.

В общем, дочь родилась, но мужу я, естественно, не написала – правило есть правило. Звонить и писать в день игры нельзя, но на врача запрет же не распространяется: «Вам можно, звоните вы»… Любовь Ивановна меня ругала, называла извергом, просила сообщить Андрею своим голосом, что все хорошо, чтобы он не волновался и не думал о плохом. Бесполезно. В итоге Любовь Ивановна набрала Андрею сама.

7 утра. День операции, и я уперлась. Не поворачивая головы от стены, я выгоняла врачей из палаты. Мама даже не зашла, зная мой характер. Любовь Ивановна бросила на амбразуру нашего анестезиолога – единственного мужчину, человека, которого я бы послушалась. Он сел и начал спокойно объяснять, что будет, если я не соглашусь на операцию. – Рано еще, я могу лежать, – говорила я ему. – Юля, ты рассуждаешь как мать, а мы тебе говорим как врачи. Процесс уже запущен. Еще чуть-чуть, и мы ничего не сможем сделать, может начаться кровотечение, и мы тебя не спасем. – Плевать на меня! – Пойми, дочь твою мы тоже можем не спасти. Выбора у тебя просто нет! Они все-таки убедили меня долгими объяснениями и уговорами. Когда достали дочку и она заорала сама, я заплакала от облегчения. Все хорошо, жива, дышит. «Здоровый нормальный ребенок, а ты истрепала нам всем нервы», – сказала Любовь Ивановна. Но я-то слышала, как врачи, которые к тому моменту прожили со мной бок о бок два месяца, выдохнули с облегчением. Я буду благодарна им всем по гроб жизни за терпение и поддержку. И ровно столько же мне будет стыдно за то, что я трепала им нервы и так упиралась.

И все, пропал барьер. Он буквально вынашивал Янку вместе со мной. Помогал во всем, подавал мне нужные вещи, убирал за мной, переносил. Однажды ему разрешили привести Артема – дети в дородовое отделение не допускаются, но у меня уже не было сил не видеть сына, я практически умоляла разрешить ему прийти. Пока я лежала под капельницей, а Андрей вышел из палаты минут на десять, Артем украсил стены палаты росписью моей помадой. Там был свежий ремонт, а на нем красные каракули. Я думала, персонал меня убьет. Впрочем, Артем и тут их чуть было не опередил – игрался с моей капельницей, открыл клапан, и лекарства стало поступать куда больше, чем мне надо. Чувствую, как-то мне не очень хорошо, а он радуется: «Капельки, капельки!»

Ты что, издеваешься, что ли? – Ну, Юль, пожалуйста, приходи. Что делать? Попросила помощи у друзей, чтобы они довезли меня до стадиона. Не отказали. Дали машину с мигалками.

Все футболисты высыпали на поле: кто тренера качает, кто обнимается. Руководство команды там же и наш любимый Боярский. Я смотрю эту трансляцию и вижу, как Андрей буквально сбегает с поля. Он не дает интервью, ничего не комментирует, его обступила куча журналистов, а он бежит в подтрибунное помещение. Я подумала – что-то случилось. Вдруг звонит телефон. – Масянь, ты смотрела? – Конечно, смотрела! – Почему ты плачешь? – А как ты думаешь?! – Ты, правда, очень рада? – Я счастлива за тебя, Андрей! Он ушел, чтобы позвонить и спросить, смотрела ли я. Конечно, смотрела, Андрей, и потом пятьсот тысяч раз еще пересмотрела это все в повторе.

У нас с Андреем была сильная эмоциональная связь. Ее невозможно объяснить словами. – Помнишь, когда тебя заменили за минуту до конца матча, и вам назначили штрафной? Ты тогда сказал: «Сейчас забьют». – Откуда ты это знаешь?! – Я слышала. – Как?? С трибуны это услышать невозможно! Но это было так – все его сильные эмоции я ловила на расстоянии. Когда он был настолько взволнован, что не мог сдержать слов, они стучали в моей голове. Я чувствовала, что с ним, где он, какой он. «Масяня, у меня так болит голова, я не понимаю, что происходит…» Зато я понимала. Каждый раз перед вызовом в сборную, перед тем как объявляли список футболистов, он не мог встать сутки с кровати с дичайшей головной болью. Все душевные переживания отражались на его здоровье.

Снова и снова. Как когда-то в начале наших отношений, ему надо было снова и снова доказывать, что я его люблю и никуда не уйду.