8

Известие о смерти Рурико лишило Ханио дара речи. И надо же было так случиться, что именно в этот момент появился тот самый старик.

Он не вошел, а прямо-таки влетел в комнату, прошелся по ней пританцовывая.

– Вот это да! Как же это вы умудрились? Вот это работа! И живым остались! Ну, вы мастер, скажу я вам! Спасибо! Удружили так удружили.

Взбешенный, Ханио схватил посетителя за грудки:

– Немедленно убирайтесь отсюда! Вот ваши пятьдесят тысяч, – говорил он, запихивая деньги в карман старика. – Вы на них мою жизнь купили, но я остался жив и ничего вам не должен.

– Эй, погодите! Расскажите сначала, что произошло, а потом будем решать, что да как, – возмутился старик, беспорядочно двигая руками и ногами и хватаясь за дверную ручку. Он говорил так громко, что Ханио испугался, как бы не услышали другие жильцы. Наконец незваный гость отпустил ручку и уселся прямо на пол, громко дыша и издавая сквозь зубы свое фирменное шипение. Посидел так, потом подполз к стулу и взгромоздился на него, вернув себе достоинство.

– Не надо грубить, молодой человек. Особенно старшим.

Тут старик заметил торчащие из кармана деньги, с негодованием выхватил их и положил в пепельницу. Ханио наблюдал за ним с интересом, гадая, не задумал ли он сжечь деньги. Делать этого старик, однако, не собирался. Скомканные банкноты распрямлялись в пепельнице, напоминая грязноватый букетик распустившихся искусственных цветов.

– Понимаете, чему я так радуюсь? Вы молоды и все же можете себе представить, как мучила и глубоко презирала меня Рурико. Она заслужила смерть, получила по заслугам. Так переспать-то с ней получилось?

Ханио почувствовал, как кровь приливает к лицу, и отвел взгляд.

– Ну как? Верно я говорил? Переспали, значит? Ну и как впечатления? Она особенная, правда? Стоит с ней переспать, как начинаешь ее ненавидеть. Потому что после нее другие женщины имеют бледный вид… Должен честно сказать: в моем возрасте она уже была мне не по зубам. И когда я это понял, что еще оставалось? Только убить ее.

– Довольно узколобая логика. Получается, это вы ее убили?

– Ну уж! Что за глупые шутки? Если бы я сам мог это сделать, стал бы к вам обращаться? Убил ее…

– Значит, это убийство?

– А что же еще?

– Мне всегда казалось, что все в мире происходит в результате цепи случайностей. Никак не могу избавиться от этой мысли. Завтра еще раз схожу туда, в тот дом…

– И не вздумайте! Наверняка полиция там топчется. Хотите, чтобы они вас там оприходовали? Категорически не советую.

– Может, вы и правы.

Действительно, что толку туда идти, подумал Ханио. Какой смысл смотреть на опустевшую комнату, где больше не присутствует мягкое, гибкое тело Рурико. Только пистолет, должно быть, по-прежнему морозится в холодильнике.

– Но вот что странно… – Ханио немного успокоился, и ему вдруг захотелось поделиться со стариком тем, что с ним произошло.

Тот слушал его, посвистывая сквозь зубы, и, сам того не подозревая, выдавал пижонские привычки, оставшиеся у него с юности, – нервно теребил узел на галстуке покрытой пигментными пятнами рукой, приглаживал оставшиеся на голове редкие волосики. Он перевел взгляд на окно, и его внимание привлекла жухлая ива, торчавшая между соседними домами и освещенная падавшим из окон светом. Ветви дерева колыхались под порывами холодного ветра. Старик, казалось, перебирал в памяти пережитые воспоминания – печальные и приятные.

– Как получилось, что он меня не убил? Вот что странно, – сказал Ханио. – Ведь я могу быть свидетелем.

– Разве непонятно? Этот человек твердо решил убить Рурико. А вы оказались у него на пути. Ясно же. Скорее всего, она из него все соки выпила и он с ней ничего больше не мог. Убей он вас обоих – получилось бы, что вы вместе с Рурико отправились в иной мир, где достать вас невозможно. Поэтому он и убил ее одну, совершенно осознанно. Чтобы Рурико принадлежала только ему. И твои действия только укрепили его в этом намерении.

– Неужели это он ее убил? Не похож он на убийцу.

– Разве не видите? Этот человек – мафиози. Настоящий пахан. Если даже ты будешь свидетелем, он найдет как выкрутиться. Сейчас он, возможно, сидит в той самой квартире и разыгрывает представление, делая вид, что оплакивает Рурико. Об убийствах скоро забывают. Того, кто ее убил, не найдут. И не надо вам в это нос совать. Займитесь своими делами. Да, вот вам еще пятьдесят тысяч. Бонус, так сказать.

Старик положил в большую хрустальную пепельницу еще пять купюр и собрался уходить.

– Полагаю, у нас больше не будет случая встретиться, – сказал Ханио.

– Хотелось бы верить. Рурико, надо думать, ничего обо мне не говорила?

Ханио захотелось подразнить старика:

– Ну, это как сказать. Не то чтобы совсем не говорила.

– Что? – Старик побледнел. – А личные данные, имя…

– Прям даже не знаю.

– Вы меня, никак, шантажировать собрались, молодой человек?

– А хоть бы и так. Но вы ведь никакого уголовного преступления не совершили. Так?

– Так-то оно так, но…

– Мы с вами всего лишь попробовали чуть-чуть сдвинуть шестеренки опасного мира, в котором живем. Обычно такая мелочь не имеет ни малейшего влияния на ход событий, но стоило мне только отказаться от собственной жизни, как вдруг тут же произошло убийство. Потрясающе, правда?

– Удивительный парень! Не человек, а торговый автомат.

– Совершенно верно. Опускаете в меня монету – и получаете, что вам нужно. Автомат работает – ставит на кон жизнь.

– Как может человек до такой степени превратиться в робота!

– А-а, так я для вас откровение?

Ханио ухмыльнулся; старику, похоже, стало не по себе.

– Так сколько вы хотите? – спросил он.

– Если что-то понадобится, я выйду на связь. Сегодня мне ничего не надо.

Старик ринулся к двери. Ему хотелось как можно скорее вырваться на волю. Ханио окликнул его:

– О сиамском коте можете не беспокоиться. Я ведь живой.

Он протянул руку к висевшему на двери листку с объявлением и снова перевернул его на сторону, где было написано: «Продается жизнь». Зевнул и вернулся в комнату.

9

Он уже один раз умер.

Он не чувствовал никакой ответственности перед этим миром и не был к нему привязан.

Мир для него – лишь газетный лист, испещренный иероглифами-тараканами. Но какое место в нем занимала Рурико?

Тело Рурико найдено. Полиция, должно быть, с ног сбилась, разыскивая преступника. В «Вилле Боргезе» его никто не видел, в этом он был уверен. За двадцать минут, что просидел в коридоре, он никому на глаза не попался. Никто за ним не следил, когда он вышел из здания и направился к дому. Во всяком случае, признаков слежки он не заметил. Короче говоря, он растворился среди людей, как облачко дыма. Причины беспокоиться, что его могут привлечь как свидетеля, отсутствовали. Единственную проблему представлял старик – вдруг полиция его привлечет, а такую вероятность полностью исключать нельзя, и он расскажет о Ханио. Но этого бояться не стоит. Совершенно очевидно, что старик напуган тем, что связался с Ханио. Даже если бы Рурико убил Ханио, это дело вряд ли удастся распутать.

При этой мысли Ханио вздрогнул.

А вдруг Рурико в самом деле убил он? С учетом сюрреалистичного характера всей ситуации не мог ли Ханио, поддавшись гипнотической силе странного человека в берете, сам того не ведая, убить девушку? Может, он совершил это в ту ночь, когда якобы спал беспробудно?

Не связано ли его решение выставить свою жизнь на продажу с этим убийством?

Нет, это бред! Он здесь совершенно ни при чем.

Ханио разорвал все нити, связывавшие его с обществом.

Но если дело обстоит так, что насчет связанных с Рурико сладких воспоминаний, не дающих ему покоя? Каков тогда смысл физической близости с ней, доставившей ему такое удовольствие? Да и существовала ли Рурико на самом деле?

Он решил больше не ломать голову по поводу своего участия в этой истории.

«Чем бы заняться сегодня вечером?» – подумал Ханио. Человек, продавший свою жизнь за сто тысяч, наверняка сумеет ее перепродать.

К выпивке Ханио не тянуло – слишком банальное занятие. Неожиданный импульс заставил его взять с буфета мягкого игрушечного мышонка с потешным выражением на мордочке. Его когда-то подарила ему знакомая девчонка, занимавшаяся изготовлением таких игрушек.

У мышонка была острая, как у лисы, мордочка, из кончика носа торчали редкие волосинки. Черные глазки-бусинки… В общем, ничего особенного, таких безделушек полно. Единственное – мышонка упаковали в прочную белую смирительную рубашку. Лапки его были спеленуты так туго, что пошевелить их не было никакой возможности. На груди мышонка красовалась надпись по-английски: «Осторожно: пациент буйный».

В том, что мышонок не может двигаться, виновата исключительно смирительная рубашка, рассуждал Ханио. Результатом его логических умозаключений стал вывод: заурядная внешность мышонка связана с тем, что он ненормальный.

– Ну что, дружок? – обратился к мышонку Ханио, но ответа не услышал. Может, он мизантроп?

Выяснять, к каким грызунам относится мышонок – к деревенским или городским, Ханио не собирался, и все же было ощущение, что его выманил в Токио из глуши какой-то его пронырливый собрат. Большой город обрушился на мышонка всей своей тяжестью и раздавил. Из-за этого у него, страдающего от одиночества, наверное, и случилось помешательство.

Ханио решил, не торопясь, поужинать с мышонком.

Устроил его на другом конце стола, заткнул салфетку за смирительную рубашку и стал готовить еду. Свихнувшийся мышонок сидел как пай-мальчик и ждал.

Подумав, чем бы таким угостить мышонка, Ханио взял сыр и кусочек стейка и мелко нарезал, чтобы тому было легче работать своими острыми зубками. Положив в тарелку свою порцию, уселся за стол.

– Ну же, дружок! Ешь, не стесняйся, – посоветовал Ханио.

Мышонок не отвечал. Похоже, кроме проблем с головой, у него еще было несварение желудка.

– Эй! Ты чего не ешь? Я так старался, готовил. Не нравится, что ли?

Ответа, естественно, не последовало.

– Может, ты под музыку есть любишь? Красиво жить не запретишь. Сейчас заведу что-нибудь спокойное, чтобы тебе понравилось.

Он встал из-за стола, включил стерео и поставил «Затонувший собор» Дебюсси.

Мышонок по-прежнему угрюмо молчал.

– Ну ты чудак! Ты же мышь, лапы тебе не нужны, чтобы есть.

Молчание. Ханио вдруг вышел из себя:

– Стряпня моя не нравится? Тогда получай. – Он схватил тарелку с кусочками мяса и ткнул ее мышонку прямо в морду.

От толчка тот сразу свалился со стула на пол. Ханио поднял мышонка двумя пальцами:

– Что такое? Никак, сдох? Немного же тебе надо. Не стыдно, а? Эй! На похороны не надейся. И поминать тебя не буду. Мышь – она и есть мышь. Твое место в какой-нибудь грязной норе. От тебя живого толку ноль. Да и от дохлого тоже.

С этими словами он зашвырнул мертвого мышонка на буфет. Потом положил в рот кусочек стейка с мышиной тарелки. Мясо оказалось очень вкусным, сладким, как конфета.

Слушая Дебюсси, Ханио погрузился в раздумья:

«Со стороны все это, верно, выглядит как дурацкая игра, затеянная одиноким человеком, желающим избавиться от одиночества. Но когда одиночество превращается во врага – это страшно. А для меня оно – помощник, союзник. Тут и сомнений быть не может».

В этот момент в дверь кто-то еле слышно постучал.

10

Ханио открыл дверь. На пороге стояла невзрачная женщина средних лет с пучком на голове.

– Я по объявлению.

– А-а, вот оно что! Проходите. Я ужинаю, подождете минутку?

– Извините за беспокойство.

Женщина робко вошла, оглядывая комнату.

Вряд ли какое-либо другое действие может быть импозантнее, чем покупка чужой жизни. Почему тогда у человека, явившегося по такому значительному делу, столь непрезентабельный вид?