Игорь Малахов
ПРОЩЕНИЕ

– Сейчас проедем мимо твоего дома, –

очень тихо сказал м-сье Пьер.

Владимир Набоков. Приглашение на казнь

Молодые мужчина и женщина неторопливо подходили к приземистому зданию угрюмого вида.

– Кир, любимый, – обратилась миловидная барышня к своему спутнику, – ты уверен в том, что мы делаем? Я имею в виду, действительно ли это нужно… Оно обошлось в такую огромную сумму, будет стоить невероятно нервного напряжения. И все это – ради сомнительного и странного результата!

– Для своей дорогой сестренки я бы пошел и на большее, – возразил Кир, – и меня сейчас огорчает одно: эта малость при существующем положении – все, на что я способен. Когда-нибудь, ты поймешь, Ая.

В холле их встретил суровый служитель в серой униформе.

– Вы на Церемонию? Позвольте взглянуть на ваши пригласительные билеты».

Кир достал из бумажника две синенькие карточки, протянул привратнику. Отметив на обоих документах время прибытия, тот вернул их.

– Сохраняйте до завершения. А теперь проходите в зал, через дверь направо, пожалуйста. Там вас уже ждут».

В крупном затемненном помещении был освещен лишь угол с двумя ярко-красными кожаными диванами и накрытым столиком между ними.

– Кажется, нам сюда», – Кир со спутницей направились в эту импровизированную зону отдыха.

Подойдя к диванам, мужчина окинул оценивающим взглядом обстановку. На столике – бокалы, бутылка дорогого шампанского, ваза с фруктами. Поодаль возвышался помост, напоминающий боксерский ринг, только без канатов ограждения. На нем громоздилось еще что-то, очень высокое, но в темноте не разобрать.

Кир уже присел было, но тут же вскочил навстречу выпорхнувшей из неприметной служебной двери молоденькой девушке. Та при виде его взвизгнула и бросилась к нему на шею.

– Братец! Как я рада тебя видеть! Ты пришел! Как это здорово! Ая, и ты здесь!

Девушки расцеловались.

– Да ты садись, Лю, садись. Как ты изменилась!

Лю плюхнулась на диван, по обе стороны от нее устроились и Кир с Аей. Новоприбывшая хихикнула:

– Да, у меня многое изменилось. Вчера я весь день заучивала слова Молитвы прощения. А недавно… Представляете, я даже сменила прическу – волосы теперь короткие и закручиваются колечками, торчат в разные стороны, так живенько…

Она тряхнула потешными кудряшками, продолжая щебетать без умолку:

– А мне так жаль Угга. Мне сказали, что он отказался от Церемонии прощения, выбрав казнь. Это произошло две недели назад. Бедный мой Угг! Конечно, мы натворили бог знает что. За проступок последовало наказание. Но ведь у него был выбор. А я не хочу умирать! Я еще побываю на вашей, Кир и Ая, свадьбе! Кстати, как у вас обоих дела?

Гости синхронно открыли рты для ответа, но сказать им ничего не удалось, так как Лю не умолкала:

– Не отвечайте, и так вижу, что все у вас хорошо. Теперь и у меня все будет хорошо, правда? Я такая дурочка была, а теперь все будет по-другому, все будет за-ме-ча-тель-но.

Тут ее внимание переключилось на появившегося рядом молодого мужчину, одетого в обтягивающий фигуру необычного покроя черный костюм, смотрящийся, впрочем, весьма элегантно.

– А это Буч. Месяц назад мне сказали, что он будет проводить мою Церемонию прощения, и с тех пор Буч постоянно посещал меня в моей камере. Он так любезен, он так ухаживает, что я почти влюбилась и один раз, на днях, даже чуть не поцеловала его, такой он милый. Не сделала этого только из-за памяти о бедном Угге! Все это еще так свежо… Но я обязательно поцелую его позже. Мы ведь останемся друзьями, верно, Буч?

Мужчина в черном чуть улыбнулся, открыл шампанское и разлил его по бокалам. Лю схватила апельсин, начала его чистить, но вдруг с видимой досадой отбросила. Немного отхлебнула вина.

– Ой, пузырьки язык щекочут! Вы знаете, я никогда не любила поэзию, а теперь увлеклась. Буч для меня такие стихи сочинил. Я их наизусть помню. Вот, послушайте:

У сердца с глазом – тайный договор:

Они друг другу облегчают муки,

Когда тебя напрасно ищет взор,

И сердце задыхается в разлуке…»

Кир с Аей переглянулись в недоумении.

– Нет, ничего не говорите. Это просто божественно! Я не буду всего читать, оно длинное, это стихотворение. Заканчивается так:

Мой взор тебя рисует и во сне

И будит сердце, спящее во мне.¹

Правда, здорово? Он настоящий поэт, мой милый Буч!»

Лю вновь отхлебнула шампанского, затем задорно хлопнула в ладоши и легко вскочила на ноги.

– Я готова! Давайте побыстрее проведем Церемонию, уже вся дрожу от нетерпения!

Буч слегка поклонился:

– Как вам будет угодно, сударыня. Я к вашим услугам!

Кажется, это было первое, что он произнес во время своего присутствия здесь.

Лю шутливо взъерошила волосы Аи, наклонилась к брату и чмокнула в щеку, прошептав:

– Немного терпения, братец, и я всегда буду с вами.

Она легко взлетела на помост. Поднявшийся вслед за нею Буч зажег несколько свечей, озаривших большущее распятие, и отступил на пару шагов в сторону. Лю опустилась на колени, скрестила руки, склонила голову и громко начала читать молитву:

– Господь всемогущий, я смиренно склоняю свои колени и сердце свое возношу к тебе…

Девушка читала долго, тщательно выговаривая каждое слово. «Она всегда была старательной, крошка Лю», – некстати мелькнуло в голове Кира.

– …дай мне силы простить, дай мне силы возлюбить всех, кто вольно или невольно сотворил мне зло. Я всей душой стремлюсь к тебе. Аминь!

Выступивший из полумрака Буч держал в руках какой-то продолговатый предмет. Опустивший глаза Кир не увидел, как метнулись в сторону язычки свечей от блеснувшей в их свете стали. Но услышал, как глухо стукнулось нечто о помост…

– Церемония окончена, – прошептал позади них служитель в сером.

Когда оба вышли в холл, он же вновь записал время на пригласительных билетах и вернул им. На улице Кир мельком взглянул на них и отметил про себя, что все длилось не более часа.

Долго шли, не произнося ни звука. Наконец, Ая осмелилась прервать молчание:

– Неужели Лю так и не поняла, что не ее прощают, а она?..

– На это и рассчитано, – произнес Кир, пальцы которого судорожно мяли синие билетики с надписью крупными буквами «Церемония прощания», и добавил тихо, – бедная моя сестренка…

Виталий Логвин
ХРАП

Сибирь. Ранняя осень. Моросит дождь. Я стою на трассе, ловлю попутку. Тормозит фура.

– Приветствую. До города подкинешь?

– Полезай, – буркнул седовласый водитель.

– Спасибо, – ответил я, залезая в кабину. – Ваш напарник спит, шуметь нельзя?

– Его пушкой не разбудишь, так что болтать можно. В город погулять или дела?

– Егерь я. В контору надо заехать, да и так продукты купить, медикаменты, в общем, к цивилизации поближе. Раза два в год наведываюсь.

– Далеко владения твои?

– На лодке вверх по течению, почти два часа до поселка.

– Ух. И до города восемь. Почти весь день добираешься?

– Да, ночую там.

Дождик прибавил и уже поливал от всей души. Дворники еле поспевали.

– Звать то, как тебя? – спросил водитель.

– Андрей.

– Меня Шура. Андрей, расскажи, что-нибудь, наверно много всяких историй случается в тайге?

– Ну, не так уж много, но случаются, – отвечаю, улыбнувшись.

«Можно и рассказать, ехать долго, да и не часто с людьми общаться приходиться. А водила, вроде бы нормальный человек» – подумал я.

– Лет десять назад это было, во время обхода заповедника. Осень в тайгу рано приходит. В конце августа. Пора красива, грациозна, и в то же время от нее веет некой мистической тайной. Иду и любуюсь тайгой, наслаждаюсь свежестью воздуха. Вышел на пригорок, внизу река. Вдруг слышу выстрел. Потом еще один. Я к реке, смотрю, медведица лежит подстреленная, а рядом медвежонок суетится. Маленький совсем, месяца два-три, не более. На груди белое пятно, красавец. Я смотрю по сторонам, кто же думаю стрелял?! Из-за утеса лодка вынырнула, заметили меня двое, тут же лодка развернулась и ушла. Все это в метрах тридцати. Я браконьеров хорошо разглядел и накрепко запомнил. Один рыжий, волос и борода, как огонь. А второй – лысый и худой, со шрамом через все лицо. До заимки было недалеко, взял я мохнатого малыша с собой. Одного его оставлять нельзя было, погиб бы.

– Тяжелый небось, руки не отнялись?

– Нет, он еще маленький совсем был, веса не набрал. Но зато он мне потом жару дал. Его же кормить молоком надо. Я в лодку и в поселок. Помимо бутылочек, сосок, пришлось козу купить. Пока на ноги его поставил, намучился…

– А как назвал-то лохматого?

– Храп. Он пока маленький был, так храпел, что, наверно, вся округа слышала и боялась приблизиться к моей избе.

– Так медвежонок прям с тобой в избе жил?

– Ну да. Так он же как дите малое, ласки требует. А вот чуть подрос, мы вместе с ним стали ходить по тайге. И мне весело, и он мир познает ,округу. Я с ним разговаривал, как с человеком, как с другом. Мы понимали друг друга с полувзгляда. Например, собираюсь вот на обход, по сторонам посмотрел, вроде бы все взял. Смотрю на Храпа, киваю ему, мол, пошли, а он фыркает, подойдет к печи, и несет оттуда упаковку патронов, которые я поставил с вечера подсушиться. И так во всем. Года через три, когда медвежонок еще подрос, стал пропадать на недельку-другую. Иногда уходил и на месяц, но всегда возвращался. Прикипел я к зверю. На одной волне мы с ним были. И вот как-то ранней весной Храп ушел и больше не вернулся. Затосковал я.

– Да уж, – понимающе, покачал головой водила. – Дальше-то что?

– Прошло лето. пришла снова осень, даже выпал первый снег. Я делал обход заповедника, далеко ушел. Сначала не придал этому значения… следы волчьи, вся тропа истоптана. Подумал, залетный какой-то волчара бродит. Вышел на опушку и слышу вой, и не одинокий. Через пару минут меня окружила целая стая. Откуда они тут взялись, даже не знаю. В заповедник волки раньше не заходили. Может голод… Ну думаю, все приплыл, Андрей, стрельбой их не распугаешь, а только разозлишь. Да и патронов я с собой столько не брал. Пару выстрелов сделать успею, и все.

Волки сомкнули круг и уже готовы были броситься на меня. Я выстрелил в вожака, тот упал замертво.

Тут раздался медвежий рев. Стая тут же отступила и ушла. На опушке стоял Храп.

– Ну и дела. Так получается он тебе жизнь спас?

– Да! Мой косолапый тогда подошел ко мне, лизнул в щеку. Храп так всегда делал, когда маленький был. И ушел. Я не видел своего лохматого воспитанника, но чувствовал, что он рядом. Сопровождал Храп меня почти до избушки.

Дождь продолжал поливать, стало темнеть. Шура включил ближний свет фар.

– Зима тогда, казалось, длилась бесконечно. Я один без Храпа. Вот тогда впервые и почувствовал, что такое одиночество. Думал, не вынесу и сопьюсь. Пришла весна, я на обход. Вышел на пригорок к реке, смотрю, медведица брюхатая воду пьет. И тут два выстрела подряд. Лодка, а там те же двое, что и в прошлый раз. Они было к добыче сразу. Но тут сверху уже несся Храп. Меня током прошибло. Это же подруга Храпа… У браконьеров опрокинулась лодка, и они стали тикать в разные стороны. Худого со шрамом Храп настиг. Рыжий ушел.

Я спустился к реке. Храп посмотрел на меня таким взглядом… мне передать это трудно, но я все понял и начал преследовать рыжего. Уже через полчаса я его настиг. Нет, арестовывать я его не стал. Я просто прострелил ему ногу. Он вскрикнул от боли. А минут через десять, рядом с ним стоял уже Храп. Дальнейшего я уже не видел, побрел домой. Внутри все кипело…

– Так ты человека на растерзание зверю отдал?! – с испуганным взглядом спросил Шура.

– Да кто из них зверь, это еще вопрос. Храп для меня как близкий друг.

С той поры прошло уже три года, я его больше не видел в заповеднике.

– Ну и дела… Знаешь, Андрей, даже не знаю, как поступил бы я, будь на твоем месте. Сложно все. Человек вроде бы венец творения, всю тварь должен к Богу привести, а тут такое, – и Шура замолчал, задумался.

– Шура, ну ты и философ.

– Катехизатором одно время был. Прихожан в храме просвещал. А потом женился, семью надо было кормить, жизнь закрутилась, завертелась. Сейчас даже в храм редко хожу, некогда. А может, и потребности ныне такой нет, не знаю. Мне в дороге хорошо, домой прихожу – уют и благодать. Андрей, а ты всю жизнь егерем?

– Нет. Я в двадцать шесть лет сюда приехал. Сам из Подмосковья. Пришел с армии, женился, сын родился. Все замечательно было. Дом, работа, жена, ребенок. А потом авария. Марина везла сына с школы домой, на перекрестке в них въехала Газель. Водитель был пьян. Жена и ребенок погибли. Даже до больницы не довезли. Я еще пару месяцев пожил в городе. Потом нашел в интернете объявление, что в этих краях нужен егерь и не раздумывая мотнул в Сибирь. Тут курсы прошел и в тайгу. На прежнем месте оставаться было невозможно. Мне все напоминало о сыне и жене. Да уже и здесь был, года через три наверно только улеглось все в душе и пришел в себя. А так, уж двадцать лет я здесь.

– Ну и страсти… Слушай, Андрей, давай перекурим? Сейчас к обочине прижмусь, чуть разомнемся, а то ноги затекли.

– Не курю. Но сегодня компанию тебе составлю, если угостишь?

– Этого добра не жалко.

Дождь чуть стих, мы вышли из кабины. Шура протянул мне сигарету, чиркнул зажигалкой, я подкурил, потом он.

– Ух, свежо, хорошо то как, – пробурчал Шура, размахивая руками, и делая небольшие пробежки вдоль обочины.

Я стоял недалеко от фуры, погруженный в свои мысли. Накатили воспоминания о Храпе.

И вдруг истошный крик Шуры.

– Андрей!

Я оглядываюсь, в метрах десяти от меня стоит медведь, здоровенный, просто громила. Встретив мой взгляд, он на мгновение остановился, фыркнул, встал на задние лапы и двинулся на меня.

Шура что-то орал, но я его уже не слышал. Жизнь замерла во мне, все остановилось. Ноги не слушались, будто вросли в землю.

Рев… Громила остановился, повернул голову назад, а там Храп. Да, уже было темно, но Шура машину не глушил, и фары светили. Ну и Храпа я узнаю даже по дыханию.

Завязалась драка. Храп был намного меньше громилы. Не знаю, сколько точно длилась схватка, пять, десять минут, полчаса, не знаю… Рев стоял сумасшедший. Боковым зрением я увидел, что Шура сидит в кабине с выпученными глазами и что-то мне кричит.