Халворсен покосился на старшего коллегу – не насмехается ли? Оба вышли из машины.

– Запирать не будешь? – спросил Харри.

– Замок ночью замерз. И утром я сломал ключ. Ты давно знаешь, кто виновный?

– Некоторое время.

Они пересекли улицу.

– Знать кто – самое простое. Подозреваемый очевиден. Муж. Лучший друг. Малый с послужным списком. Но ни в коем случае не дворецкий. Проблема не в этом, проблема в другом – доказать то, что чутьем знаешь давным-давно. – Харри нажал кнопку домофона рядом с фамилией «Хольмен». – Вот чем мы сейчас займемся. Добудем кусочек мозаики, который превратит на первый взгляд разрозненную информацию в прочную цепь доказательств.

Из динамика послышалось «да».

– Харри Холе из полиции. Можно нам?..

Замок зажужжал.

– И действовать надо быстро, – продолжил Харри. – Большинство убийств либо раскрываются в первые двадцать четыре часа, либо не раскрываются вообще.

– Спасибо, это я уже слыхал, – сказал Халворсен.

Биргер Хольмен ждал их на лестничной площадке.

– Заходите, – сказал он и первым прошел в гостиную.

У двери на лоджию стояла елка, пока ненаряженная.

– Жена отдыхает, – сообщил Биргер Хольмен, предупреждая вопрос Харри.

– Мы тихо, – сказал Харри.

Биргер Хольмен печально улыбнулся:

– Да она не проснется.

Халворсен быстро взглянул на Харри. Тот хмыкнул.

– Наверно, приняла успокоительное?

Биргер Хольмен кивнул:

– Завтра похороны.

– Да, тяжелое испытание. Ну что ж, спасибо за фото.

Харри положил на стол снимок: Пер Хольмен сидит, родители стоят по бокам. Защищают. Или, если посмотреть иначе, держат под конвоем. В комнате повисла тишина. Биргер Хольмен почесал предплечье под рукавом рубашки. Халворсен наклонился в кресле вперед, потом откинулся назад.

– Вы много знаете о наркозависимости, Хольмен? – спросил Харри, не глядя на него.

Биргер Хольмен наморщил лоб.

– Моя жена всего-навсего приняла снотворное. Это не означает, что…

– Я говорю не о вашей жене. Возможно, ее вы сумеете спасти. Я о вашем сыне.

– Ну, кое-что знаю, конечно. Он сидел на героине. И это была его беда. – Он хотел сказать что-то еще, но раздумал. Не сводил глаз с фотографии на столе. – Наша общая беда.

– Не сомневаюсь. Но если бы вы хорошо знали, что такое наркозависимость, то вам наверняка было бы известно, что она подавляет все остальное.

Голос Биргера Хольмена вмиг задрожал от возмущения:

– Вы полагаете, инспектор, что мне это неизвестно? Полагаете… что моей жене… он… – Слезы душили его. – Родной матери…

– Я знаю, – тихо сказал Харри. – Но наркотик важнее матери, важнее отца. Важнее жизни. – Харри вздохнул. – И важнее смерти.

– У меня нет сил, инспектор. Куда вы клоните?

– Анализ крови показывает, что ваш сын умер не после дозы. То есть он был в плохом состоянии. А когда героинщику плохо, потребность в «спасительной» дозе настолько сильна, что он может угрожать пистолетом родной матери, лишь бы добыть наркотик. Именно наркотик, не пулю в висок, а иглу в предплечье, в шею, в пах или в другое место, где есть чистая вена. Вашего сына нашли со шприцем и пакетиком героина в кармане, Хольмен. Он не мог застрелиться. Потому что главным для него был наркотик. Превыше всего… в том числе превыше…

– …смерти. – Биргер Хольмен сидел, обхватив голову руками, но голос звучал совершенно отчетливо: – Значит, вы считаете, моего сына убили. Почему?

– Надеюсь, вы нам объясните.

Биргер Хольмен не ответил.

– Потому что он угрожал ей? – спросил Харри. – Потому что надо обеспечить жене покой?

Хольмен поднял голову.

– О чем вы?

– Уверен, вы слонялись вокруг Платы, ждали. А когда он появился и купил дозу, пошли за ним. На контейнерный склад. Ведь он ходил туда, когда не имел другого пристанища.

– Я ничего об этом не знаю! Это неслыханно, я…

– Да знали вы, знали. Я показывал фото охраннику, и он опознал человека, о котором я его спросил.

– Пера?

– Нет, вас. Вы были там летом, спрашивали, можно ли поискать сына в пустых контейнерах.

Хольмен смотрел на Харри, а тот продолжал:

– Вы неплохо все спланировали. Клещи, чтобы пройти на территорию, пустой контейнер – вполне подходящее место для наркомана, чтобы свести счеты с жизнью, причем никто не увидит и не услышит вашего выстрела. Из пистолета, который, как может засвидетельствовать мать Пера, находился у него.

Халворсен пристально смотрел на Биргера Хольмена, держался наготове, но тот даже не пытался что-либо предпринять. Только шумно дышал носом и, глядя в пространство, почесывал предплечье.

– Вы ничего не докажете, – сказал Хольмен, словно бы с сожалением.

Харри развел руками. В наступившей тишине с улицы донесся веселый звон бубенчиков.

– Что, чешется? Терпежу нет? – спросил Харри.

Хольмен мгновенно отдернул руку.

– Можно взглянуть, что у вас так чешется?

– Не стоит. Пустяки.

– Можно посмотреть здесь, а можно и в участке. Выбирайте, Хольмен.

Бубенчики трезвонили все громче. Сани? Здесь, в центре города? Халворсена не оставляло ощущение, что вот-вот грянет взрыв.

– Ладно, – прошептал Хольмен, расстегнул манжету и закатал рукав.

На белом волосатом предплечье виднелись две подсохшие ранки. Кожа вокруг была ярко-красная.

– Поверните руку, – скомандовал Харри.

Точно такая же ранка, но одна, была и на внутренней стороне предплечья.

– Жутко чешутся, собачьи-то укусы, верно? – сказал Харри. – Особенно дней через десять – четырнадцать, когда начинают зарастать. Так мне сказал врач из травмопункта и предупредил, чтобы я не расчесывал болячки. Вам бы тоже не стоило чесать, Хольмен.

Хольмен пустым взглядом смотрел на свою руку.

– В самом деле?

– Три ранки от зубов. С помощью макета челюстей мы докажем, что вас, Хольмен, укусила вполне определенная собака на контейнерном складе. Надеюсь, вы легко сумели отбиться.

Хольмен покачал головой:

– Я не хотел… я хотел только избавить ее.

Бубенцы на улице разом умолкли.

– Вы признаете свою вину? – спросил Харри, делая знак Халворсену.

Тот полез во внутренний карман, однако ни ручки, ни бумаги там не нашел. Харри закатил глаза и положил на стол собственный блокнот.

– Он говорил, что вконец измучился. Что ему невмоготу. Что он вправду хочет с этим покончить. Я нашел ему место в Приюте. Койку и трехразовое питание за тысячу двести крон в месяц. И его обещали включить в метадоновый проект всего через месяц-другой. Потом он опять исчез, а когда я позвонил в Приют, мне сказали, что он скрылся, не заплатив за жилье, а потом… потом он заявился сюда. С пистолетом.

– И тогда вы решились?

– С ним все было кончено. Я потерял сына. И не мог допустить, чтобы он забрал с собой и ее.

– Как вы его отыскали?

– Не на Плате. Я нашел его возле «Эйки», сказал, что хочу купить у него пистолет. Оружие было при нем, он показал мне его, хотел сразу же получить деньги. Но я сказал, что у меня нет с собой денег, мы, мол, встретимся у задних ворот контейнерного склада на следующий вечер. Знаете, вообще-то я рад, что вы… что я…

– Сколько? – спросил Харри.

– Простите?

– Сколько вы собирались заплатить?

– Пятнадцать тысяч крон.

– И…

– Он пришел. Оказалось, патронов у него нет, вообще не было, как он признался.

– Но вы явно это предвидели, к тому же калибр стандартный, достать патроны не составило труда, верно?

– Да.

– Сначала вы заплатили ему?

– Что?

– Ничего, забудьте.

– Поймите, страдали не только мы с Перниллой. Для Пера каждый день был мукой. Мой сын уже умер и только ждал… чтобы кто-нибудь остановил его сердце, которое упорно билось. Ждал…

– Спасителя.

– Да. Именно так. Спасителя.

– Но это ведь не ваша работа, Хольмен.

– Да. Это дело Господа. – Хольмен опустил голову и что-то пробормотал.

– Что вы сказали?

Хольмен поднял голову, его взгляд блуждал в пространстве, ни на чем не останавливаясь.

– Но если Господь не делает свою работу, ее должен сделать кто-то другой.

На улице лишь желтые фонари да бурый сумрак. Когда выпадал снег, в Осло даже ночью было светло. Звуки казались укутанными в вату, а снег под ногами похрустывал, как далекий фейерверк.

– Почему мы не забрали его? – спросил Халворсен.

– Бежать он не собирается и должен кое-что рассказать своей жене. Через час-другой пришлем за ним машину.

– А он прямо артист.

– Да?

– Ну, обрыдался ведь, когда ты сообщил о смерти сына, верно?

Харри задумчиво покачал головой:

– Тебе еще многому предстоит научиться, Младший.

Халворсен с досадой пнул снег.

– Так просвети меня, о мудрейший.

– Убийство – поступок настолько из ряда вон выходящий, что люди вытесняют его, воспринимают как полузабытый кошмар. Я много раз видел такое. Только когда кто-то другой скажет об этом вслух, до них доходит, что это существует не просто у них в голове, а случилось на самом деле.

– Н-да. Все равно хладнокровный субъект.

– Ты что, не разглядел, что он совершенно в кусках? Пернилла Хольмен, пожалуй, права: он из них двоих самый любящий.

– Любящий? Убийца? – Голос у Халворсена чуть не сорвался от возмущения.

Харри положил руку ему на плечо:

– Сам подумай. Разве это не поступок огромной любви? Пожертвовать родным сыном?

– Но…

– Я знаю, о чем ты думаешь, Халворсен. Привыкай, парень, подобные моральные парадоксы будут встречаться тебе на каждом шагу.

Халворсен взялся за незапертую дверцу, но она намертво примерзла. С неожиданной злостью он дернул ручку, дверца с треском распахнулась – резиновая прокладка осталась в проеме.

Они сели в машину, Харри смотрел, как Халворсен поворачивает ключ зажигания, а другой рукой щелкает себя по лбу, довольно сильно. Мотор взревел.

– Халворсен… – начал Харри.

– Так или иначе, дело раскрыто, комиссар обрадуется, – громко сказал Халворсен, выруливая на дорогу прямо перед сигналящим грузовиком. Потом наставил замерзший средний палец в зеркало. – Стало быть, давай маленько повеселимся. – Он опустил руку и опять щелкнул себя по лбу.

– Халворсен…

– Что? – буркнул тот.

– Прижмись-ка к тротуару.

– Чего?

– Давай.

Халворсен затормозил у бровки тротуара, отпустил руль и устремил решительный взгляд в переднее стекло. Пока они были у Хольменов, стекло успело покрыться морозными узорами. Халворсен шумно дышал, грудь бурно поднималась и опускалась.

– В иные дни хочется послать эту работу к чертовой матери, – сказал Харри. – Не переживай.

– Не буду, – отозвался Халворсен, но дышал по-прежнему тяжело.

– Ты сам по себе, они сами по себе.

– Да.

Харри положил ладонь на спину Халворсена, подождал. Через некоторое время почувствовал, что коллега дышит спокойнее.

– Молодец, – сказал Харри.

Оба молчали, меж тем как машина, лавируя в потоке послеобеденного транспорта, катила в Грёнланн.