Он уже собирался вернуться обратно, как вдруг подумал, что раз уж он здесь, то может взять себе чашечку кофе. Он подошел к красной кофеварке «эспрессо» и выдвинул ящичек с кофейными капсулами. Из него выпала одинокая зеленая капсула с блестящей крышкой, на которой было написано: «Fortissio Lungo». И его осенило: а не мог ли этот звук быть издан тем, кто пробирался сюда и воровал их кофе, ведь этот ящичек вчера был полон? Он установил капсулу в кофеварку, но внезапно до него дошло, что упаковка капсулы нарушена. То есть капсулу уже использовали. Впрочем, нет, на крышечке использованных капсул при повторном заклеивании появляется нечто вроде шахматного узора. Антон включил кофеварку. Раздалось гудение, и в тот же миг он понял, что это гудение на протяжении ближайших двадцати секунд будет заглушать все другие тихие звуки. Он сделал два шага назад, чтобы быть хоть немного подальше от шума.

Когда чашка наполнилась, он посмотрел на кофе. Черный и красивый. Капсулу раньше не использовали.

В ту секунду, когда из кофеварки в чашку упала последняя капля, ему показалось, что он снова услышал звук. Такой же звук. Но на этот раз он раздался с другой стороны – со стороны палаты пациента. Неужели он по дороге что-то пропустил? Антон переложил чашку кофе в левую руку, снова вынул пистолет и пошел обратно длинными размеренными шагами. Он пытался держать чашку в равновесии, не глядя на нее, и чувствовал, как горяченный напиток жжет ему руку. Он завернул за угол. Никого. Антон выдохнул, подошел к стулу и уже хотел сесть, но внезапно замер. Он подошел к двери в палату пациента и открыл ее.

Пациента не было видно, мешало одеяло.

Но звуковой сигнал от машины, регистрирующий удары сердца, был равномерным, и Антон разглядел, как по зеленому экрану слева направо шла линия и подпрыгивала всякий раз в такт гудению.

Антон уже собрался закрыть дверь.

Но что-то заставило его передумать.

Он вошел в палату, оставив дверь открытой, и обошел вокруг кровати.

Заглянул в лицо пациенту.

Это был он.

Антон нахмурился и наклонился к лицу пациента. Он что, не дышит?

Нет, вот оно. Движение воздуха и удушающий сладковатый запах, возможно вызванный лекарствами.

Антон Миттет вышел из палаты и закрыл за собой дверь. Он посмотрел на часы. Выпил кофе. Снова посмотрел на часы, отметив, что считает минуты и что ему хочется, чтобы это конкретное дежурство поскорее закончилось.

– Как хорошо, что он согласился поговорить со мной, – сказала Катрина.

– Согласился? – спросил надзиратель. – Да большинство парней из этого отделения отдадут правую руку за то, чтобы провести несколько минут в отдельной комнате с женщиной. Рико Хэррем – потенциальный насильник. Вы уверены, что не хотите, чтобы в комнате находился кто-то еще?

– Я могу позаботиться о себе.

– Так же говорила и наш зубной врач. Ну ладно, вы, по крайней мере, в брюках.

– В брюках?

– На ней была юбка и нейлоновые чулки. Она усадила Валентина в кресло без присутствия надзирателя. Сами можете вообразить…

Катрина вообразила.

– Она заплатила цену за то, что оделась как… Вот мы и пришли! – Он отпер дверь камеры и открыл ее. – Я буду здесь, просто крикните, если что-нибудь пойдет не так.

– Спасибо, – сказала Катрина.

– Вот, возьмите. – Рико Хэррем поднялся, протягивая ей стул, а сам отошел и сел на убранную кровать. На приличном расстоянии.

Катрина уселась и ощутила тепло его тела, все еще хранимое сиденьем. Рико отодвинулся подальше, когда она подвинула стул чуть ближе, и Катрине подумалось, что, возможно, он из тех, кто в действительности боится женщин. Что именно поэтому он не насиловал их, а наблюдал за ними. Оголялся перед ними. Звонил им и рассказывал обо всем, что хотел с ними сделать, но, естественно, не решался. Список преступлений Рико Хэррема был скорее омерзительным, чем пугающим.

– Вы кричали мне вслед, что Валентин не умер, – сказала она, наклонившись вперед.

Он снова отодвинулся. Язык его тела был оборонительным, но улыбка не изменилась: наглая, полная ненависти, сальная.

– Что вы хотели этим сказать? – спросила Катрина.

– А ты как думаешь, Катрина? – произнес он в нос. – Что он жив, вероятно.

– Валентина Йертсена нашли мертвым здесь, в тюрьме.

– Да, все в это верят. А этот тип снаружи рассказал тебе, что сделал Валентин с зубной врачихой?

– Сказал что-то про юбку и нейлоновые чулки. Вы ведь от этого возбуждаетесь.

– Валентин возбуждается. В буквальном смысле. Она обычно приходила сюда два раза в неделю. В то время многие жаловались на зубную боль. Валентин, угрожая ее собственной бормашиной, заставил ее снять нейлоновые чулки и надеть себе на голову. Он оттрахал ее в зубоврачебном кресле. Но, как он объяснил позже, она просто лежала, как тушка. Наверное, ей дали неправильный совет на случай, если произойдет подобное. И Валентин достал зажигалку, и да, он возбуждается от вида нейлоновых чулок. Ты видела, как плавится горящий нейлон? В ней была адская жажда жизни. Крики и дикие вопли. Запах лица, сплавленного с нейлоном, стоял в той комнате несколько недель. Не знаю уж, куда она подевалась потом, но, думаю, ей больше не стоит бояться изнасилования.

Катрина посмотрела на него. «Распетушился», – подумала она. У него было лицо человека, которого так часто били, что ухмылка стала его автоматической защитной реакцией.

– Если Валентин не умер, то где же он тогда? – спросила она.

Ухмылка стала шире. Он натянул одеяло на колени.

– Будьте так добры, скажите, если я теряю время, Рико, – вздохнула Катрина. – Я провела так много времени в психиатрическом отделении, что психи навевают на меня скуку. Ладно?

– Ты ведь не думаешь, что я бесплатно поделюсь с тобой такой информацией, а, начальник?

– Моя должность называется следователь по особым делам. И какова же цена? Сокращение срока?

– Я выхожу на следующей неделе. Мне нужно пятьдесят тысяч крон.

Катрина звонко и добродушно рассмеялась. Так добродушно, как только могла. И в его взгляде проступила ярость.

– Ну, тогда мы закончили, – сказала она и поднялась.

– Тридцать тысяч, – произнес он. – Я совсем на нуле, а когда выйду отсюда, мне надо купить билет на самолет, чтобы улететь куда подальше.

Катрина покачала головой:

– Мы платим информаторам только в тех случаях, когда речь идет о сведениях, способных пролить совершенно новый свет на дело. На большое дело.

– А что, если это как раз такое дело?

– Мне все равно пришлось бы разговаривать со своим начальством. Но мне казалось, вы что-то собирались рассказать мне. Я здесь не для того, чтобы вести с вами переговоры о том, чего я не могу вам дать.

Она подошла к двери и подняла руку, чтобы постучать.

– Подожди, – сказал красный череп. Голос у него стал тонким. Он подтянул одеяло к самому подбородку. – Я могу кое-что рассказать…

– Как я уже говорила, мне нечего предложить вам взамен. – Катрина постучала в дверь.

– Ты знаешь, что это такое?

Он держал в руке инструмент цвета меди, при виде которого сердце Катрины сбилось с ритма. Но вскоре она поняла: то, что она на несколько наносекунд приняла за дуло пистолета, всего лишь машинка для нанесения татуировок, из кончика которой торчит иголка.

– В этом заведении наколки делаю я, – сказал он. – И чертовски неплохо. А ты, наверное, знаешь, как они идентифицировали труп Валентина, когда нашли его?

Катрина посмотрела на него. На сузившиеся, полные ненависти глаза. На тонкие влажные губы. На красную кожу, проступающую под жидкими волосами. Татуировка. Лицо демона.

– Мне по-прежнему нечего дать вам взамен, Рико.

– Ты могла бы… – Он скорчил гримасу.

– Да?

– Если бы ты расстегнула блузку, я бы увидел…

Катрина с недоумением оглядела себя.

– Вы имели в виду… их?

Она положила руки снизу под груди и почувствовала волну жара, исходящую от мужчины на койке.

Снаружи донесся скрежет ключа в замке.

– Надзиратель, – произнесла она, не отводя взгляда от Рико Хэррема. – Дайте нам, пожалуйста, еще несколько минут.

Скрежет прекратился, надзиратель что-то сказал, и она услышала звук удаляющихся шагов.

Адамово яблоко на горле Рико было похоже на маленького пришельца, который дергался вверх-вниз, стараясь выбраться на волю.

– Продолжайте, – сказала Катрина.

– Только после…

– Вот мое предложение. Блузка останется застегнутой. Но я сожму один сосок, и вы увидите, как он набухнет. И если вы расскажете мне что-нибудь интересное…

– Да!

– Если вы шевельнетесь, сделка отменяется. Хорошо?

– Хорошо.

– Итак. Говорите.

– Это я изобразил лицо демона на его груди.

– Здесь? В тюрьме?

Он извлек из-под одеяла лист бумаги.

Катрина двинулась в его сторону.

– Стоп!

Она остановилась и посмотрела на него, потом подняла правую руку, нашла под тонкой тканью лифчика сосок и сжала его большим и указательным пальцем. Попыталась не игнорировать боль, а принять ее. Немного прогнула спину, почувствовала, как кровь приливает к соску и он выступает из-под ткани. Она позволила ему увидеть это. Услышала, как участилось его дыхание.

Он протянул ей бумагу, она подошла и схватила ее, после чего села на стул.

Перед ней был рисунок. Катрина узнала его по описанию надзирателя. Лицо демона, растянутое в стороны, будто в щеках и во лбу у него были крючья. Демон кричал от боли, кричал, чтобы вырваться наружу.

– Мне казалось, что эта татуировка появилась у него за много лет до смерти, – произнесла Катрина.

– Я бы так не сказал.

– Что вы имеете в виду? – спросила Катрина, изучая линии рисунка.

– А то, что она появилась у него после смерти.

Катрина подняла глаза и заметила, что взгляд его все еще прикован к ее блузке.

– Вы сделали ему татуировку после того, как он умер?

– Ты что, плохо слышишь, Катрина? Валентин не умер.

– Но… кто?

– Две пуговицы.

– Что?

– Расстегни две пуговицы.

Она расстегнула три и распахнула блузку, позволив ему увидеть чашечку лифчика с выпирающим из нее соском.

– Юдас… – Голос его осип и стал хриплым. – Я сделал наколку Юдасу. Тот пролежал три дня в чемодане у Валентина. Он просто запер его в чемодане, представляешь?

– Юдаса Юхансена?

– Все подумали, что он сбежал, но это Валентин забил его до смерти и спрятал в чемодан. Никто ведь не станет искать человека в чемодане, правда? Валентин настолько исколошматил его, что даже я сомневался, действительно ли это Юдас. Мясной фарш. Это мог быть кто угодно. Единственное, что более или менее уцелело, – это грудь. На нее-то я и должен был нанести татуировку.

– Юдас Юхансен. Значит, это его труп они нашли.

– Ну вот, я рассказал об этом, и теперь я тоже покойник.

– Но почему он убил Юдаса?

– Валентина здесь ненавидели. Конечно, это потому, что он растлевал маленьких девочек, которым и десяти не исполнилось. Потом тот случай с зубной врачихой. Она многим здесь нравилась. И надзиратели его ненавидели. В общем, с ним обязательно произошел бы несчастный случай, это был вопрос времени. Передоз. Может быть, все выглядело бы как самоубийство. И он решил что-нибудь предпринять.

– Он ведь мог просто сбежать?

– Они бы его нашли. Ему надо было сделать все так, чтобы казалось, что он умер.

– И его товарищ Юдас…

– Пригодился. Валентин не такой, как мы все, Катрина.

Катрина проигнорировала это обобщающее «мы».

– Почему вы хотели рассказать мне это? Вы ведь соучастник.

– Я просто сделал татуировку мертвому мужчине. К тому же вам надо поймать Валентина.

– Зачем?

Красный череп закрыл глаза:

– У меня было много видений в последнее время, Катрина. Он в пути. В пути назад, к живущим. Но сначала ему надо расправиться со своим прошлым. Со всем, что стоит у него на пути. Со всеми, кто знает. А я – один из них. Меня выпустят на следующей неделе. Вы должны поймать его…

– …пока он не поймал вас, – закончила Катрина, пристально глядя на мужчину, сидевшего перед ней.

То есть она смотрела на точку в воздухе перед его лбом. Потому что ей казалось, что именно здесь, в этой точке, и происходила та сцена, о которой поведал Рико, – сцена с нанесением татуировки на трехдневный труп. И картина эта была такой тревожной, что Катрина ничего вокруг себя не замечала, не слышала и не видела. Пока не почувствовала, как ей на шею упала капелька влаги. Она услышала его тихий хрип и перевела взгляд ниже. Вскочила со стула и, спотыкаясь, пошла к двери, ощущая, как к горлу подступает тошнота.

Антон Миттет проснулся.

Сердце его бешено колотилось, он судорожно глотал воздух.

Антон растерянно поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд.

Он посмотрел на покрашенную белой краской стену коридора перед собой. Он все так же сидел на стуле, прислонившись затылком к стене. Антон заснул. Заснул на работе.

Такого раньше с ним не случалось. Он поднял левую руку. Казалось, она весит килограммов двадцать. И почему сердце бьется так сильно, словно он пробежал половину марафонской дистанции?

Он взглянул на часы. Пятнадцать минут двенадцатого. Он проспал больше часа! Как это могло произойти? Антон почувствовал, как успокаивается сердце. Наверное, все из-за стресса последних недель. Дежурства, отсутствие режима. Лаура и Мона.

А что его разбудило? Еще один звук?

Он прислушался.

Ничего. Только звенящая тишина. И смутное воспоминание о том, что мозг зарегистрировал нечто показавшееся ему тревожным, навевающее воспоминания о том, как он спал в их доме у реки в Драммене. По реке прямо под его окнами проносились лодки с грохочущими моторами, однако мозг их не регистрировал. Но стоило только скрипнуть двери в спальню, как Антон уже подскакивал. Лаура утверждала, что это началось после драмменского дела, после того как они нашли у реки юного Рене Калснеса.

Он закрыл глаза и снова распахнул их. Господи, да он же чуть опять не заснул! Антон поднялся, но его так замутило, что он был вынужден сесть обратно. Поморгал. Чертов туман, он словно окутывал все органы чувств Антона.

Он посмотрел вниз, на пустой стаканчик из-под кофе, стоявший у стула. Надо бы сходить и сделать себе двойной эспрессо. Нет, черт, капсулы же кончились. Тогда надо позвонить Моне и попросить принести ему чашечку, она ведь скоро должна зайти к пациенту. Он достал телефон. Ее номер был записан как «ГАМЛЕМ КОНТАКТ НАЦБОЛЬНИЦА». Эта была мера предосторожности на случай, если Лаура захочет проверить список разговоров в его мобильном и обнаружит частые беседы с этим номером. Текстовые сообщения он, конечно, стирал сразу после прочтения. Антон уже собирался нажать кнопку вызова, когда его мозгу удалось идентифицировать это.

Посторонний звук. Скрип двери в спальню.

Тишина.

Неправильным было отсутствие звука.

Не было писка. Звука машины, регистрирующей удары сердца.

Антон вскочил на ноги, пошатываясь, добрался до двери палаты и распахнул ее, пытаясь отогнать тошноту. Потом уставился на зеленый монитор машины. На плоскую мертвую линию, тянущуюся через весь экран.

Антон подбежал к койке и посмотрел на бледное лицо пациента.

Он слышал, как по коридору в его сторону кто-то бежит. Наверное, у дежурного сработала сигнализация, когда машина перестала отсчитывать удары сердца. Антон автоматически опустил руку на лоб мужчины. Теплый. И все же Антон повидал достаточно трупов в своей жизни, чтобы отбросить сомнения. Пациент был мертв.