Отзывы на книги автора «Ясунари Кавабата»

– Да, но разве страдания не оставляют душевных ран, если они даже проходят?
– Не знаю… Иногда мы очень страдаем, но проходит время, и прошлое со всеми его страданиями становится нам дорого…

Совсем недавно писала рецензию на другого японца и что там, что тут мне на ум приходит сравнение литературного произведения с зарисовками, этюдами, чем-то зыбким, акварельным, расплывчатым. Видимо, это национальное, присущее многим, а то и большинству японских произведений. Сюда же можно, пожалуй, отнести и символичность, такое ощущение, что каждая вещь, встречающаяся в тексте, упоминается не просто так, а с каким-либо подтекстом, скрытым смыслом. Например, кружка это не просто предмет, из которого пьют чай. Это и воспоминания как о приятных, так и о неприятных моментах, это и вещь, прошедшая через руки всех основных героев романа, подчеркивающая их странную, местами противоестественную связь, это и противопоставление мира неживых вещей, которые могут прожить сотни, а иногда и тысячи лет, миру людей, которые столь хрупки и недолговечны и в любой момент могут умереть. Или, например, журавль давший имя роману, всего лишь деталь, изящное украшение женской сумочки. Это на первый взгляд, а стоит присмотреться, кому именно принадлежит эта вещь и с чем его обычно ассоциируют в японской культуре и снова все наполняется символами и намеками.

Многогранный, многоуровневый роман, в нем как минимум три пласта повествования, один переплетается с другим и дополняется третьим, и это только то, что смогла найти и увидеть я, вполне возможно их там больше. Отношения молодого парня Кикудзи с любовницей его покойного отца, в которые оказываются вовлечены еще несколько человек - это основной пласт повести, порочные, болезненные связи этих людей, которые разрушают их самих, внушают им мысли о грехе и грязи, мешают жить нормальной жизнью. Второй пласт - это размышления о жизни и смерти, о живых и мертвых, тут и ранний уход из жизни по независящим от человека причинам, и самоубийство от невозможности жить счастливо, и сомнения, терзания и угрызения совести тех, кто был близок умершим, попытки понять уже навсегда покинувших нас людей, не было ли моей вины, все ли я успел, а правильно ли я понимал... Третий пласт - природная гармония; жить в мире с собой невозможно без понимания окружающего нас мира, отсюда и столь пристальное внимание к чайной церемонии, ведь в ее основе заложены гармония и эстетика, неспешность и созерцательность.

А упомянув природу, уже невозможно не переключиться на мое восхищение слогом автора. Как же прекрасно он описывает любую природную картину или явление, будь то горы или море, ночное небо или ливень, все моментально оживает в воображении читателя. Тот случай, когда писатель может говорить о чем угодно, а я буду слушать, развесив уши и млея от удовольствия. И даже некая обрывочность финала абсолютно не испортила моих впечатлений от первого знакомства с автором, здесь и не могло быть другого законченного итога, мы просто, отодвинув ширму, ненадолго погрузились в жизнь героев и, понаблюдав украдкой, деликатно эту ширму снова задвинули, оставив их разбираться с миром и собой, ведь еще не все иероглифы их жизни написаны...

«Цикада и сверчок» — сверчок сразу виден на минималистской обложке, а вот насчёт того, где притаилась цикада, я думала довольно долго, пока не догадалась заглянуть под суперобложку и найти рельефное насекомое, выгравированное на тёмном переплёте.

Всего в книги три части. В первой — роман «Стон горы», о котором я уже писала ранее, поэтому повторяться не буду.

Вторая часть — роман «Старая столица», который понравился мне ещё больше, чем «Стон горы», хотя по духу они очень близки. Перед нами традиционная Япония, которую мы отвыкли видеть после Мураками и безумных ютубовских роликов. Здесь свои законы, свои правила поведения, здесь ценится скромность и особенный утончённый вкус. Близость японцев к природе и её особое понимание просто потрясает. Сюжет романа довольно интересный: есть девушка, которую в детстве подкинули в довольно состоятельную бездетную семью. Она выясняет, что у неё есть сестра-близнец, живущая среди рабочего люда. И такая, казалось бы, «сложная» семейная и отношенческая проблема решается совершенно не так драматически и бурно, как это было бы, например, в индийском кино. Отношение приёмных родителей, самой сестры-близняшки и предполагаемого жениха ко всему этого совершенно ровное и спокойное, даже удивительно, как они могут с лёгкостью преодолевать психологические препятствия.

Очень интересен антураж произведения. Главные герои связаны с производством традиционной японской одежды и с созданием эскизов для вручную сотканной ткани. И к этому делу они относятся со всем буддистским и дзеннским терпением, делают работу не тяп-ляп, а изучают природные явления, состояния души, ориентируются на работы древних мастеров и на веление собственного сердца, чтобы только нарисовать какую-то маленькую шишечку, которая украсит пояс или кимоно. Описания различных древних традиций и праздников тоже завораживают, например, вот так вот поэтично японцы могут выпивать:

Кёкусуй-но эн означает Пиршество у извилистого ручья. Гости в старинных одеждах располагаются вдоль ручья, по которому пускают деревянные чашечки с сакэ. Пока чашечка плывёт к очередному гостю, он должен сочинить стихотворение или нарисовать картинку, выпить из чашечки сакэ и пустить её по воде к следующему гостю. Обслуживают такое пиршество юные отроки.

А вот заканчивается роман плавно, так что любителям экшена он по вкусу точно не придётся. Финал открытый, не то чтобы неожиданный, но совсем несфокусированный.

Третья часть — «Рассказы на ладони». И вот это читать было сложновато. Несколько десятков крошечных рассказов (некоторые всего в полстранички), понять которые очень и очень нелегко. Они похожи на коаны и хокку одновременно, небольшая эмоциональная зарисовка, над которой можно долго думать, но так ничего и не надумать (хотя иногда, наоборот, можно заработать просветление, пытаясь прочувствовать автора за этими строками). Некоторые из них очень жуткие, некоторые — чересчур романтические и розовые, некоторые вообще непонятные напрочь, что к чему. Думаю, каждый сможет найти в них что-то интересное для себя, но вот читать их по несколько штук подряд тяжеловато, особенно когда идёт волна мини-рассказов, не подходящих тебе по настроению и вкусу.

Прекрасное издание прекрасного автора.

Недавно я наткнулась в одной из соцсетей на знакомую, которую не видела много лет. Я помню её юной девицей, худощавой, бодрой и миловидной. Помню также, что у неё были большие проблемы с маменькой - женщиной объёмной, нервной и плаксивой. И вот вижу я фотографию из серии "однажды двадцать лет спустя", и не верю глазам. Девушка стала точной копией мамаши, притом что была непохожа вообще. Всё один к одному вплоть до кудряшек и всполошенного выражения лица. Поневоле подумаешь, что в нас гораздо больше от наших родителей, чем порой кажется.
Вот и герой Кавабаты вольно или невольно повторяет судьбу своего отца. Мало того, что отцовская любовница переходит к нему "по наследству", он не может отрешиться от воспоминаний даже после её смерти. И переносит связанные с ней эмоции на её дочь. Больше того, "по наследству" отходит к нему и первая любовница отца. Правда, здесь ничего эротического - бедный парень никак не может избавиться от старой ведьмы, которая жаждет устроить его судьбу по собственному усмотрению. А ведь есть ещё молодая жена...
Повествование, как обычно у Кавабаты, тягуче размеренное. Разговор об эротике стыдливо откровенный. Мужчины понятны. Женщины загадочны. Атмосфера осенняя, с острым запахом хризантем.

Попытаюсь написать по горячим следам. Пока эмоции не улеглись.
Я в сторонке от восторгов. Я среди тех, для кого эта книга оказалась недоумением. И не помогли ни красивый слог, ни прекрасные описания природы, ни изысканные чайные церемонии.
Не люблю героев, которые сами не понимают, чего они хотят от жизни, при этом подминают под свои метания окружающих людей.

Как Кикудзи, который в свои 28 лет находится в каком-то душевном неравновесии и полном раздрае. У него детская травма, нанесённая отцом, приведшим однажды сына к своей любовнице госпоже Тикако с родимым пятном на груди. И это пятно на всю грудь, так и стоит у Кикудзи перед глазами. Но главное то, что эта женщина никуда не делась из жизни юноши. Она была вхожа в дом при живых родителях, и сейчас без всякого стеснения распоряжается его домом и его судьбой. Тяжёлая, токсичная, невероятно назойливая особа, которой неведомо слово «нет». Но и Кикудзи не может категорично отвадить эту женщину. Надо сказать (хотя я уже писала) он словно потерялся в каком-то неведомом ему пространстве. То ли он любит бывшую любовницу отца, ещё одну любовницу (ага, отец тот ещё казанова), ли ли ему мила её дочь Фумико, то ли он решил жениться на протеже Тикако Юкико…
И между всем этим чайные церемонии, яркие кимоно, и бесконечное прости, нескончаемые рефлексии по поводу прежних грехов, настоящих желаний и предстоящих ошибок… Напрягает

Когда живёшь в постоянном напряжении, когда не знаешь, что принесёт завтрашний день, такое как-то непроизвольно напрягает. Боги, было б о чём страдать!

"Я даже по телефону слышу тишину вашего дома" – встретив где-то эту цитату, я тут же добавила книгу в вишлист. И выяснила, что слишком она для меня созерцательная, слишком похожа на чайную церемонию, в которой пристальное внимание уделяется даже сочетанию напитка и чашки и сопровождающим вековой ритуал цветам. Всё многоцветие повести заключено в деталях: в недосказанных словах и недоговорённых фразах, в панорамах природы, в окружающем быте, в самом методе повествования автора.

Жил один японский мужчина, у которого были жена и маленький сын. И недолгая любовница. А затем ещё одна, до самой его смерти. Тайными отношения не были, но слона в комнате предпочитали не замечать. В большом мире прошла война, мальчик вырос, а любовницы состарились. Первая продолжает навязчиво опекать сына бывшего любовника, вторая растит дочь от умершего мужа, почти ровесницу мальчика.

Кикудзи, теперь уже молодой мужчина, в полном душевном раздрае. Он постоянно преследуем одной любовницей отца, заводит краткий роман со случайно встреченной другой, вступает в невнятные отношения с её дочерью, думает ещё об одной девушке... Он совершенно не понимает, в каких отношениях находится со всеми этими женщинами и в каких должен находиться. Дети несут в себе то, что "заварили" их родители, и, отравленные этим, не могут найти в себе силы начать строить что-то своё. Ясность конфликтов в повести не совсем очевидна, мотивы персонажей туманны, а их поступки и слова часто вызывают полное недоумение. Не по душе мне такая выкрученная на максимум невнятность.

Как узнаю –
Души ли робость,
Змеи объятья,
Или оковы сковали меня,
Так что слёзы рекой?
Акико Ёсано (1878-1942)

Родная литература приучила нас к тому, что у героев непременно должен быть букет проблем вселенского масштаба. Они должны переживать о государственных делах, о семейных, о бабе Маше из соседнего дома, о падении нравственности и на закуску о неразделённой любви. И когда открываешь книгу без этой "истории болезни", теряешься.

Ясунари Кавабата - мастер потерянного времени. Он заставит потерять и потеряться, а потом находить и чувствовать. Его повести сравнимы с прогулкой по тропкам санатория. Без мыслей. Без любви. Без страданий. Точнее всего этого много, но где-то за гранью души героя. По литературоведческим штампам Кавабата вписан в направление "неосенсуализма". Говоря простыми словами, важно лишь то, что внутри у персонажа, а остальное декорация. Вопреки кажущемуся противоречию и это так.

Три повести: "Танцовщица из Идзу", "Элегия", "Снежная страна". Во всех есть главный "рассказчик": герой, чувства которого нам известны. По сути ничего не происходит, ни развития чувств, ни активных действий. Всё уже свершено или никогда уже не начнётся. И тем не менее всю историю происходит течение мыслей и чувств.

"Танцовщица из Идзу" - студент путешествует с труппой бродячих артистов, потому что влюбился в юную танцовщицу, которой всего 14. И ничего сделать с её возрастом не может. Потом уезжает. Даже пока девушка ему казалась старше, он ничего не делал, не дал знака, что она ему нравится, лишь молчал и думал, а вдруг её сейчас кто-то бесчестит? Подумал и пошёл в купальни.

"Элегия" - героиня Тацуэ сожалеет о смерти возлюбленного, который женился на другой. Длинным-длинным монологом она говорит обо всём и вся. Чем-то напоминает шедевры эпистолярного жанра, когда герои, захлёбываясь, описывают всё, что видят, но сердцем понимаешь, что эссе о гостиной и дворнике - это признание в любви, размышления о Ницше - это признание в любви, и мусорка под столом - это тоже оно. Красиво. Но к чему это теперь, когда ничего не вернуть и не изменить?

"Снежная страна" - Симамура раз в год приезжает к своей любовнице-гейше в отдалённый захолустный отель на горячих ключах. Его в принципе всё устраивает. По сути у Симамуры нет ни трагедии, ни метаний: он просто живёт, просто приезжает, просто заглядывается на другую женщину, но заглядывается просто так, как на красивую картину. Комако интересует его не больше, чем балет, про который он пишет статьи, но никогда не видел, и не больше, чем креп, из которого ему так нравится заказывать одежду. Он над страстями и страданиями, кажется, он дествительно просто приезжает отдохнуть и он устал от всего, не хочет женских вывертов на ровном месте. Отвяжитесь уже от него и дайте любоваться оттенками зелени редьки и лука под окнами.

Неосенсуализм - это новое для Японии начала XX направление приписывают влиянию запада. Но расцвело оно не на пустом месте: традиция и эстетика дзэн-буддизма в какой-то мере говорят о том же. Кавабата будто бы пропускает все изменения последних веков. У него есть поезда, пароходы, телефоны, но всё равно читаешь будто о средневековье. Человек из другого века, его книги выбиваются из течения истории на какой-то вневременной уровень.

Что находится выше времени и преходящих бытовых вопросов. Как ни странно, красота! Красота, которая преодолевает века, идеализированная и воображаемая. Красота тяжёлого труда ткачих, которые создали ткань для кимоно. Красота души невинной девочки. Красота огонька, отражённого стеклом, и свежего белого снега. У Кавабаты очень сильна эта традиционная красота: то, что кажется красивым, от личного душевного состояния и полученной информации, а не исходя из объективных данных, восхищение самой идеей, а не конкретным исполнением. Так Симамура восхищается скорее чистотой Комако, чем умениями.

Красота, а не какие-то нравственные проблемы, не честь и не совесть. Просто чувство прекрасного. Возможно именно этим объясняется отсутствие действий со стороны героев и в повестях вообще. Они все созерцатели и фаталисты. И если у женщины (Элегия) отказ от мести смотрится жертвенно и прекрасно, то мужчины выглядят равнодушными и пассивными ничто.

- А что мне делать? Я же ничем не могу тебе помочь, сколько бы тут ни прожил.
Она уставилась на Симамуру непонимающим взглядом. И вдруг резко сказала:
- Вот это и плохо...

Не скажу, что это лучшее из творений автора. Гораздо лучше ему давались очерки и зарисовки. Если в Рассказах на ладони каждый рассказ-миг похож на жемчужинку, то здесь жемчужина сильно переросла свой сферический идеал.

Начну с того, что это безусловно классика японской литературы, довлеющая своей тяжестью над несчастными потугами современных японских авторов, даже не пытающихся писать что-то подобное, прикрываясь дикими названиями и литературным гранжем. Говорят, Кавабата писал только облачившись в одежду самурая, придавающей ему силы и благоволящей к творчеству. Возможно.

Его герои - простые люди. В "Танцовщице из Идзу" - студент, прибившийся к бродячим актёрам, привязавшийся к ним всем своим существом. Просто компанейский парень, влюбившийся в девочку-куколку, чуть ли не падающей под тяжестью огромного барабана. В "Снежной стране" - парень из Токио, приезжающий каждый год попроведать гейшу в Хоккайдо. Их всех что-то тянет далеко от дома, они обыкновенные люди с чувством тяги к прекрасному.

Может быть мне только кажется, что Кавабата проносит через свои рассказы настоящее человеческое отношение к любви и привязанности, к стремлению быть счастливым, к понятию и внутреннему принятию красоты. А может оно так и есть.

Ясунари Кавабата - это воплощение самой Японии, её аватар. Ясунари Кавабата - это совесть Японцев, не позволяющая им забыть суть своих традиций, свою историю.
В данном сборнике больше всего это чувствуется в повести "Старая Столица". Описания праздников, обычаев старого города. В них остро чувствуется тоска по традициям, по старой Японии, по её чувству красоты. Для нас, гайдзинов это все безумно интересно, потому как нам это все в новинку, но ведь он писал не для нас, а для японцев, которые, казалось бы, выросли на всем этом, и им известны все эти описания как нам - рецепт борща.
И тем не менее он пишет об этом очень подробно: о том, как проходит праздник Гион-мацури (теперь уже самый популярный фестиваль во всей Японии), о традициях ткачества, о традициях семейных отношений. Я считаю, что мастерство Кавабаты проявляется в формировании нынешнего японского самосознания: именно он заставил японцев гордится наследием своего прошлого, ну или сделал немаловажный вклад в это формирование. Он заставляет всех, и иностранцев и японцев, увидеть японскую Красоту. Все мы сейчас в курсе, что японцы видят мир иначе, иное у них само понимание красоты. И вот это очень остро чувствуется у Кавабаты. Возможно и до него что-то такое витало в воздухе, но ему удалось поймать ощущение за хвост, сформировать его в текст и открыть глаза на красоту ставших уже такими обыденными для японцев традиций, показать что эти традиции более чем достойны того, чтобы их берегли, сохраняли и гордились ими. Он не просто говорит, что чайная церемония - это уникально и потому ценно, он показывает саму суть, корень чайной церемонии, и говорит о том, что важно не потерять как раз таки эту суть. И так во всем, о чем он пишет. О самом сердце традиций, а не о их внешнем отображении.
"Стон горы". Жизнь японской семьи. Пожилые родители и их дети со всеми своими проблемами. Переживания родителей за судьбы своих детей. И опять же, все так по-японски. В традициях японской литературы - отображение чувств через внешние описания природы (вспомните "Гэндзи моногатари" хэйанской эпохи и хайку-хокку). Кавабата напоминает об этой традиции. В услышанном стоне горы герой чувствует знак приближающейся старости. И он уверен в том, что это стон горы, а не какой-то иной звук или галлюцинация, даже когда его пытаются в этом переубедить . Герои Кавабаты очень чувствительны к окружающей их красоте. Это может быть и природная красота, и человеческая, и красота искусства, и даже красота уродства. Они видят её во всем и это свойство наполняет их такой гармонией, которой я всегда завидовала. Через это самое ощущение красоты во всем окружающем и показаны все их внутренние переживания. Доводилось ли вам делать крюк по дороге куда-то только для того, что бы полюбоваться на давно знакомое дерево или для того что бы посмотреть как распустились цветы? Можете ли вы себе представить, что бы где-то у нас, ну например в том же Питере, отключили рекламное освещение на 40 минут только ради праздничных огней? Вспомните о том как японцы любят пикники под цветущими деревьями сливы или сакуры, о том, что у них целые сады различных цветов, в периоды цветения переполненные посетителями. Вспомните о том, как бережно они ухаживают за каждым деревом и клумбой. А теперь вспомните об оборванной сирени в наших парках, на которой цветет только макушка, до которой никто не смог дотянутся. А ведь цветущая сирень выглядит очень красиво! Красивыми могли бы быть даже дорожки, усыпанные её опавшими лепестками. Но увы, такие уж традиции передаются у нас из поколения в поколение. И нет на нас Кавабаты, который мог бы открыть нам глаза на всю печаль такого обращения с сиренью.
"Рассказы на ладони". Люди и целые жизни, умещенные на пару страничек. Но Рассказаны они настолько полно, что добавление чего-то ещё только испортит их. Читаешь и перед глазами мелькают словно в лихорадке мысли, чувства, события. Порой настолько необычные, гротескные, невероятные. Появляются внезапно и так же внезапно исчезают, сменяют друг друга в лихорадочном танце. Я вообще не очень люблю рассказы, но Кавабата дал мне почувствовать их особую прелесть.

Я прекрасно понимаю нобелевскую комиссию и их мнение при вручении премии Кавабате: "за писательское мастерство, которое с большим чувством выражает суть японского образа мышления".
Так, как Кавабата, о красоте не пишет никто. Прочитайте, и посмотрите на мир новым взглядом.

Снежная Страна – удивительная, настоящая «японская» книга. Я не могла оторваться от чтения, но тем, что меня привлекало, был не столько сюжет, сколько чувства и атмосфера. На меня лился поток невероятных образов, которые заставляли ощущать прикосновения рук, шорох кимоно, дышать морозным горным воздухом, слышать звук игры на сямисэне, наблюдать за мотыльками, летящими на свет…

...

На сетке, с наружной стороны, тоже сидел мотылек с бледно-зелеными, почти прозрачными крылышками и тонкими, как пух, усиками цвета кипарисовой коры. Горы, видневшиеся вдали, за оконной сеткой, были залиты вечерним солнцем, но их уже окрасила в свои цвета осень, и зеленоватое пятнышко мотылька казалось на этом фоне мертвым. Только там, где его крылья находили друг на друга, зеленый цвет был сильнее. Налетел осенний ветерок, крылышки мотылька заколебались, как тонкие листки бумаги.

Поразительно, как образно пишет Кавабата. Его произведения, такие воздушные и глубокие одновременно, можно сравнить с японской поэзией.

На оконной сетке сидели мотыльки, сидели долго, словно приклеившись к ней, и вдруг оказывалось, что некоторые из них уже мертвые. Они падали, как увядшие листья. Некоторые падали со стен. И, подбирая мертвого мотылька, Симамура задумывался, почему природа создала их такими прекрасными.

Много внимания уделяется описанию внешности, причем многие эпитеты и метафоры выражены так, как умеют их передать, наверное, только японцы.

По ее губам, влажным и изящным, как свернувшаяся колечком пиявка, казалось, скользил отраженный свет даже тогда, когда они смыкались, и было в этом, как и в ее теле, что-то зовущее и соблазнительное. Ее удивительные глаза, прочерченные прямо, как по линейке, под невысокими дугами бровей сейчас блестели и смотрели совсем по-детски. Ее кожа, без пудры, словно бы обретшая прозрачность еще там, в увеселительных кварталах столицы, а здесь подцвеченная горным воздухом, была свежа, как только что очищенная луковица, и прежде всего удивляла своей чистотой.

Не могу описать словами свой восторг, который испытываю, ощущая эти невероятные образы…

После захода солнца небо над далекими горами еще сохраняло бледную розоватость и пейзаж за оконными стеклами еще не полностью расплылся во мгле. Но у пейзажа остались только контуры, краски исчезли, и все вокруг: горы, поля - казалось очень унылым, обыденным, лишенным каких-либо примечательных черт. И все же была в этом пейзаже некая страстная напряженность, как в неуловимом потоке чувств. Из-за лица девушки, конечно. Отраженное в стекле лицо закрывало часть пейзажа за окном, но вокруг постоянно мелькали образы вечера, и поэтому лицо казалось прозрачным. И все же невозможно было из-за непрерывного мелькания убедиться, действительно ли прозрачно это лицо. Создавалась иллюзия, что вечерний пейзаж бежит не на заднем плане, а прямо по лицу девушки. В вагоне было не очень светло и зеркало было ненастоящим, оно не отбрасывало света, не давало отчетливого изображения. И Симамура, смотревший в зеркало, постепенно забыл о нем, он видел только девушку, плывущую в потоке вечернего пейзажа. Именно в этот момент на лице девушки и вспыхнул огонек. Отраженный огонек был слабым и не погасил настоящего огонька за окном, но и тот, настоящий, не погасил своего отражения. Огонек проплыл сквозь ее лицо, однако не осветил его - это был холодный, далекий свет. И все же зрачок вдруг вспыхнул в тот момент, когда огонек наплыл на отраженный в стекле глаз, и это был уже не глаз, а прекрасный, загадочный, фосфоресцирующий светлячок, плывущий в волнах вечерних сумерек.

Когда придет зима – я перечитаю эту книгу на японском, чтобы снова окунуться в эту атмосферу, видеть, ощущать, чувствовать…

Казалось, Млечный Путь, похожий на огромное северное сияние, течет и омывает его тело. А сам Симамура словно бы стоит на краю земли. И Млечный Путь наполняет его леденящей, пронизывающей тоской и в то же время обольщает, обольщает…

Так и меня обольстила эта книга...

Эта книга так и осталась для меня просто снежной страной. Смотришь по сторонам - а вокруг только хлопья снега кружатся. Красивые, легкие - да, но все равно, из-за них ничего другого не видно. Даже в конце книги эмоции какие-то приглушенные, как будто и они завязли в сугробах. Все, как и положено снегу - пройдет время, и в памяти останется только прозрачная вода.