«Как ты себе это представляешь, приятель? – спросил Роберт. – Ей что, из-за твоей ревности перестать работать? Ты же видел, сколько удовольствия ей доставляют все эти сражения и даже тренировки? Ты ей с этим никак не поможешь. А если ты будешь акцентировать внимание на Джеке и вести себя так, будто там у них действительно что-то есть, она ведь и задуматься может. И ты сам уведешь ее мысли не в ту сторону. Радуйся, что ты ее приручил. А Джека ты никогда не заменишь… ну, чего вызверился? Не заменишь в плане работы. Ты никогда не сможешь сделать так, чтобы Джек ничего не значил для нее. Они связаны крепче, чем ты видишь, и чем они сами понимают. Слишком уж специфичны их силы и слишком уникально это совпадение… Короче, прекращай все это. Ты уже достал меня своим кислым видом».

Потом Роберт сам сдулся и сказал: «Лучше б помог Анну уговорить к врачу сходить. Саган сказал, она вчера заснула прямо за рабочим столом – едва разбудили. И уже не первый раз. Говорит, снится что-то плохое, но что именно – не помнит».

Вот это действительно была проблема: сезонные простуды и гриппы у магов порой принимали причудливые и опасные формы. И несмотря на врожденное упрямство Анны, втроем им удалось ее уговорить и отвести в медблок на обследование.

Врач был новый, худой рыжеватый мужчина лет тридцати, уже начинавший лысеть. У него были холодные и потные руки, и когда он осматривал Анну за ширмой, та вздрагивала.

Не найдя ничего опасного, врач прописал витамины и травяной сбор для тонуса.

– Вам надо отдохнуть, сменить обстановку, – равнодушно сказал он. – Похоже на подступающую осеннюю хандру. Или займитесь каким-нибудь делом, чтобы отвлечься.

Анна моргнула несколько раз, а потом просветила медика, куда он должен вставить свои бесценные советы, и заявила, что еще надо проверить, не липовый ли у него диплом, у извращенца несчастного, может, и на работу устроился, только чтобы причина была баб лапать.

Неожиданно разошедшуюся магичку Донно и Саган с трудом увели, и Саган при этом радостно благодарил врача – последнее время Анна была слишком вялой, и эта вспышка почему-то показалась Сагану предвестием выздоровления. Роберт же задержался в кабинете и некоторое время спокойно смотрел на врача. Под непроницаемым взглядом серых глаз тот задергался, занервничал:

– У вас тоже какие-то жалобы? – раздраженно спросил он. – Если нет, то попрошу покинуть кабинет, у меня полно работы.

– Вы тут новенький? Я вас запомнил, – медленно сказал Роберт и вышел.

У Роберта тоже было специфическое чувство юмора.

Передать все бумаги лично Якову не получилось: когда Энца подписывала у Финнбара на третьем этаже сопроводительный лист, тот рассеянно сказал, чтобы она не пыталась даже пробиться – сегодня начальник отдела практической защиты не принимает.

Что-то в его интонациях встревожило девушку, и она попробовала уточнить, в чем дело.

Финнбар передал ей подписанные бумаги и внимательно посмотрел на нее.

– Волнуетесь? Я сам всех деталей не знаю, но утром на летучке говорили, что его увольняют. А сегодня он в медкомиссии. Мы там все по очереди заседаем, если вы не знали.

Энца неловко кивнула.

Финнбар ее смущал – он то был отстраненно-холоден, то вдруг начинал подмигивать им с Шиповник, шутливо поддразнивая, когда каждое утро заходил поздороваться и узнать как дела. В его поведении не было ни фальши, ни наигранности, но никогда нельзя было угадать, что там у него на уме.

Он был старомодно галантен, не раз приносил им к чаю коробки дорогих конфет, а уж Леди Гарброу и вовсе были от него без ума: красавец-мужчина, обаятельный и вежливый – не то, что некоторые язвы, курящие слишком близко к ценным бумагам и документам, – и с пониманием. Благодаря отличной памяти и цепкому уму Финнбар разобрался в работе и организации архива за несколько дней.

Из-за того, что она никак не могла его понять, Энца постоянно вглядывалась в его лицо, пытаясь прочитать, а Финнбар отшучивался: «Что, и во мне хотите разглядеть темного мага, да, Энца? У меня алиби, честное слово».

Эти его шутки и намеки – видимо, на Артура и на всю ту историю – смущали Энцу еще больше.

В тот день с утра шел моросящий дождь. Против обыкновения, Джек с самого утра торчал в отделе, мрачный и кислый, в отвратительном настроении. Он совершенно не слушал Унро, который пересказывал ему последние новости – юноша аккуратно следил за всеми сводками, и политическими, и уголовными, и экологическими. Джек подозревал, что Унро тайком состоит в каком-нибудь обществе защиты парабиологических сущностей – очень уж эмоционально тот относился к этим вопросам.

– Джек, вызов на вторую половину дня, – сказала Энца, входя в кабинет.

– И тебе не хворать, – буркнул напарник.

Энца легонько пнула его по щиколотке под столом, но Джек даже не заворчал.

– Болеешь, что ли? – с подозрением спросила Энца и расстроилась. – Ну вот, а я думала, сегодня поедем наконец…

Хотя она и сама с утра дурно себя чувствовала: накануне не выспалась. Они с Кло и Камелией засиделись до двух ночи, даже не заметив, как быстро пролетело время. Донно предусмотрительно не пил и отвозил потом магичек в их гостиницу. И вот теперь Энца сидела, подпирая раскалывающуюся голову рукой, и вяло злилась.

– Всем доброе утро, – степенно сказала Шиповник, входя в кабинет.

Сегодня коса ее была обернута короной вокруг головы, и девушка постоянно прикасалась к вискам рукой, поправляя волосы. Унро попробовал было сделать комплимент, но Шиповник строго посмотрела на него, и юноша умолк.

– Что-то сегодня у всех плохое настроение, – пожаловался он.

Шиповник огляделась. Потом, хмурясь, встала и обошла вокруг столов, мимолетно коснувшись лба Энцы и изучив внимательно Джека.

– Заварю чай с имбирем, – решила она и стремительно удалилась.

Шиповник происходила из семьи потомственных магов-лекарей и травников и единственная из всего рода пошла обучаться на технический факультет. Мать и бабушка Шиповник были известными травницами; к бабушке до сих пор, говорят, ехали на лечение со всех концов страны. А Шиповник, хоть и унаследовала их таланты, решила все по-своему.

По ее словам, ни бабка, ни мать не разговаривали с ней целых полгода после поступления, только отец звонил тайком с работы, расспрашивал, как жизнь, и присылал деньги. Но даже и без этой помощи Шиповник училась на отлично, получала стипендию и постоянно подрабатывала, так что взять ее измором, как планировали старшие женщины ее семьи, не вышло.

Теперь же Шиповник заканчивала обучение, и смириться пришлось уже им.

Едва освоившись в отделе, Шиповник выкинула весь чай в пакетиках и растворимый кофе, стойко выдержав возмущение Джека и робкое недоумение Унро, принесла пузатый коричневый заварной чайник и полотняный мешок с травами и каждое утро долго корпела над составлением очередного полезного для всех состава.

Дар у нее несомненно был – только по одному взгляду или касанию девушка могла определить, что сейчас нужно ее коллегам: состав для бодрости, для успокоения, для сосредоточения или пополнения сил.

Имбирь, правда, ни Энца, ни Джек не любили, даже с лимоном, но под строгим взглядом Шиповник пришлось выпить все. Для Джека Шиповник добавила немного мяты, и напарники тайком обменялись кружками: в отличие от Энцы Джек мяту терпеть не мог.

Зато Унро всегда с удовольствием пил все, что давала Шиповник, даже если от горечи сводило во рту. Энца подозревала, что Шиповник нарочно так делает, проверяя, насколько хватит терпения у юноши. Но пока что, казалось, оно безгранично, и Унро готов был принять все.

– В общем, – сказал Унро, – ничего мы не нашли. Это не розыгрыш, но и не магия, а вот чьи это призраки, и почему они показались этим людям, непонятно. Может, совпадение. А… и свидетели друг с другом никак не связаны и не знакомы.

– Все проверили?

– Все, – отрубила Шиповник. – И связи по работе, и через друзей-знакомых, и через учебу, и родственные. И социальные сети тоже.

Она фыркнула: отчего-то терпеть не могла подобные сайты.

– Н-да, – задумался Джек. – Тупичок… А в прошлое? Насколько далеко вы залезали в их прошлое?

– К чему? – презрительно спросила Шиповник. – Зачем это еще?

– Затем, что если это призраки, то их смерть могла быть сколь угодно давно… и связь прячется тоже где-то там. Копайте дальше, пока не найдете какую-то общую для них зацепку.

На самом деле Джек говорил наобум, но по тому, как загорелись глаза Унро, понял, что попал в точку. Остальные идеи они уже все равно отработали, а силы еще оставались, архив – под рукой, в общем, азарт с новой силой охватил молодежь. Шиповник сразу стала звонить Леди Гарброу для допуска в архив, а Джек заскучал.

Крепкий чай ненадолго взбодрил Энцу, она углубилась в работу, не участвуя в общем разговоре. В полдень Джек собрался на обед, пообещав вернуться, чтобы ехать по вызову, – и действительно вернулся. Хотя и на час позже.

Энцы уже не было, и Шиповник, хмуря светлые брови, сказала, что отправила ее домой. «У нее слишком болела голова», – пояснил Унро.

Джек подумал и тоже засобирался.

– Ну а чего тут сидеть? На вызов и меня одного не возьмут, а с бумажками как-нибудь завтра… или послезавтра.

Все-таки это было не похмелье – да и с чего, пива было не так уж много, – и не простая головная боль от недосыпа. Когда Энца добралась до общежития, ее плавно вело из стороны в сторону, а тело бросало то в жар, то в холод. По-хорошему надо было позвонить кому-нибудь или идти не домой, а в медблок, но Энца соображала все хуже и хуже и на автопилоте брела к себе, чтобы лечь и, наконец, отдохнуть.

Она едва успела устроиться у себя на диване и перестала трястись от озноба, как в дверь постучали. Путешествие в несколько метров по маленькому коридору показалось ей бесконечным, и открыть дверь удалось не с первого раза.

Холодная узкая ладонь легла на горячий лоб. Голова Энцы безвольно откинулась назад, а сама девушка покачнулась.

Джек рассердился. Воспаленные от температуры и боли глаза Энцы смотрели сквозь него.

– Давай, вали в кровать, – скомандовал Джек. – Чем заболела?

– Грипп? – неуверенно предположила Энца. – Все тело ломит.

Говорила она медленно и невнятно. Едва переставляя ноги, побрела в сторону дивана. Джек некоторое время смотрел на эти черепашьи бега, потом, раздражаясь все сильнее, подхватил на руки и дотащил до дивана сам. Укутал по уши в одеяло, плед и сверху намотал шарф.

– Что болит? Горло? Температуру мерила? Кипяток у тебя есть? А лекарства?

Энца молчала, бессмысленно глядя на него из объемного свертка. Джек решительно обшарил маленькую ванную и кухоньку, нашел аптечку и чайник.

Энца то и дело проваливалась в густой дурной сон, не в силах даже думать четко. Она слышала, как Джек, поругиваясь, громыхает грязной посудой на кухне в поисках чашки, как клокочет вода в чайнике. Потом зазвонил телефон, и Джек что-то ответил.

Под звуки его голоса Энца заснула.

Когда она очнулась, тело все так же ломило. В комнате было зябко и темно. На ощупь, дрожа от озноба и слабости, она добралась до кухни и зажгла свет. На столе у чайника стояла наспех отмытая кружка, распотрошенная аптечка, а рядом лежал термометр и надорванная пачка растворимого порошка от жара.

«Что-то случилось, – заторможенно поняла Энца, вспомнив телефонный звонок. – Ему позвонили, и пришлось срочно уехать. С кем-то что-то случилось». От страха вдруг перехватило горло, и она некоторое время постояла, опираясь на стол обеими руками. Воздух никак не шел в легкие. Потом она вернулась в комнату и мучительно долго разыскивала телефон, чтобы позвонить Джеку.

Долгие гудки, потом раздраженное:

– Слушай, не до тебя сейчас, перезвоню.

На заднем плане звонко хохотала Эли, и фоном шел какой-то шум, то ли кафе, то ли кино. Энце и так было больно, так что нового укола прямо в сердце она почти и не почувствовала.

Снова вскипятила чайник, залила порошок и, выпив сладкий до тошноты напиток, отправилась спать.

На следующее утро приехал Донно, обеспокоенный ее молчанием, но к тому времени она уже была более-менее похожа на человека и даже могла разговаривать. Донно не мог с ней оставаться: он и так под прикрытием Роберта сбежал на полчаса с дежурства, так что, снова завернув девушку во все одеяла, он погрузил ее в машину и отвез к Анне.

У магички был выходной, и она с удовольствием окружила Энцу заботой и теплом…

Пока сама не свалилась к вечеру – с теми же симптомами. Вызванный в срочном порядке Саган привез врача, кучу лекарств и свой ноутбук с целой фильмотекой. Устроившись рядом на широкой кровати под тремя одеялами, Энца и Анна ревели над очередной мелодрамой, ворчали, когда Саган заставлял их пить положенные им целебные отвары и периодически проваливались в тяжелый сон.

– Грипп, – подтвердил вызванный врач. – Ничего, отлежатся – и все пройдет. А вам, молодой человек, я сейчас поставлю защиту от инфекции, и сами не забывайте на всякий случай пить побольше и наденьте маску.

Энца, уставая от фильма, пробовала читать, но голова слишком болела, и буквы расплывались. Засыпая, она видела только тьму и порой никак не могла понять, то ли она спит и сон видит, то ли это фильм дурацкий такой.

Анне было хуже: хотя болезнь поймали в самом начале, протекала она тяжело, и душные кошмары обступали ее каждый раз, как она закрывала глаза. Если Энца не спала, то будила ее, услышав стоны. Самой Анне проснуться ни разу не удалось.

Иногда снились люди, самые разные. Приходил отец, ругался, что она давно им не звонит – а они с матерью беспокоятся. Саган укоризненно покачивал головой. Даже Джек зашел – и вот его появление больше всего почему-то удивило Анну: сначала она решила, что это происходит на самом деле.

Был уже поздний вечер, Энца тихо спала рядом. В темноте мягко мерцал экран, шел старый черно-белый фильм, а из-за приоткрытой двери в коридор лилась узкая полоска света: там где-то был Саган. Джек неслышно скользнул в комнату.

– Джек? – удивилась Анна. – Ты что, постригся?

От жара в глазах плыло, и она медленно моргала, с трудом сосредотачиваясь на нем. «Да я же сплю, – подумала она. – Осознанный сон и, наконец, не кошмар… надо только суметь выудить смысл. Вдруг что-то полезное?»

Джек провел ладонью по взъерошенным коротким волосам и неожиданно ласково улыбнулся ей.

– Что ты хотел сказать? – спросила Анна. – Или это я должна тебе что-то?..

– Она тебя услышала? – раздался вдали голос Энцы. – Скажи ей, что у нас все хорошо.

– У нас все хорошо, – повторил Джек. – Энца просит передать всем привет.

– А разве… разве что-то случилось? – осторожно поинтересовалась женщина, интуитивно уловив некую странность в этом разговоре.

Джек-во-сне нахмурился и огляделся.

– Ну я так и знал! – воскликнул он. – Этот криворукий все неправильно рассчитал, мать его за ногу. Еще рано!

– Рано – для чего, Джек? – спросила Анна.

Джек что-то ответил, но голос его она уже не услышала в гулком шуме, заполнившем вдруг ее голову. Треск статического электричества, обрывки искаженных голосов, тихое «береги себя» Энцы, а затем чей-то глубокий жуткий голос, отдававшийся эхом в груди. Голос считал вслух, и цифры обратным ходом вспыхивали дрожащим бледным огнем прямо перед глазами. И в этом сне Анна четко знала, что следом за цифрами придет душная клубящаяся тьма.

Анна вскрикнула и на мгновение потеряла сознание – проснулась.

Саган влетел в комнату, с тревогой осмотрел магичку и привычным жестом приложил ладонь ко лбу.

– Плохо, да? Что случилось?

– Саган… Джек приехал? – спросила она. – Мне показалось, что он заходил.

– Нет, радость моя, не приезжал. Тебе приснилось.

Анна кивнула и мгновенно провалилась в глубокий темный сон.

***

– Шеф? – секретарь сунул голову в кабинет и зажмурился: солнце ударило прямо в глаза.

– Сколько раз говорить, по интеркому связывайся, – нахмурился господин Камень.

– Так… ну… извините, – смутился секретарь и хотел было прикрыть дверь, но шеф раздраженно прикрикнул:

– Да говори уже! Что за дурацкие манеры!

– А, ну… звонил там наш агент номер двенадцать, говорит, что каким-то образом вызвал подозрения у сотрудника отдела расследований, и очень боится, что его раскроют. Просит перевести его…

– Болван, – с отвращением сказал господин Камень.

Секретарь замялся и стремительно побледнел.

– Да не ты. Этот… двенадцатый. Передай, чтоб даже не дергался. Пусть держится за свое место, а если ему покажется, что еще у кого-то подозрения вызвал… тогда пусть пришлет имена. Нам будет проще убрать ненужных подозревающих, чем терять агентов на узловых точках. А вообще, присмотрись и к агенту, и к точке – возможно, нужно будет его переместить на другое место, если уж он такой нервный.