4. Дарвиновская революция и начало реакции против дарвинизма

Сущность революции, которую Чарльз Дарвин (1809—1882) произвёл в естествознании, заключалась в придании признанного научного статуса гипотезе, которая до сей поры считалась не просто маргинальной, но вульгарной и антинаучной. Как мы видели, идеи об эволюции, в частности о происхождении людей от обезьян, циркулировали вне научной среды ещё в XVIII веке. Ламарк первым попытался дать этим идеям научное оформление, но эта попытка не получила в тот период признания со стороны научного мира.

Когда говорят о том, что нового Чарльз Дарвин внёс в теорию эволюции, и почему ему удалось то, чего не получилось у Ламарка, обычно указывают на «открытие» Дарвином механизма происхождения новых живых форм – естественного отбора в борьбе за существование. Идея естественного отбора в мире живого также существовала ещё до Дарвина, но он сумел связать между собой её и идею возникновения новых видов из ранее существовавших.

Очевидно, что всего этого, самого по себе, было бы очень мало, чтобы придать маргинальной точке зрения ранг господствующего научного мировоззрения. Учение Дарвина своевременно дало в руки известных общественных кругов «научное» идеологическое оружие против «старого мира» – христианского учения о сотворении мира. Если распространение идей Ламарка совпало с Реставрацией Бурбонов, что явно не способствовало их успеху, то Дарвин выступил в период очередного подъёма либерально-демократических и возникновения социал-демократических движений в Европе.

Собственно научные наблюдения и эксперименты не сыграли практически никакой роли в утверждении дарвинизма. Мы не можем получить доказательств эволюции в реальном времени – для этого потребовались бы тысячи лет наблюдений. Кроме того, даже появление одного близкородственного вида из другого не доказывает возможности такого же естественного происхождения нового класса, тем более типа животных. Единственное средство проверки эволюционного учения даёт палеонтология. А в ней многое зависит от интерпретации находок. Мы ещё коснёмся палеонтологических «доказательств» теории эволюции, а сейчас заметим только одно: на момент выхода как первой фундаментальной книги Дарвина «Происхождение видов посредством естественного отбора, или Предохранение избранных рас в борьбе за жизнь» (1859), так и второй его подобной книги «Происхождение человека и половой отбор» (1871), ни одно ископаемое, которое можно было оценивать как переходное звено от обезьяны к человеку, не было известно науке.

С «открытием» Дарвином естественного отбора происходит подмена понятий. Утверждение Дарвина о роли естественного отбора в происхождении новых видов от старых чисто умозрительное и не может быть подтверждено никаким экспериментом. До Дарвина в биологии господствовал взгляд на естественный отбор как на фактор консервативный, отбраковывающий все уклонения от нормы и сохраняющий неизменность вида. Это тоже умозрительное утверждение, и оба в этом качестве равноправны между собой. И нет никаких резонов предпочитать взгляд Дарвина на роль естественного отбора суждению о том, что естественный отбор исключает эволюцию, если, конечно, заранее в эволюцию не уверовать.

Фундаментальным свойством научной теории является её фальсифицируемость. Это значит, что теория позволяет поставить эксперимент с результатом, опровергающим теорию. Понятно, что мы не знаем заранее этого результата, мы можем только предполагать его возможность. Если же результат будет положительным, теория получит практическое доказательство. Например, открытие Дмитрием Менделеевым периодического закона химических элементов предусматривало обнаружение в будущем нескольких элементов, которые на тот момент ещё не были известны, но которым предназначались места в периодической таблице. Эти элементы, названные галлий, скандий и германий, были последовательно обнаружены в следующие двадцать лет. В то же время до сих пор не обнаружено ни одного элемента, который нарушал бы структуру Периодической таблицы Менделеева, что и является её доказательством как подлинного закона природы.

Можно ли предусмотреть для теории эволюции путём естественного отбора эксперимент по её критической проверке, который, теоретически, мог бы иметь отрицательный результат? Очевидно, такого эксперимента предусмотреть невозможно. Потому что критическим экспериментом по изучению влияния естественного отбора на эволюцию мог бы быть лишь такой, где удалось бы полностью устранить воздействие естественного отбора. Тогда, по теории, должна исчезнуть и эволюция. Ясно, что такой эксперимент невозможно поставить с имеющимися у науки средствами. Теория Дарвина неопровержима в принципе, а следовательно, и недоказуема, в отличие от нормальной естественнонаучной теории.

Однако критерий фальсифицируемости для признания теории научной был введён австрийским философом Карлом Поппером только в 30-е годы прошлого века. До того времени теория Дарвина уже успела утвердиться в науке благодаря подобранным в её пользу верифицирующим свидетельствам, то есть признакам правдоподобия. Правдоподобной, как известно, может выглядеть и астрология – всегда возможно подобрать множество исполнившихся гороскопов. Но это ещё не делает астрологию наукой, хотя во все времена были и есть противники такого утверждения.

«Сильная сочувствием подавляющего большинства интеллигенции, она не была стеснена теми тяжелыми условиями, при которых обыкновенно новая наука должна прокладывать себе путь. Вместо того, чтобы тщательно доказывать свои положения, завоёвывая шаг за шагом свою позицию среди равнодушно или недоверчиво настроенных умов, она их только ставила, предоставляя противникам труд их опровержения; onus probandi⁴, по требованиям логики лежащий на ней, в силу особых условий переместился и был возложен на её противников».

Так историк Фаддей Францевич Зелинский в самом начале ХХ века написал про античную астрологию. Нетрудно увидеть, что всё сказанное очень точно подходит к дарвиновой теории эволюции! Сразу получив поддержку большинства европейской интеллигенции, эта теория не нуждалась в том, чтобы предъявлять исчерпывающие и точные доказательства своей правоты. Ей было достаточно одного правдоподобия, помноженного на тот юношеский задор, с которым её сторонники сокрушали веру в сотворение человека и пропагандировали «монистическую философию», как они её называли.

Конечно, нужна была и научная аргументация, и здесь адепты дарвинизма, ничтоже сумняшеся, выдавали желаемое за действительное, а то и вовсе не брезговали откровенными фальсификациями. Особенно прославился на этой ниве немецкий естествоиспытатель и пропагандист Эрнст Геккель (1834—1919). Знаменитые «зародышевые ряды», которые он поместил в свою книгу «Естественная история творения» (1866), послужили основанием для формулировки «биогенетического закона»: онтогенез есть рекапитуляция филогенеза, или, как его сформулировал сам Геккель в «Мировых загадках»: «Онтогенезис есть краткое и быстрое повторение филогенезиса, обусловленное физиологическими функциями наследственности (размножения) и приспособления (питания)».

Эти эмбриональные ряды до сих пор фигурируют на страницах учебников, хотя ещё в конце XIX века стала известна их фактическая неточность во многих случаях. С того времени не прекращаются споры: были рисунки Геккеля сознательной или бессознательной фальсификацией? Но даже самые благожелательно настроенные к Геккелю нынешние немецкие учёные Т. Юнкер и У. Хоссфельд вынуждены признать, что «Геккель счёл возможным ограничиться схематическими изображениями, а не результатами прямых наблюдений. Он считал общее происхождение достаточно доказанным другими данными сравнительной анатомии. К тому же, едва ли у него была возможность получить достаточное количество эмбрионов человека для исследования». Из этих слов явствует, что Геккель осознавал, что вводит научную общественность в заблуждение своими заведомо неверными рисунками.

Хотя Дарвин в «Происхождении видов» сознательно обошёл стороной вопрос о происхождении человека, лишь упомянув, что в будущем, возможно, возвратится к этой теме, обсуждение его теории сразу же приобрело чётко выраженную «обезьянью» направленность. Ибо из неё напрямую вытекало происхождение человека от обезьяноподобного предка. Несмотря на то, что в тот период не было известно ни одно ископаемое соответствующего рода, огромная когорта учёных взялась доказывать «естественное» возникновение человека из животного, опираясь только на данные сравнительной анатомии. Эти данные были известны уже давно, десятилетиями и даже столетиями. Из этого явствует, что учение о происхождении человека от обезьяны утверждалось в биологии не на основе каких-то новых положительных научных открытий, а исключительно благодаря общественной смене научной парадигмы.

В сущности, для биологической науки нет надобности в теории эволюции. Систематика живых существ на основе общих черт их строения была проведена ещё Карлом Линнеем (1707—1778) без всякого учения об эволюции. Линней был убеждён в сотворённости и неизменности видов. Дальнейшее уточнение систематики также могло проходить и проходило без участия эволюционной доктрины. Такие уточнения сами влияли на взгляды о родословной той или иной группы живых организмов, но никак не наоборот.

Теория эволюции имеет значение только для реконструкции истории биосферы Земли, то есть для праздной, отвлечённой, непрактической задачи, заключающейся лишь в конструировании мифа о прошлом Земли – мифа наукообразного, нацеленного на вытеснение религиозных мифов об этом прошлом. Никакого другого значения теория эволюции органического мира не имеет. Сама же картина прошлого, создаваемая на основе теории эволюции, мало что бесполезна для практической деятельности людей и развития научных знаний, она к тому же принципиально непроверяема в силу необратимости времени.

На эту особенность дарвинова учения – его ненаучность – задолго до Поппера обратил внимание русский естествоиспытатель Николай Яковлевич Данилевский (1822—1885). В своей посмертно вышедшей работе «Дарвинизм. Критическое исследование» он, разобрав несостоятельность аргументов Дарвина в пользу эволюции путём естественного отбора, заключил констатацией того, что «учению Дарвина недостаёт объективного основания». Единственными причинами успеха его теории в публике стали совпадение её появления с господством крайнего материализма и идеи развития, а также её «необычайная удобопонятность, ясность и простота». Последние качества Данилевский считал отрицательными для подлинно научной теории, которая, трактуя явления окружающего мира, не может предлагать простое схематическое их объяснение, а вынуждена быть сложной, как и сам этот мир.

Понятно, что вопрос о том, был ли человек сотворён волею Божьей или случайно произошёл от обезьяны, для науки не важен. Он имеет только мировоззренческое значение, чем и объясняется популярность теории Дарвина и острота общественных споров вокруг неё, не прекращающихся по сей день. Нелепо, чтобы вокруг теории всемирного тяготения или теории строения атома ломались копья в публичных спорах, в том числе далёких от науки людей. Научные теории либо доказаны, либо нет. Очевидно, «обезьянья» теория не может быть доказана в принципе и не имеет отношения к действительной науке.

Но, поскольку идеология дарвинизма маскируется под науку, то, особенно в первые десятилетия, она должна была предъявить какие-то доказательства своим утверждениям. В то время, когда она была выдвинута, её критики справедливо указывали на то, что нет палеонтологического «промежуточного звена» между обезьяной и человеком⁵. Тогда известный нам Геккель решил сделать предсказание – вроде того, о каком мы говорили, когда упоминали о необходимости подвергнуть научную теорию проверке. Он предположил, что должен быть найден ископаемый предок человека, носящий черты человека и обезьяны. Геккель назвал это гипотетическое существо «питекантропом» (обезьяночеловеком) и предположил, что его нужно искать в Южной Азии.

Поиски питекантропа явились ответом на вызов, который сделал теории Дарвина великий немецкий учёный Рудольф Вирхов (1821—1902). Вирхов в 1877 году выступил с докладом «О свободе науки в современном государстве», где указал на недопустимость подмены научных теорий идеологией. В частности, он категорически возражал против преподавания теории Дарвина в учебном процессе. Преподавание, указывал Вирхов, должно включать в себя только «доказанные истины», а теория эволюции таковой не является.

Вирхов был одним из величайших учёных своего времени. Он обосновал теорию клеточного строения органических тел и теорию клеточной патологии. Труды Вирхова, в отличие от трудов по воображаемой эволюции организмов, имели и до сих пор имеют прямое отношение к практике исцеления людей. При этом Вирхов вовсе не был «ретроградом» и «креационистом». В общественно-политических вопросах он стоял на близких тому же Геккелю позициях, в частности – выступал против засилья церкви в образовании. Но он считал своим долгом стоять на страже научной добросовестности.

Следует назвать ещё одну линию, по которой произошёл раскол между дарвинистами и антидарвинистами в конце XIX века, особенно заметную в полемике Вирхова с Геккелем. Дарвинизм неизбежно приводил многих своих адептов к расизму, к утверждению о том, что существуют высшие и низшие расы. Геккель в «Мировых загадках» постоянно говорит о «высших и низших человеческих расах» и о том, что интеллектуальные различия между людьми больше, чем между «низшими» людьми и другими животными. Эти утверждения помогали Геккелю и другим дарвинистам обосновывать эволюционный принцип, что при переходе от животного к человеку разум не преодолел какой-то качественной грани; разница тут не качественная, а только количественная.

«Мы находим, – писал Геккель, – некоторые незначительные различия между человеком и человекообразными обезьянами в величине и форме большей части органов; но эти и подобные различия мы найдём при тщательном сравнении и между высшими и низшими человеческими расами». «Разница между разумом какого-нибудь Гёте, Канта, Дарвина, Ламарка и разумом низших дикарей, какого-нибудь ведда, акка, австралийца и патагонца, значительно больше, чем различие между разумом этих последних и “разумных” млекопитающих, человекообразных и даже собакообразных обезьян, собак и слонов».

В противоположность дарвинистам, Вирхов доказывал единство человечества. «Не существует ни немецкой, ни еврейской расы!», – заявил он на антропологическом конгрессе в Карлсруэ в 1885 году, чем вызвал к себе лютую ненависть «прогрессивных» немецких дарвинистов.

«Мы не можем преподавать, как достижение науки, что человек произошёл от обезьяны или другого животного», – заявил Вирхов в своём упомянутом докладе 1877 года. «Промежуточная между обезьяной и человеком форма может помститься только в бреду», – написал он как-то позже. Вирхов предложил дарвинистам найти предсказанного ими питекантропа. Что же, по мнению самих дарвинистов, они справились с этой задачей. В 1891 году нидерландский врач Эжен Дюбуа (1858—1940), обуреваемый ревностью доказать теорию Дарвина, обнаружил на индонезийском острове Ява ископаемые кости, которые дарвинисты объявили останками искомого питекантропа – Pithecanthropus erectus (Обезьяночеловек Выпрямленный).