Глава 8

Виктор

Это что-то новое, уже проснувшееся, но еще не обретшее названия. Непонятное чувство, очень похожее на сильный голод. Оно царапает, а следом обжигает меня изнутри, сжимая крепкой хваткой желудок и выкручивая нутро, при взгляде на Коломбину в чужих руках.

Она приближается к нам со Стасом в окружении друзей, и я несколько раз нервно сглатываю, наблюдая растерянный вид девчонки. Замечая, с какой неохотой несут ее ноги в мою сторону.

Она не рада мне, это ясно. Было ясно всегда – с нашей первой встречи. Так почему именно сейчас это так заводит? То, что я неприятен Коломбине? Может потому, что я завис на ней, как дурак?

Мне стоит больших усилий не смотреть, как уверенно обнимает ее незнакомый парень и как уютно ей в куртке с чужого плеча. Должно быть, куда уютнее, чем в пиджаке, прикрывшем дыру на юбке, – результат нашей общей несдержанности. Или желания. Хочется, все же, верить в последнее.

Я переключаюсь на теплое тело у своего бока, и даже, кажется, что-то отвечаю девчонке – прости-малыш-я-забыл-твое-имя – на невнятный лепет, ударивший в ухо раздражающим смехом…

– Новенькие? Не помню их по клубу. Смотри, какие заискивающие лица! Что, Витюша, снова просят в займы твое внимание? Не надоели подобные гости?

…Здороваюсь с парнями и дольше обычного задерживаю в ладони руку темноволосого типа, борясь с зудящим желанием заехать ему кулаком по морде. За то, что привез Коломбину сюда. За то, что трогал на моих глазах. За то, что был с ней… это легко читается во взгляде, пока я, как последний придурок, все эти дни вел жизнь конченого монаха, снова и снова, словно герой фильма «День сурка», возвращаясь мыслями к нашей последней встрече. Еще не понимая до конца причину, держа девчонку на расстоянии, но не желая нечаянной связью стереть воспоминание о смелых, жадных, потрясающе-требовательных губах, сведших меня с ума. И горячем, опалившем висок дыхании, оборвавшемся неподдельно-довольным стоном…

Чертова Коломбина! Мне хочется взять ее за шиворот и вытрясти из нее душу, потому что то, что я сейчас чувствую, глядя, как уверенно, по-собственнически перехватывает ее талию мужская рука – меня до сволочного злит.

Малыш-я-не-помню-кто-ты что-то весело бормочет у плеча, отвлекая на себя внимание, и я тут же, практически со свистом втягиваю воздух сквозь зубы, с удивлением встречая понимание, что впервые в жизни пытаюсь обуздать проснувшийся во мне, подобного рода гнев.

Какого черта, парень! Ты ведь никто для нее! Она просто использовала тебя, помнишь?

Помню. Как помню и то, с какой поспешностью Коломбина оттолкнула меня, получив свое. Как будто ужаснулась совершенному…

– Конечно, малыш, я все помню, – какая разница, что не ей, все равно ответ для нее.

– Не сомневаюсь, даже не мечтай! – не важно, что не она, я и не думал сомневаться.

Я отвлекаюсь на компанию, раздаривая нежданным гостям дежурные фразы хозяина клуба. Выслушав резоны Стаса и Лома – обещаю спорт-байкерам позже деловой разговор и свое время… если не сорвусь к черту и не уберусь подальше от бесстыжих карих глаз, прожигающих во мне дыру, прихватив с собой выпивку и безымянную кажется-я-был-с-ней-пару-раз девчонку. И к монахам и церковному уставу воздержание! А Коломбину – к дьяволу!

Сейчас, когда я не смотрю на нее, она смотрит на меня сама, греясь в объятиях темноволосого типа. Я чувствую на себе ее взгляд и, не в силах терпеть его прямоту, поворачиваюсь к ней, собираясь сказать…

Что? Что ты – чертов придурок – собираешься ей сказать, а? Какого черта ты здесь делаешь с этим козлом?

Неважно. Поздно. Она уже отвернулась, и мое удивление остается неразделенным. Я ожидал увидеть в ее глазах что угодно: раздражение, равнодушие, даже ненависть… А увидел обиду – хватило мгновения, чтобы понять. Не жгучую обиду. Другую. Неясного толка, очень похожую на разочарование…

Неожиданно.

– Я смотрю, сегодня здесь полно народу – стоянка забита. Если это обычное положение вещей, то твоей предприимчивости, Бампер, стоит позавидовать. Слышал, раньше на месте клуба был ресторан? – Темноволосый дружок Коломбины слишком разговорчив и слишком доволен происходящим на фоне своей хмурой подружки, чтобы ему захотелось ответить.

– Скорее занюханный пивбар с упитой алкашней. Правда, Витек? – скалится Стас, но я уже успел сдвинуть его и остальных на периферию, вглядываясь в тонкий профиль интересующей меня девчонки.

– Привет, – мне нужно еще раз заглянуть в карие глаза, чтобы понять, в чем я ошибся.

– А вы что, знакомы? – Черт, до чего любопытный. Так и хочется растолковать, что к чему, заткнув вопросительный знак жирной точкой.

Ее слишком поспешное «нет!». И мое, почти злое в ответ: «да».

И вот теперь глаза в глаза, впервые так долго после нашей встречи.

Значит, забыла? Виделись пару раз?.. Просто свадьба друзей?.. Не ожидал. Я почти чувствую, как злость на Коломбину, зудя в груди, поднимается к горлу, тугим кольцом перехватывая дыхание.

А я-то, дурак, устроил себе натуральный целибат, пока она времени зря не теряла, кувыркаясь со своим любознательным дружком и наверняка так же ярко кончая, как со мной.

Твою мать!

И мою! Со всеми ее любимыми модельками, так щедро рассыпанными по квартире, что только протяни руку и возьми… И ведь брал же! Черт! Так почему сейчас застопорил?

Я вспоминаю темперамент Коломбины, то, как требовательно ее пальцы впивались в мои плечи, а ноги сжимали бедра, и с неожиданной досадой дергаю на себя подружку – малыш-какая-разница-как-тебя-зовут-не-хочешь-развлечься? – забираясь ладонью под край короткого платья. Да, представляя на ее месте другую, но кому сейчас есть до этого дело?

– Как скажешь, – скалюсь Коломбине на все тридцать два заточенных клыка. – Вот так, стараешься для вас, а вы все забываете, правда, милая? – намеренно даю понять, как обстоят дела в отношении ее и моей сегодняшней пассии, и она понимает. Вот и хорошо, умная девочка. Смотрит на меня с холодом и злостью, заливаясь румянцем, и это, клянусь, дорогого стоит!

Не знаю, что ее дружок углядел в нашем бодании взглядов – со стороны все выглядит слишком невинно, но он вдруг наваливается на девчонку, сминая в своих руках. Доводит меня до белого каления пошлыми фразами о том, насколько она у него горячая и отзывчивая, все ниже склоняя голову к ее лицу…

Я жду от Коломбины показного урчания в ответ и, возможно, смеха – я слишком увлекся в линчевании ее самолюбия, зайдя за черту, – но, клянусь, дальнейшее становится для меня полнейшим сюрпризом. Как, впрочем, и для ее дружка.

– Значит, горячая штучка, да, Медвед? – Она не только отказывается играть роль внимательной подружки, она отталкивает парня от себя так, будто он ей до лешего осточертел, шипя рассерженной кошкой. Снятая куртка летит темноволосому в лицо, обнажая слишком открытые для прохладного вечера стройные плечи и неожиданно нежные, как для такой порывистой девчонки, руки.

– Да пошел ты…

Его виновато-растерянное «Та-ань!», и мое внезапно-запоздалое вслед Коломбине: «Подожди!», наткнувшееся на ядовито-едкое, приправленное недвусмысленным жестом:

– И ты тоже, милый. Оба – пошли к черту!

И твердым шагом к клубу. Туда, где выпивка и веселье.

– Эй, Макс! Пропусти ее! – охранник выполняет команду безукоризненно, но девчонка решает за себя сама. И новый «фак!», как удар ниже пояса.

– Впечатляет. – Я все еще улыбаюсь, раскуривая сигарету, сплевывая горькую слюну в сторону темноволосого, явно озадаченного поведением подруги.

– Похоже, парень, – замечаю контрольным в голову, – тебе стоит поискать для своего дружка в штанах новую горячую штучку. Твоя девчонка к нему явно поостыла.

Малыш-не-пошла-бы-ты-куда-погулять звонко смеется, и парень Коломбины срывается с тормозов, оказавшись отнюдь не робкого десятка.

– Закрой рот, ты, урод! – метнувшись ко мне, цедит сквозь зубы, хватая меня за грудки. – Не зря ты мне сразу не понравился! Что у тебя с ней было, а, Бампер? Какого хера ты лезешь к Таньке с приветами? Что за фигня с намеками, мать твою?!

Как много вопросов. Не уверен, что хочу отвечать. Вместо ответа мне приходится прижать парня спиной к стене клуба, протащив на себе несколько метров, напугав, вскрикнувших в унисон от нашей внезапной потасовки, девчонок.

– Какие намеки, спортсмен? Обижаешь! Тебе ясно дали понять: не твое дело. Довольствуйся, или иди нахрен, пока я тебе подробнее не разжевал! Очень меня злит твоя унылая рожа!

– Эй, ребята! Вы чего? – нас разнимают чьи-то руки, оставляя тяжело дышать, глядя друг на друга.

– Медвед, какого черта? Мозгами тронулся? Это же Бампер! Дело решил завалить? Нахрена тогда ехали?

– Да хоть задний привод! Мне похер! Хочет мужской разговор – он его получит! Я тоже люблю разжевывать непонятливым.

– Ой, нарвешься, пацан…

– Витек, ты рехнулся? – тормозит меня Стас, толкая в плечо. – Что с тобой? Завелся вполоборота не пойми с чего. Не хочешь иметь дело с парнями – так и скажи! Я им вмиг растолкую расклад. Зачем с пустого-то наезжать? Ты же сам попер, я свидетель!

– Стас-с…

– Что?

– Не пошел бы ты…

– Взаимно! – невозмутимо отрезает друг. – И тебе, Витек, дальней прогулки! Что с девчонкой? – оглядывается на оставшуюся в одиночестве подругу малыш-ты-все-еще-здесь? Растерянно теребящую в руке дамскую сумочку.

– Впусти в клуб, а там – свободна. Этих, – киваю головой в сторону набычившейся троицы, – запустишь, как только поостынут. Пусть пока проветрятся. Если не передумают, разговор о деле останется в силе. Позже, – я сбрасываю с себя руку друга, одергиваю на плечах куртку и решительно шагаю к входу в клуб. Один. – Не сейчас.

Таня

Музыка заводит. Мне кажется, я танцую уже так давно, что теряю счет времени. Волосы растрепались, хвост съехал набок, но мне все равно. Охочих познакомиться хватает, и я легко дарю медленные танцы одному, второму, третьему… даже не запоминая имен… Снова накачиваюсь с девчонками коктейлем и разгоняю алкоголь по венам диким драйвом субботнего вечера на танцполе.

– Йухху! Давай, Настена! Давай! – полупьяно орет Лилька, размахивая над головой руками, и тут же повторяет за подругой неприличные движения, вовсю виляя задницей и строя глазки парням.

– Танька, не старайся, у меня все равно лучше всех получается! – громко смеется, и я смеюсь вместе с ней, и не думая вытворять нечто подобное. Мои ноги и бедра вполне послушны музыке, руки вскинуты над головой, но мне до черта долгое время мешают голубые глаза. Его глаза – проклятого Рыжего, нашедшие меня и не отпускающие ни на минуту.

Файерболы под потолком вспыхивают желтым светом, и я вновь вижу высокую фигуру Бампера в просвете между танцующими. Ухожу от его взгляда, забываясь в чужих руках, проклиная про себя, вспоминая, как его ненавижу, но снова и снова сама возвращаюсь к нему, отыскивая глазами в толпе.

Это как наваждение. Как тоска. Как голод. Внезапно проснувшийся голод по человеку, что находится от тебя в десяти шагах, и которому ты противостоять не в силах… Вот уже в пяти шагах… в двух…

– Убирайся! Видеть тебя не хочу! – но сильные руки отрывают меня от незнакомого парня и притягивают к груди Рыжего.

– Тогда просто закрой глаза, – уверенно, без права выбора. Как будто эта мелочь все решит.

Черта с два! Но глаза послушно закрываются, а язык немеет, едва щека касается твердого плеча, а теплая ладонь Бампера – голой кожи спины, обжигая прикосновением.

И снова этот одуряющий запах дорогого парфюма и табака. У самого изгиба шеи. Там, где отчетливо бьется пульс…

Да, это он. И вот уже мир под ногами рушится в бездну, выпуская на волю из-под разломов языки пламени, что вновь – я чувствую это – сожгут меня. Оставив душу плясать на пепле.

– Отпусти.

– Нет.

– Сволочь.

– Знаю, – так близко у виска, не позволяя взглянуть друг другу в глаза.

Руки Рыжего куда смелее рук Мишки. Они ищут, вспоминают, сминают кожу, а тело отказывается протестовать против их прикосновений. Напротив, само льнет к этим наглым рукам, бесстыже изучающим меня, обещая и позволяя. Предавая…

Я чувствую напряжение в его широких плечах и скрытую дрожь в нетерпеливых пальцах, ползущих по моей спине. Слышу учащенное дыхание, спустившееся к уху, будоражащее проснувшееся желание похлеще откровенных слов…

Черт, мне не нравится эта власть Рыжего надо мной! Сейчас! Я должна сказать ему все прямо сейчас! Как глубоко его ненавижу. Как он мне неприятен и чужд! Омерзителен в своей вечной самодовольной ухмылке! Бабник, гад, и просто наглая морда! Но губы со вздохом размыкаются, чтобы вместо слов коснуться мужского подбородка чуть слышным предательским стоном…

Нет! Я просто пьяна и сошла с ума. Это не может повториться.

– Пойдем! – и больше ничего. И вот я уже иду за его рукой, поймавшей мое запястье, послушно переставляя ноги, пробираясь сквозь толпу танцующих тел в темный коридор, и дальше – в незнакомую комнату. Слышу, как громко хлопает за нашими спинами входная дверь, и вдруг оказываюсь распластанной на стене. Так быстро, что едва ли успеваю сделать вдох и податься навстречу встречающему мои губы рту…

Все-таки стол… Нет, диван… Черт, не знаю! Топ слетает с меня, застежка бюстгальтера рвется в нетерпеливых пальцах, а следом я сама стаскиваю с Рыжего куртку, стягиваю футболку, встречая голой грудью навалившуюся на меня горячую тяжесть сильного тела. Наш поцелуй настолько крепок, что не разорвать, и я спешу помочь жадным рукам Бампера обнажить себя. Обнажить его. Чтобы встретить, пустить, почувствовать… Еще раз пережить самую яркую в своей жизни кульминацию…

– Коломбина, – жаркое дыхание на запрокинутой шее обжигает, как и скользящие вдоль линии скул губы. – Почему так долго?

– Что? – не понимаю я, а он уже со стоном входит в меня, дергая за бедра себе навстречу. Вжимаясь, толкаясь, насаживая… Фиксируя руку, в неосознанном жесте метнувшуюся к нему, над головой крепким захватом.

– Ты меня так измучила, девочка. Чуть не сдох!.. Да, вот так, милая, вот так, – царапает щетиной щеку, находит губы, жестким давлением требовательных бедер заставляя шире развести ноги для него и для нашего общего с ним схлестнувшегося желания.

Не слышу. Не хочу слышать. Это не обо мне. Не со мной. Я крепко закрываю глаза, прогоняя мысли, разрешая себе лишь чувствовать… Сама прогибаюсь навстречу и встречаю. Требую внимания от Рыжего еще и еще, не позволяя ему вести самому, каждым движением все увереннее заявляя о себе, да он и не хочет. Он играет со мной, умело уступая лидерство… Вновь отбирая… Распаляя непрошенным поцелуем грудь, встречая укусом, взлетевшие в вялом протесте к его щеке пальцы.

– Давай! – милостиво разрешает взойти на пик, и сам тут же поднимается следом, с хриплым стоном ударяясь в меня, запечатывая поцелуем рот, почти бесчеловечно продлевая вспоровшее меня надвое удовольствие. Прижимая к себе так сильно, что я едва ли могу дышать…

И после всего тихое, обращенное не ко мне, к себе:

– Проклятье, Коломбина, что к чертовой матери творится?

За дверью гремит музыка, удары пульса стихают, и все, о чем я могу думать, это о том, что вновь совершила глупость. Я или все же не я? Другая, сумасшедшая и незнакомая мне, охваченная слепой похотью девчонка?

Поцелуй Рыжего в плечо, уже без страсти – спокойный и ленивый, смущает и кажется фальшивым. Как и взгляд голубых глаз, остановившийся на моих голых ногах. Рука, вдруг вернувшаяся на бедро, скользнувшая между ног и собравшая на ладонь все, что он во мне оставил, довершает дело…

– Перестань. Уже… уже все, слышишь! Не надо больше.

– Ты покраснела, Коломбина.

Какая к черту разница? Это слишком даже для меня. Мои руки все равно отталкивают его.

– А ты делаешь все только хуже.

– Почему?

– Потому что.

– И все же? – напрасно он поднимает к себе мое лицо, я больше не смотрю на него, отдернув подбородок. – Мне казалось, мы хотели «этого» оба.

– Потому что ты уже все получил. И я… – я должна сказать это, иначе распишусь под собственным лицемерием. – Я тоже… получила.

– Коломбина, послушай… – Черт, до чего упрямый!

– Я просила тебя не называть меня так!

– Не могу, – и вновь ухмылка на пол-лица. – Ты Коломбина для меня, милая.

Это слишком. Хотя, скорее видится правдой, чем ложью. Я все же поднимаю лицо и стараюсь смотреть на Бампера прямо.

– Что, такая же до жалкого смешная? Или дешевая и доступная, как бульварная комедиантка? А-а, ну да, – делаю шаг в сторону, чтобы поднять с пола свой желтый топ. Прикрыв им грудь, одергиваю на бедрах, вздернувшуюся было к талии юбку. – Девчонка без вкуса. Не чета тебе – завидному парню. Посмешище всех местных газет. Ну, давай, скажи уже, Бампер, что обо мне думаешь? Или я даже твоего ответа не стою? Оскалься так, как умеешь только ты, чтобы я от стыда провалилась сквозь землю!

И он говорит, больше не улыбаясь. Просто и зло. Отворачивается к стене, чтобы голым пройти к умывальнику и помыть руки, оставив меня с открытым ртом обозревать его бесстыже-упругий, мускулистый зад. И крепкую, развернутую в плечах спину:

– Дура.

– Что?

– К тому же глухая и пьяная.

– Да п-пошел ты…

Мы одеваемся молча. Не гладя друг на друга, и больше не касаясь словом. Мой бюстгальтер безнадежно испорчен, и я бросаю его в мусорное ведро, уже не надеясь отыскать в том бедламе, что мы с Рыжим устроили, вихрем пройдясь по его рабочему кабинету, нижнюю часть своего белья. Натягиваю одежду и обещаю себе тотчас же убраться в общагу, едва переступлю порог этого чертового клуба, хозяин которого умеет не только удовлетворять женщину, не хуже Казановы, но и читать мысли, как долбанный Калиостро.

– Я сам отвезу тебя. Черта с два ты поедешь со своим хлыщем на его спортбайке.

– Попробуй, помешай мне.

– Сомневаешься?

– А ты нет?

– Нет, – твердо отвечает Рыжий, открывает дверь, чтобы выпустить меня в полутемный коридор, шагает следом… а уже через секунду, резко обернувшись, рушится у стены, как подкошенный, сраженный в висок точным ударом кулака. На моих глазах теряя сознание от удара головой о дубовый косяк двери…

– Медвед! Ты… Ты… С ума сошел?!

Мишка пьяно шатается, и даже сотворенная им подлость не приводит парня в чувство.

– Вот и поговорили. Ну и сука ты, Танька. Не хотел вам мешать. Тебе хоть понравилось? – хищно скалится, смерив меня брезгливым взглядом, намекая на мою шалавную сущность, а мне плевать. Я не успеваю подумать, как заряжаю Медведеву кулаком в ухо.

– Еще как! Придурок чертов! Ты что натворил?! – ошалело кричу и тут же командую, втаскивая его – оторопевшего – за рукав в кабинет. – Быстро! Звони в скорую! Если ты его убил, я тебя сама без суда линчую! Ну! Чего пьяным бараном встал? Живо звони, кому говорят!

– Тань…

– Потом, Медвед! Все потом! А сейчас звони!

Мишка уходит, я падаю на колени возле Рыжего и всматриваюсь в его лицо. Протянув ладони, осторожно ощупываю голову…

Нет, вроде бы крови нет, но мало ли о чем это может говорить? Я ничего не смыслю в оказании первой помощи, парень без сознания, и, чувствуя, как под моими пальцами опухает висок, наливается гематомой бровь и верхнее веко, я понимаю сердцем, что такое липкий страх и вина.

– Ммм, голова… Кажется, меня сейчас вырвет.

– Не вздумай подниматься! Если у тебя сотрясение мозга, тебе нужна профессиональная помощь! Слы…слышишь?

Но как только я подхватываю Бампера под плечи, осторожно опуская его голову к себе на колени, он снова теряет сознание.

Когда проходит долгие полминуты, а он все так же молчит, кажется, я реву.

– Чертов слабак! Ну, давай уже, блевани, что ли! Или я тебя сейчас сама так растрясу, что мало не покажется!