– Вы же Маркиной помогли. Она всем уши прожужжала, какую она крутую гадалку нашла, как эта гадалка всю правду с ходу увидела и как в Иркиной жизни после этого все проблемы разрешились…

Господи, что ж это за Маркина такая впечатлительная? Может, она не у меня была? Я вроде ни на кого такого чудотворного эффекта не оказывала.

– Вот я и решила: попробуем! А вдруг, чем черт не шутит, окажется, что врачи ошиблись?

Я внимательно смотрела в окно мимо клиентки, не желая играть в игру, в которую она меня втягивала, – «Дай мне надежду».

– А вы? – повернулась я к Андрею.

Он помолчал.

– Кате сейчас очень тяжело. То есть… нам обоим, конечно, тяжело, мы оба хотели этого ребенка. Но… для меня он – идея, абстрактный образ. А для Кати – реальность, данная в ощущениях. Ей хуже. Она в эту мысль с гадалкой вцепилась как клещ, ей и так плохо, не спорить же из-за ерунды. Так, по крайней мере, я рядом и не дал бы заморочить ей голову. Но вы вроде вменяемая. По крайней мере, не станете тянуть из Катьки душу, чтобы выдавить денег. Но в эти ваши трюки я все равно не верю.

Он со стуком поставил на стол чашку с чаем, которую держал все это время в руках.

Я вздохнула, входя в разговор, как в воду. В незнакомую реку, где не видно дна и не знаешь, чего ждать.

– В этом и есть вся… деликатность моего положения. Когда доказательная медицина делает подобного рода заключения, она опирается на доказательства. Они материальны. Их можно предъявить. Показать другому специалисту, отнести в суд, в конце концов. Специалисты же вроде меня в своих заключениях опираются на эфемерную материю. На некий магический дар. Со внутреннего ока скан не снимешь и в качестве подтверждения к своему заключению не приложишь. Как вы верно сказали, мне можно верить. Можно не верить. Можно поверить, а потом передумать. И если бы вы пришли ко мне, не зная, что с вашим ребенком что-то не так, это был бы один разговор. Но вы знали и все равно пришли, а это совсем другое дело. На мой взгляд, вы пришли ко мне, чтобы разделить с кем-то ответственность за тяжелое решение. Я не хочу этой ответственности. Это ваше решение. Я не хочу иметь к нему отношения. На фиг, на фиг, я не хочу, чтобы потом мне в окно прилетела бутылка с зажигательной смесью.

Андрей, убаюканный и расслабленный моей мерной речью, вскинулся, возмущенный, полоснул меня негодующим взглядом:

– Вы полагаете, я на подобное способен?!

– Вы – нет. А вот ваша жена – запросто!

– Что за чушь?! – взвилась уже Катерина. – Да я попросту не докину, у вас пятый этаж!

Я взглянула на нее с иронией, она смешалась:

– Ну, то есть я хотела сказать, помимо того, что я в принципе не стала бы, я бы просто и не смогла!

– Да-да! – покивала я, встала, вынуждая их рефлекторно подняться вслед за мной, и повела к выходу из квартиры.

Они послушно шли за мной и только уже в дверях замялись, переглянулись, без слов обсудив что-то между собой (в этой семье действительно царят хорошие отношения!), и Андрей спросил:

– А… Червона, скажите, а как вы узнали… ну, всё.

Я мягко улыбнулась:

– Я очень квалифицированная шарлатанка. У меня отличные источники информации!

И закрыла за ними дверь на все замки. Облегченно на нее откинулась: фух! Вытолкала!

Постояла немного так немного и вернулась к себе, радуясь, что все закончилось.

И лишь тогда поняла, что рано выдохнула: на алтарном столе, среди карт и чашек с недопитым чаем, валялись оставленные клиентами деньги.

Да твою раскрою!

Нестерпимо тянуло раскинуть картишки (или руны, или кофе, или хоть хрустальный шар в стену швырнуть) и убедиться, что пара из Катерины и Андрея покинула меня навсегда. Но главное правило, по которому живет ясновидящая-змеедева, – «Позволь неприятностям случаться».

В свою судьбу без последующих осложнений заглядывать можно не так уж часто, и лучше приберечь эту возможность для более фундаментальных вопросов. Можно, конечно, обратиться за помощью к коллеге – этажом ниже вроде бы как раз живет одна, но… Не доверяю я этим человеческим предсказательницам!

Остро захотелось домой, в родную деревню Виноградарь, всеми правдами и неправдами переименованную лет сто пятьдесят назад из Змеевки.

Там хорошо; там теплое море бьется в галечный берег; там виноградники раскинулись на километры вокруг. Там сила эгрегора питает мой народ – нагов, или змеелюдов, или серпентеров, как нас ни назови. Там все свои, и даже люди, которых в Виноградаре немного, свои и посвящены в тайну. Там мама, папа, сестры, и кругом сородичи, и есть с кем посоветоваться в сложном вопросе!

Кхм.

Там мама, папа, сестры и кругом – сородичи…

Ну… нет, не так уж я и соскучилась. Я лучше позвоню!

– Мам, привет. Ну так что там у Урсулы с ЕГЭ? Выяснили?

– Выяснили, – и по трагичному маминому голосу я поняла, что права была в решении не спешить с возвращением домой. – Ты представляешь, она завалила его специально! Представляешь, она сказала нам с папой, что не хочет в большой мир, подождет еще годик, посидит дома!

– В смысле – «не хочет»?

Сказать, что я опешила, – это ничего не сказать, это культурно промолчать.

Каждый молодой наг обязан по достижении самостоятельного возраста покинуть общину и прожить от десяти до пятнадцати лет вне ее – с целью познания мира, развития кругозора и чтобы, когда вернется, больше ценил прекрасное место, где ему посчастливилось родиться. В нашей деревне «возрастом достижения самостоятельности» назначен момент окончания средней общеобразовательной школы.

Экзамены сдал – все, пшел в большой мир на вольный выпас и, пока не обживешься, без веских причин не появляйся. Когда обживешься – тоже не появляйся без веских причин.

Мы же наполовину змеи, и склонность избегать лишних движений у нас, в принципе, видовой признак. Нет, есть редкие исключения, но в основном наги – это та самая гордая птица ежик, которую не пнешь – она не полетит. А мы еще и живем замкнутой общиной. Нагам физически не слишком комфортно за пределами эгрегора и психологически – вне границ родных социальных связей.

И закон, обязывающий молодежь познавать большой мир, спасает наши общины от вырождения и стагнации (а за ней – и деградации).

Этот закон чтится и соблюдается беспрекословно, отказаться выполнять его требования – это… это…

Так.

– Мама, – мягко уточнила я у драгоценнейшей родительницы. – В каком это смысле Урсула не хочет в большой мир? Насколько я помню, она уже года три точно знает, что будет делать по окончании школы и куда поедет учиться.

Молчание.

– Мама. Ты ничего не хочешь мне сказать?

Тишина. Только слышно, как у кого-то из соседей снизу в подъезде жарит рок.

– Наталья Владимировна!

– Что? Вот что ты начинаешь?

– Мама, скажи честно: вы что, передумали Урсулу отпускать во Владивосток?

– Ну на кой черт ей этот Владивосток? – взвыла мать. – Четырнадцать часов в самолете – и это если рейс прямой! Ну что, что она там забыла, что? Она победительница всероссийской олимпиады, она в любой вуз страны поступать может, дался ей этот ДВФУ, чего она в него уперлась!

В ДВФУ она уперлась, потому что он во Владивостоке, а с компанией сверстников из Владивостока она уже лет пять дружит – сперва на компьютерные темы, а теперь по любым вопросам.

– Понятненько.

– Что это тебе понятненько? – мрачно поинтересовалась мама.

– Вы с отцом игнорируете ее мнение, она саботирует ваши планы, – независимо отозвалась я.

И быстренько разорвала соединение.

Потому что я, конечно, независимая, самостоятельная и взрослая, но… Но пусть мама сначала перебесится!

Я походила по квартире. Проверила температурный режим и влажность у Татьяны в террариуме. Погладила гладкую треугольную голову. Повздыхала. Попила чаю.

Конфликт родителей и Урсулы – это так, ерунда. Понятно, что они хотят ей светлого будущего, но Урсуле, как по мне, достаточно и светлой головы. Она точно знает, чего хочет от жизни и как будет этого добиваться. Родителям тут не светит.

А вот сегодняшние клиенты не шли из головы.

Мы, наги, не слишком чадолюбивая раса. Процесс размножения и подбора партнеров у нас сопряжен с определенными сложностями и проблемами. Нет, мы способны заводить детей и с людьми, и с другими иными, иначе как вид давно выродились бы. Так что дело не в этом. Мы просто в принципе плохо размножаемы. И потому, например, любая пара, решившая завести ребенка (будь то пара нагов или смешанная), должна предъявиться старшим. Самые опытные из целительниц и предсказательниц общины посмотрят на ваши «генетические линии», на вероятное общее потомство. Просчитают совместимость, риски появления отклонений и дадут добро. Или не дадут. За взбрыки в этой области можно огрести неиллюзорных магических люлей, вплоть до принудительного ограничения репродуктивной функции: нечего рисковать благополучием и безопасностью общины.

И все эти сложности могли бы сильно испортить жизнь, но, к счастью, мы довольно хладнокровны в этом вопросе: есть дети – хорошо, нет детей – и так неплохо.

Это с одной стороны. А с другой стороны… учитывая как раз все проблемы, с которыми сопряжен процесс размножения у нагов, детство для нас неприкосновенно. Причинение вреда беременной или ребенку – табу. Раньше эта наша установка, наверное, касалась только нас самих, но давно расползлась на всех разумных в принципе.