7

Филиз Коркут еще раз пересчитала деньги.

Господи, когда же все это кончится? Она разложила на столе одиннадцать кредитных карточек, выписанных на имя ее старшего сына. Одиннадцать! А было двенадцать. И по каждой из них набегают такие проценты! Каждый день! Она пока сумела погасить задолженность только по одной. Осталось одиннадцать. Если бы их было две, ладно, пусть три, четыре – это еще можно было бы как-то принять. Понять и оправдать исчерпавшего кредиты сына. Но одиннадцать! И долг достигал почти трех тысяч долларов – для Филиз колоссальная сумма.

Почему-то ей казалось, что, если бы все эти деньги надо было вносить на меньшее количество счетов, ей было бы легче. Не проще найти деньги, конечно, а просто психологически легче. От двенадцати, а теперь от одиннадцати карточек она теряла голову: не понимала, с чего начинать, в какой банк поспешить сначала, какой долг более срочный. Мало того, что «где взять деньги» – сама по себе огромная проблема, но от множества этих карточек, от ежедневно начисляемых процентов по каждой из них веяло пугающей безнадежностью и неразберихой. И безответственностью. О чем он, спрашивается, думал, когда брал свой первый кредит? И почему, когда понял, что не сможет его вовремя выплатить, взял новый, в другом банке? Но, даже взяв этот второй, почему не погасил первый долг, а выплатил лишь проценты? Если бы сын действовал последовательно, долг, так или иначе, был бы один.

Филиз знала, что некоторые практикуют такие вещи: возьмут деньги под проценты в одном банке, а чтобы их вернуть – в другом, потом в третьем, благо негосударственных банков развелось видимо-невидимо, и все они с удовольствием одалживают деньги любителям «бесплатного сыра». Но как надо вести свои дела, чтобы открыть счета в двенадцати банках и в каждом исчерпать все кредиты?

Это было выше ее понимания.

Сыновья давно выросли, и если младший, отправившийся после университета на восемь месяцев в армию, беспокоил Филиз: все-таки армия, трудно ему там, бедненькому, а впереди поиски работы! – то со старшим все вроде бы обстояло гладко. Работа у него была, семьи пока не было, жил он отдельно от матери. А ей, всего полгода назад вышедшей во второй раз замуж, приятно было думать, что у него все в порядке и не слишком вникать в его дела. Регулярно звонит и ни на что не жалуется – вот и хорошо!

И вот, пожалуйста. И что теперь с этим делать? Сказать мужу?

Насколько Филиз знала, лишних денег у них нет. Впрочем, лишних нет ни у кого, но у некоторых по крайней мере есть сбережения, какая-то сумма в банке, отложенная либо для чего-то конкретного, вроде покупки дачи или машины, либо просто на черный день. У них таких денег не было. Сама она получала минимальную пенсию, у Эрмана, ее мужа, она была чуть выше; кроме того, она переселилась в хорошую квартиру мужа, которую он купил несколько лет назад, истратив на нее все заработанные и накопленные деньги. Эрман продолжал понемногу заниматься бизнесом, что-то покупал и продавал, и на жизнь им более чем хватало. Они даже съездили на две недели в Бодрум и жили там в очень приличном, хоть и не самом дорогом отеле, а иногда в Измире ходили поужинать в ресторане.

Но три тысячи долларов – откуда? А если у мужа и найдется эта сумма, то еще не факт, что он согласится ее отдать – только потому, что сын его жены оказался легкомысленным и недальновидным до глупости. И хуже всего то, что у него есть поручители – люди, которые подписывали обязательства вернуть его долги, видимо полагая, что это пустая формальность. И судебные исполнители, уже навещавшие сына, вот-вот заявятся к ним. Незнакомым людям, добрым и интеллигентным, не отказавшим молодому коллеге в такой малости, как подпись под какой-то бумажкой, грозит опись имущества, суд, оплата судебных издержек и прочие неприятности вплоть до конфискации и распродажи имущества на аукционе. Если же у них найдутся три тысячи долларов, то все равно – почему расплачиваться должны они?

Филиз было мучительно стыдно. Перед мужем, которому, наверно все-таки придется сказать, какой оболтус ее сын; перед этими незнакомыми ей людьми; перед банковскими служащими, которых она два дня уговаривала сообщить ей точные цифры долгов, нарушая тем самым тайну вклада; перед самой собой; перед Лили и Элиф, к которым она, промучившись одну ночь без сна, обратилась с просьбой дать ей в долг. Крупную сумму – и неизвестно, на какой срок. Безнадежное дело, кто же даст?..

Но вот, тем не менее, деньги лежат перед ней.

Чужие деньги, которые каким-то образом придется возвращать. Филиз, как ни странно, не чувствовала ни малейшего облегчения от того, что нужная сумма найдена, что за оставшийся до визита к Лили час она успеет в два, а если повезет, то в три банка, расположенных по дороге и, к счастью, на одной улице. Ну и что, что она выручит сына и оградит его поручителей от банкротства? Все равно это чужие деньги. Пусть по ним не нарастают ежедневные проценты, поскольку они даны подругой, но она заплатит-таки их – стыдом, благодарностью, унижением. Условия не легче банковских.

Проклятые деньги! Проклятые карточки – одиннадцать штук! Позавчера она расплатилась по одной, выбрав ее наугад, просто потому, что цифры, напечатанные на выплюнутой банковским компьютером бумажке, с поразительной точностью совпали с той суммой, которая лежала у нее в кошельке. Она отдала даже мелкие монетки, и это тоже было неприятным, унижающим чувством.

Сейчас такого не будет. Денег, лежащих перед ней на столе, достаточно, чтобы закрыть все эти счета, уничтожить карточки и дать сыну вздохнуть свободно. Он и вздохнет: не он же упрашивал дать ему в долг, не он объяснялся со старыми друзьями, выдумывая невообразимые причины, зачем ему срочно понадобилась такая сумма; он просто позвонил мамочке и испуганно сообщил, что ему грозит. Филиз прикинула, что, признайся он на месяц раньше, сумма долга была бы долларов на триста меньше. А если бы на два месяца?.. О чем он думал, господи? Почему регулярно говорил ей, что у него все в порядке? Боялся? Рассчитывал где-то перехватить денег? Слава богу, хватило ума (или не хватило духа?) не впутаться в какой-нибудь криминал.

Все: надо браться за дело. Ничего уже не изменишь.

Она отложила часть денег, которые уже обменяла с утра на турецкие лиры, и стала подсчитывать, по каким карточкам она может расплатиться прямо сейчас. Филиз никак не удавалось сосредоточиться: глаза разбегаются от этой неразберихи, цифры путаются, но она знала, что делать эту работу придется ей. Больше некому. Не может она просто дать три тысячи долларов этому мальчишке и понадеяться, что он поступит как положено: расплатится, закроет свои счета и вернет остаток денег ей. Если, конечно, что-то останется. Но курс доллара после кризиса растет не по дням, а по часам, и не исключено, что проценты набегают медленнее. Может, хоть долларов двадцать-тридцать останется.

А они ей не помешают. Она осталась без карманных денег, потратила часть предназначенных на хозяйство, и сегодня у нее язык не повернулся просить у мужа десять долларов на золотой день. Филиз взяла десятку – деньги на столе были разного достоинства – и сунула в кошелек. Пора бежать. В доме не нашлось ни конвертов, ни скрепок: из канцелярских принадлежностей у них с мужем можно было найти разве что ручку – и та обычно не писала, когда это вдруг оказывалось нужным.

Сейчас Филиз хотелось как-то организовать денежно-карточный хаос, но покупать специально конверты и скрепки, чтобы распределить все лежащее перед нею и создать иллюзию порядка, ей теперь не по карману.

Впрочем, ей теперь все не по карману, что ни возьми. Вот когда пожалеешь, что никогда не увлекалась драгоценностями! У нее было всего два кольца, одно из которых обручальное, один браслет и цепочка на шее с небольшим кулоном, и она их носила постоянно. Да и на сколько потянет ее браслет? Долларов на сто, а то и меньше. И потом надо выбирать. Либо говорить мужу правду, пусть приуменьшив реальную сумму долга, либо жаловаться на потерянный браслет. Или кольцо. Или цепочку. Даже из этих золотых безделушек придется выбрать что-то одно. Не могло же потеряться все сразу! Но если колечко потерялось, а у сыночка долги – Эрман не дурак, сразу поймет, в чем дело. Да и кто бы не понял?

Если бы хоть одна вещь – кольцо или браслет – могла покрыть весь долг, Филиз бы не колебалась. Ложь вовсе не была ей противна, она умела и почти любила лгать, но она прекрасно понимала, когда ложь была ей выгодна, а когда нет. На этот раз, похоже, удобнее сказать Эрману правду. А еще лучше – полуправду. Тысячи про полторы.

В конце концов, время терпит, деньги у нее есть, отдавать их можно частями. Если муж даст ей хоть тысячу, остальное она как-нибудь сэкономит. Филиз вздохнула и пошла на кухню. Попробуй-ка сэкономь столько!

Она достала целлофановые пакетики, предназначенные для хранения небольших по размеру продуктов, и отсчитала одиннадцать штук. Потом, постаравшись сосредоточиться и думать не о проблеме в целом, которую как-то предстоит решать, а о конкретном деле, разложила карточки и деньги по пакетикам и сунула в сумку. Придется брать большую сумку, ту, с которой она ходит каждый день, в маленькую, выходную, все это хозяйство никак не влезет. Ну и хорошо, можно туда же туфли положить, а не нести отдельный пакет.

Филиз внимательно осмотрела себя в большом зеркале. Когда-то, в молодые годы, она была маленькой и стройной и, как почти все женщины, имевшие в свое время тонкую талию и гордившиеся ею, так и не научилась одеваться по-другому: чтобы скрывать располневшую фигуру, а не выставлять ее напоказ. Ей казалось, что брюки в обтяжку, узкие недлинные юбки, а летом коротенькие шорты и прилипающие к телу эластичные модные маечки-коротышки как нельзя более выгодно демонстрируют то, что от фигуры еще осталось.

Подруги переглядывались, видя Филиз то в леггинсах, то в молодежных юбочках, обсуждали за ее спиной ее неумение одеваться, но она об этом благополучно не догадывалась. Свободная одежда полнит – от этого убеждения, сохраненного с юности, она не могла и не желала отказываться. И не видела в зеркале, что обтянутые коварными современными тканями с лайкрой полные короткие ноги, тяжеловатые бедра, складки на давно появившемся животе отнюдь ее не украшают.

Подруги тоже полнели, но – брать пример с подруг?! К чему? Филиз прекрасно знает, как ей одеваться и что ей идет! К тому же подруги – это совсем другое, у них другие фигуры и все совсем не так, как у нее. Элиф и Дилара высокие, их полнота не портит, при их росте они, разумеется, должны одеваться по-другому. Джан толстая до невозможности, но она всегда была такой, ей не понять, что значит стать толстой женщине, у которой была осиная талия. Пусть носит свои балахоны и увешивается золотом.

Золотом! Филиз всегда посмеивалась над страстью Джан к украшениям. А вот когда бы она пригодилась! Ее муж, небось, и знать не знает, сколько у его жены браслетов и колец. И камни у нее всегда настоящие – во всяком случае так кажется и так она говорит. Интересно, сегодня опять что-нибудь новенькое нацепит? Вот бы ей, Филиз, хоть одну из ее тяжелых цепей или кольцо с изумрудом, в котором она была в прошлый раз…

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть от неожиданности, и в первый момент Филиз не захотелось брать трубку, чтобы не задерживаться. Но это мог быть муж, который знает, во сколько ей надо выходить из дома, или сын, которому, конечно, хочется узнать, удалось ли ей что-нибудь предпринять по его спасению. Она пока не говорила ему, что уже нашла деньги, – пусть не думает, что это так легко, и помучается. В конце концов, это его проблема, его ошибка, и Филиз, делая все, чтобы ему помочь, вовсе не желала прощать его и вести себя так, словно ее мальчик всего-навсего оступился и разбил коленку. Нет уж! Она была зла на него и не скрывала этого.

Но трубку взяла: мало ли что.

– Филиз? Здравствуй, это я, Семра, – голос подруги был еле слышен.

– Что случилось? – удивилась Филиз. – Разве ты не идешь на золотой день? Я лично уже в дверях, надо по дороге кое-куда заехать.

– Я… Филиз, мне так неловко, но больше ни у кого не хочу просить… да и не могу, поздно уже. Ты не могла бы мне одолжить немного денег?.. Буквально на два-три дня. Я сегодня должна отдать десять долларов за Эминэ и еще за себя… восемь у меня есть… ты не могла бы?..

Филиз горько усмехнулась. Мне бы такие запросы! Восемь у нее есть! Вот бы мне страдать из-за двенадцати долларов! И самое время просить меня о деньгах. У меня в сумочке три тысячи чужих долларов, нелепо, непонятно на что потраченных – тоже не мной.

«Хорошо еще, – вдруг промелькнула у нее мысль, – что я купила эту водолазку до того… иначе ни за что деньги не потратила бы, а в чем бы я сегодня пошла?..»

Темно-красная водолазка-лапша, приятно возвращавшая Филиз к воспоминаниям о семидесятых, была последним писком моды и совпадала с ее представлениями о собственной привлекательности. Черные обтягивающие джинсы с ней прекрасно смотрятся и…

– Да, конечно, – разглядывая свой наряд в зеркале и оставшись им довольной, она одновременно отвечала на жалкий лепет Семры, – а ты не сможешь найти еще два? Тогда я бы тебе дала десятидолларовую купюру и все.

– Нет, то есть не знаю… я посмотрю… спасибо тебе, – быстро и как-то невнятно промямлила подруга.

– Не за что. Ладно, я побежала. Увидимся!

Может, надо было отказать? У нее самой сейчас каждый доллар на счету. А впрочем, как ни поступи, все равно отношения с Семрой испортятся. Не похоже, что она действительно сможет с легкостью отдать эти несчастные десять долларов через два дня. В этом случае говорят не так. В голосе подруги Филиз услышала то унизительное отчаяние, с каким сама совсем недавно обращалась к приятельницам.

И она не сумела бы определить, к кому из них испытывает сейчас большую неприязнь: к отказавшей ей Элиф или к одолжившей нужную сумму Лили.