Глава 2

Александра Катунина

Наревевшись до икоты, Александра сидела на их с мамой маленькой кухне и думала только об одном: что происходит? Что – так и растак! – происходит в её и без того не самой лёгкой жизни? А в том, что её всё происходящее касалось самым непосредственным образом, она уже не сомневалась.

– Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? – за полчаса до этого спросила, испытующе глядя на неё, Нелли Геннадиевна Зайченко, главный в их подъезде специалист по сбору и распространению информации…

Она встретила Александру, когда та вернулась от мамы домой и шла, обвешенная сумками, от машины к дверям подъезда. Настроение было прекрасным. Саша собиралась позвонить Валдайцевым и позвать их покататься на кораблике по Москве-реке. Поэтому, да ещё и по причине врождённой приветливости, Александра весело улыбнулась встреченной у подъезда соседке, поздоровалась и хотела пройти мимо. Но Нелли Геннадиевна заступила ей дорогу и грустно и торжественно изрекла, глядя на Сашу с тоской, смешанной с любопытством, во взоре:

– Вот ведь горе-то какое, Дашенька…

Совершенно не поняв, о каком таком горе идёт речь, Александра всё же на всякий случай с готовностью кивнула головой. Ну, раз вы считаете, что горе, то да, разумеется, нельзя с вами не согласиться, – так должна была расценить движение её головы Нелли Геннадиевна. Получилось удачно. Сочувственный кивок был благосклонно принят.

– Бедная девочка, – развила тему соседка. – Это ведь с вашего этажа девушка погибла?

Чуть больше двух месяцев назад умерла Олеся, поэтому Александра, стараясь распрямить изрезанные ручками тяжеленных пакетов пальцы, хоть и удивилась запоздалой реакции обычно лучше всех в подъезде информированной Нелли Геннадиевны, но согласно вздохнула:

– Да, бедная наша Олеся, уже два месяца как…

– Нет, не Олеся. Маша.

Маша… Маша?! Маша! Если бы ей неожиданно дали под дых, Александра не так бы испугалась. Она дико взглянула на соседку и хрипло выдохнула:

– Что-о?!

– Так ты не знаешь? – заметно вдохновилась Нелли Геннадиевна.

Саша нашла в себе силы на нервное отрицательное помахивание головой.

– Она под машину попала, – старательно прикрывая возбуждение постной миной, сообщила Зайченко. – Под маршрутку. Раз – и нет человека… Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? В марте – Олеся. Теперь – Маша… И ещё одна их подружка пропала. Ну, помнишь, из соседнего подъезда Наташка, с одиннадцатого этажа. Говорят, на следующий день после смерти Марьи. Даже на похоронах не была. И до сих пор неизвестно, где она. Будто похитил кто девку…

Александре вдруг стало холодно, так холодно, как не бывает никогда даже в самом студёном январе. А тут, в тридцать градусов майской жары, вдруг ледяное омертвение – пожалуйста, получите и распишитесь. И холодящий ужас внутри и снаружи заставляет трястись поджилки…

Кто бы знал, что это такое «поджилки»? И почему они так жалко, так трусливо трясутся?

Не кажется ли странным, подозрительным?! Да она сама об этом не переставая думает вот уже два месяца кряду. Но не признаваться же в этом их главной подъездной сплетнице. Поэтому Александра, с трудом придав перекошенному и побледневшему лицу более-менее человеческое выражение, грустно посмотрела на соседку и покачала головой:

– Бог с вами, Нелли Геннадиевна. Это просто трагические совпадения. Пойду я. Вы меня простите, пожалуйста, я настолько потрясена, что сил нет стоять. А тут ещё и сумки эти. – Она с трудом чуть вытянула вперёд руки, демонстрируя навешенные на них пакеты в количестве семи штук. – Я и лошадь, я и бык…

– А, да, иди, иди, Дашенька. Ты же у нас теперь одна, помочь некому, – понимающе покивала женщина, снова назвав её чужим именем. Раньше Александра пыталась поправлять, но потом поняла, что бесполезно, и стала отзываться на Дашеньку. Какая, в конце концов, разница? Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте…

Нелли Геннадиевна, почему-то выделявшая её среди других соседей и относившаяся к ней даже с некоторой симпатией, посторонилась, ткнула в домофон своей «таблеткой» и распахнула перед Александрой дверь. Саша, ещё раз кивнув ей на прощание и спиной чувствуя тяжёлый взгляд соседки, ввалилась в холодный после уличной жары подъезд, на отказывающихся идти ногах доплелась до лифта. Он приехал быстро. Но и недолгие секунды ожидания показались потрясённой Саше невыносимо бесконечными. До своего этажа она доехала в состоянии, близком к обморочному. С трудом открыв дверь и прямо у входа бросив кладь, Саша скинула мягкие туфли и села на пол, собираясь завыть от ужаса и горя. Это ей не удалось, потому как с детства ни визжать, ни громко рыдать она не умела. Но слёзы хлынули таким потоком, что Саша через пару минут бросила вытирать их, ощущая тщетность своих усилий.

Поревев минут десять и дойдя до состояния почти полного изнеможения, она, кое-как встала и с трудом доплелась до ванной, включила холодную воду и принялась пригоршнями плескать себе в лицо. Ну, вот… Завтра придётся смотреть на мир сквозь глаза-щёлочки. А опухший нос станет красноречиво сообщать всем встречным, что его хозяйка не просто немного всплакнула во время особо душещипательной сцены сериала «Дикий ангел», а долго и самозабвенно рыдала. Да ещё и спать будет невыносимо хотеться, как всегда после слёз.

Саша горько вздохнула и подняла глаза, с ужасом вглядываясь в своё отражение в зеркале:

– Что происходит? – собственный голос звучал хрипло и раздражающе. Она прокашлялась, но спрашивать вслух больше не стала. Побоялась.

Господи! Как страшно, как невыносимо страшно и совершенно непонятно!

В начале апреля, вскоре после похорон Олеси, Александра увезла на дачу маму. Лидия Георгиевна и раньше бы собралась, да снег в этом году лежал долго. И в деревне, где у них был дом, грязь всё никак не хотела просыхать. Мама звонила соседям, интересовалась, не пора ли ехать. Но те всё отговаривали. Наконец весенний ветер подсушил последствия таяния снега, и Лидия Георгиевна уехала, взяв с Саши клятвенное обещание, что она будет приезжать как можно чаще.

Любящая дочь пообещала, но из-за работы этой треклятой, из-за дел, навалившихся со всех сторон, и никак, ну, просто совсем никак не желающих рассасываться, времени, чтобы часто навещать дачницу, не было.

Хорошо хоть в самом конце мая вырвалась на несколько дней. Погода стояла чудесная, только комаров было столько, что вечерами приходилось запираться в доме, чтобы не закусали до полусмерти. Но ошалевшую от работы и душной Москвы Александру на даче ничто не раздражало. Мама радовалась и сияла. Келли, их верная Килька, взятая ими из собачьего приюта, скакала вокруг, скуля и повизгивая. А комары… Да ну их, комаров. Ерунда всё это. Главное, мама с Килькой рядом.

Александра смотрела на них, улыбалась, как ей казалось, убедительно жизнерадостно, и думала, что, может быть, она всё-таки ошибается, что Олеська и вправду погибла случайно и что всё не так страшно. И сама себе мысленно, но от этого не менее истерично отвечала: случайно?! Не страшно?! Не так уж и страшно?! Куда уж страшнее?!

Мысли эти не покидали Сашу уже два месяца кряду. Стоило чуть расслабиться, задуматься, и сразу возникало перед глазами бесшабашное лицо соседки Олеськи. И Саша вновь и вновь задавала себе вопрос за вопросом: что случилось, как это могло произойти и почему, почему Олеська сделала такое? Или, если это она не сама, кто сделал с ней это?

… Всё началось в самом начале весны. А ведь ничего, ровным счётом ничего, что называется, «не предвещало». Просто в марте Саша, в чудом выпавший выходной день, возилась дома. Мама уехала к подруге, повидаться перед дачным сезоном, обещавшим быть затяжным, и обсудить тонкости выращивания рассады помидоров, перцев и баклажанов по методу Октябрины Ганичкиной.

В квартире было тихо, а в общем коридоре раздавались шаги, негромкие разговоры, и постоянно хлопала соседская дверь. Стало почему-то тревожно. Так тревожно, что вдруг совершенно непонятно откуда возникла неожиданная, страшная, дикая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Олеська была соседкой и приятельницей с детства. Впрочем, как и Инга с Машкой. Когда-то их дом заселили преимущественно молодыми семьями с детьми. Вот так и оказались на одной лестничной клетке пять девчонок. Десятилетние Саша Катунина и Инга Овражкова, восьмилетние Машка, младшая сестра Инги, и Олеська Ермохина и, наконец, Олеськина сестрёнка Ленка, девица четырёх лет отроду. Старшие девочки пошли в одну и ту же школу, построенную во дворе. И оказались попарно в одних и тех же классах. Саша с Ингой – в четвёртом «гэ», Машка с Олеськой – во втором «бэ». А маленькая Ленка отправилась в детский сад, находившийся как раз за их школой.

Подружками в полном смысле этого слова они, может, и не стали. Но приятельствовали очень по-доброму, часто помогали друг другу и даже болели всей толпой, впятером. Их участковый педиатр сначала удивлялась, а потом привыкла и только смеялась, входя в общий, на четыре квартиры, коридор по очередному вызову:

– О! Я вижу тут лазарет в полном составе?!

После школы пути их хоть и не разошлись совсем, но порядком разветвились. Машка вышла замуж и переехала жить в соседний дом. Инга окончила институт и тоже стала замужней дамой. И сама Александра успела сходить замуж и развестись. Даже маленькая Ленка выросла и уехала учиться в Питер. Не потому что в Москве ничего не нашла или везде завалилась, а потому что там готовился стать моряком торгового флота её жених.

Сама Александра окончила Финансовую академию и стала работать в банке. Инга выучилась на воспитателя детского сада, а Олеська в каком-то заштатном институте получила диплом юриста. Только в отличие от Александры и Инги ни дня по специальности не проработала, предпочитая торговать на их небольшом районном рынке женским бельём.

Вышло так, что сначала остались жить на родном одиннадцатом этаже в пятом подъезде Александра с мамой Лидией Георгиевной, родители сестёр Овражковых, которые к тому времени развелись, но разъехаться не смогли, Инга с мужем и сыном и Олеська с мамой. В четвёртой квартире, однокомнатной, иногда, между дачей и больницей, появлялась старенькая Зоя Ивановна. Но через год жильцов на их этаже снова стало больше: вскоре после свадьбы Машка Овражкова рассталась с мужем и вернулась к родителям.

Так и жили. Хорошо зная друг друга много лет, тихо, мирно, дружно, почти по-семейному, без обид и потрясений. Пока зябким, промозглым мартовским днём, когда Александра надумала взять выходной, ей не пришла вдруг в голову дичайшая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Нервно передёрнувшись всем телом, Саша недоброе это предчувствие прогнала. А прогнав, решительно набрала в белое пластиковое ведро тёплой воды, взяла швабру, веник и тряпку и энергично направилась мыть общий коридор.

Никакой строгой очередности у них установлено не было. Кто видел необходимость протереть полы, у кого было время, тот и драил. В тот день эту самую необходимость видела она, Саша. И, главное, у неё наконец-то было время.

Она уже заканчивала мыть скучный серый линолеум, когда дверь из лифтового холла открылась, и в коридор просочились две женщины. Они тихо прошли по мокрым полам, молча кивнув на удивлённое «здрасьте» Александры, и скрылись в квартире Ермохиных. И снова стало страшно. Вот так, практически на пустом месте.

А потом, буквально через полчаса к ней постучала тётя Настя Овражкова, мама Инги и Маши. Александра широко распахнула дверь, улыбнулась и посторонилась:

– Ой, тёть Насть, проходите, пожалуйста!

– Да я на секунду, Сань. Пришла… сообщить… У нас ведь горе – Олеська умерла.

Александра ахнула, прижав пальцы к губам. Хотя и не удивилась, потому что непонятно как, каким-то таинственным образом она уже об этом знала. Тем не менее смерть двадцати восьмилетней здоровой женщины, подружки детства, стала страшным потрясением для них всех.

Тётя Валя Ермохина, мама Олеси и Ленки, от горя не почернела, но стала такой бледной, что казалось, будто и крови нет под её тонкой сухой кожей. Она очень похудела и тенью скользила в общем коридоре, отправляясь на работу или в магазин. Соседи делали для неё всё, что могли. Всем этажом они старались поддержать тётю Валю, а та не замкнулась и благодарно откликалась на любое проявление их заботы.

Потихоньку жизнь стала входить в привычное русло. И стало казаться, что ничего, горе у них, конечно, но понемногу всё налаживается и скоро станет полегче. И только Александра постоянно вспоминала Олесю и никак не могла ответить себе на главный вопрос: что же произошло в тот мартовский день?

А теперь, через два месяца, попала под машину их Машка Овражкова. И сразу после её гибели исчезла ещё одна довольно близкая подружка Олеси и Машки, их бывшая одноклассница Наталья Пасечкина, упитанная весёлая девица. Они с Олеськой даже внешне были похожи. Только Ермохина была химически кудрявой блондинкой, а Наташка – жгучей коротко стриженной брюнеткой. И вот нет ни Олеси, ни Маши. И Наталья пропала. Три девушки за два месяца…

Когда Саша с головой погрузилась в невесёлые и тревожные раздумья, зазвонил телефон. К счастью, негромко, а то она, глядишь, и инфаркт бы схлопотала от неожиданности – в таком плачевном состоянии были её несчастные нервы. Александра потянулась и, стараясь успокоить колотящееся в горле сердце, взяла со стола трубку и еле слышно выдавила из себя:

– Алё!

– Сань! Ляксандра! – весело, хотя и с некоторым сомнением пропела трубка. – Ты ли это, мой милый друг?

– Я, – выдохнула Саша и снова заплакала. В трубке недолго растерянно помолчали, потом витиевато, так, что сразу и не поймёшь – то ли сказали доброе, то ли обругали, – выразились, следом что-то грохнуло, и пошли короткие гудки.

Саша, мучительно поморщившись, отнесла монотонно гудящую трубку подальше от уха и заплакала ещё горше. Оттого, что поняла: помощь идёт. Та самая помощь, которая сейчас была ей нужна больше всего на свете, без которой осталось бы только ложиться и помирать. А теперь ничего, может, всё ещё и утрясётся. Может, и помирать не придётся. Во всяком случае, пока. Потому что, как поётся в чудесной детской песенке, которую Александра обожала с детства и которая сейчас, несмотря на пережитый ужас, вдруг жизнерадостно зазвучала у неё в голове: «на медведя я, друзья, на медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, если с другом буду я, а медведь без друга».

У Александры, по счастью, такой друг, вернее, подруга был, то есть была… И сейчас эта самая подруга – Саша знала точно – мчится к ней во весь опор, наверняка забыв переобуться, в домашних тапочках, зато прихватив чего-нибудь вкусненького для поднятия боевого духа. И Александра начала вслух, чтобы хоть немного успокоиться и скрасить ожидание, медленно считать.

На четырёхстах пятидесяти одном в дверь энергично заколотили. Одновременно со стуком повернулся ключ в замке и в маленькую их прихожую ввалился Ангел. Точнее, ввалилась. Потому что Ангел был очаровательной женщиной тридцати трёх лет от роду. Ангелиной Нарышкиной, по мужу Валдайцевой. Учительницей начальных классов. Лучшей подругой Александры Катуниной. Единственным человеком, которого Александра могла и хотела бы сейчас видеть.

Саша из-под горящих от долгих слёз век посмотрела на всклокоченные непокорные каштановые кудри Ангела, на полиэтиленовые пакеты с лоточками и баночками в руках подруги, на смешные тапочки в виде рыжих вислоухих такс (и это Саша угадала) на её точёных ногах и вслух сказала:

– Слава Богу, что ты у меня есть!

– Я у тебя есть. Это точно. Так же точно, как и то, что ты у меня сейчас будешь есть! А ну, марш мыть руки!

Ангелина всему многообразию интонационных конструкций предпочитала такую, которую её коллега и подруга Злата Рябинина шутя называла командно-приказной. Почему уж так происходило, от характера ли, от профессии – неизвестно. Но это было фактом. Тем не менее сердиться на Ангелину за это было совершенно невозможно, поскольку была она особой невероятного обаяния. Во всяком случае, так казалось Александре, мужу Ангелины Вадиму и многочисленным друзьям, знакомым, ученикам и их родителям. Поэтому Саша лишь устало кивнула и пошлёпала босыми ногами в ванную – мыть руки, как и было приказано.

Когда она, умытая, с чистыми руками, но всё равно невыносимо несчастная, явилась на кухню, то обнаружила на столе несколько пластиковых контейнеров с салатиками, отбивными, свежим пловом и кусками многослойного сметанного тортика Ангелининого производства.

– Ты что, весь холодильник выгребла? – шмыгнула Саша носом и уселась за стол, поджав под себя ноги.

– Ага, – радостно кивнула Ангелина. Буйные кудри при этом тугими пружинками упали на лицо, сделав его моложе и трогательнее.

– А как же Вадим?

– А Вадим укатил в командировку аж на две недели. Как всегда, бросил меня, сиротинушку, помирать от тоски. А это… – Она обеими руками, будто собираясь танцевать русский народный танец, широко развела в стороны. – Остатки былой роскоши. Я мужа вчера кормила в дорогу. А сегодня он улетел. Так что лопай и докладай, сердобольная ты моя, не объешь ты своего ненаглядного Вадима… Ешь, я тебе говорю! Всё равно выбрасывать!

Против желания Александра не выдержала, рассмеялась и потянулась к вилке. Сунув в рот кусок вкуснейшей отбивной, она снова глубоко вздохнула и повторила убеждённо:

– Слава Богу, что ты у меня есть, Ангел.

– А ты у меня, – неожиданно ласково ответила подруга и улыбнулась. – Ну, рассказывай!

Александра кивнула и честно попыталась собраться с мыслями. Получилось не так чтобы очень хорошо, но она знала, что Ангелина всё поймёт, как надо:

– Я сейчас… в смысле, полчаса назад встретила Нелли Геннадиевну, ну, ту, что вечно стоит на посту у подъезда…

– Это та твоя разговорчивая соседка? – уточнила Ангелина.

– Она…

– И что?

– А то, что она мне сказал, что Машка погибла, попала под машину.

– Овражкова? – ахнула подруга.

– Она самая. А я даже не могу к Инге и тёте Насте зайти. Что я им скажу? Машки нет, а они… они…

Ангелина молчала, зная, что Александра сама справится со слезами. Та подняла лицо к потолку, посидела так недолго и почти спокойно закончила:

– А Наташка Пасечкина следом за этим пропала. Нет её нигде, и никто не знает, что с ней. Так что теперь считай сама: Олеська, Марья, а следом и Наташка…

– Кошмарные какие совпадения… – покачала головой Ангелина.

Саша совершенно точно знала, что ни о каких совпадениях речи нет. Но пока она была не готова рассказать всё подруге. Ей просто необходимо было подумать.

К счастью, именно в этот момент у Ангелины завибрировал мобильный, чему Саша даже обрадовалась. Звонила свекровь подруги, неожиданно нагрянувшая в гости. Ангелина виновато посмотрела на Сашу и поднялась из-за стола. Та, стараясь скрыть облегчение, проводила подругу до дверей и глубоко задумалась.

Через пару часов она набрала знакомый номер. Долго не отвечали, но она ждала, зная, что Ангелина должна быть дома. Наконец, та сонно пробурчала в трубке:

– Да.

– Это я, мой дорогой друг. Можешь уделить мне пару минут? – виновато попросила Саша.

– Подожди, я сейчас на кухню уйду, а то свекровь разбужу, она в соседней комнате спит, осталась с ночёвкой, – моментально проснулась подруга.

В трубке что-то зашуршало, звякнуло, блямкнуло, хряснуло, треснуло и грохнуло. Раздался звук, который Саша идентифицировала, как шлёпанье босых пяток по полу. Наконец, Ангелина испуганно спросила:

– Что случилось? Что-то с мамой?

– Нет-нет, прости, что напугала… Просто мне сейчас очень нужны твои уши и мозг…

– А, ну, это не проблема. Забегай, уши отстегну, мозг выну и отдам тебе. Или лучше с доставкой на дом?

– Хи, – не выдержала и прыснула Саша. – Я в том смысле, что мне нужно, чтобы ты меня послушала и дала совет.

– Это мы завсегда готовы сделать.

Александра живо представила себе лохматую со сна подругу, забравшуюся с ногами на кухонный уголок и кутающуюся в полосатый зелёно-бордовый халат мужа. Она всегда носила его, если Вадим был в командировке. Сашу эта привычка Ангелины умиляла… Мысленно увидев эту успокаивающую картину, Саша улыбнулась и начала:

– Я тебе должна кое-что рассказать. Ты об этом не знаешь ещё. Даже не представляю, с чего и начать… Тут такое дело… Вернее, не тут, а семь лет назад…