Глава 5

Едва Рудольф показал себя во всей красе, а потом еще и заговорил – лица тети Таи, мамы и Назара вытянулись.

Бывший муж вообще выглядел так, будто мозг загрузили поиском решения одной из десятка задач математики. Взгляд бегал туда-сюда, губы сжались в прямую линию, подбородок подрагивал, ровные ряд зубов отстукивали музыкальный ритм. Правда, уже через минуту Сташенко очнулся в страстном желании высказаться. Его опередила моя мама и задала резонный вопрос:

– Аленушка… Кто это?

Мне и сказать-то нечего, поскольку объяснить присутствие Рудольфа за спиной казалось непосильной задачей. Мы не друзья и не любовники, а разовый секс даже не повод для тесного знакомства.

Кроме тех крох информации, что я получила нехитрыми наблюдениями да смекалкой, других сведений не было. Однако выкручиваться как-то надо.

– Сотрудник, – брякнула я первое, что пришло в голову. Волосы взметнулись от фырканья в затылок. – Компании.

Какой конкретно, уточнять необязательно.

– Алена, у тебя все хорошо? – забеспокоилась тетя Тая.

Она что-то прошипела прыгающему на заднем плане Назару, у которого началась истерика. Наверное, призвала сына угомониться. Только не очень успешно. Поскольку между «я спокоен, мама» и «видишь, ничего не получится» промелькнуло несколько оскорблений моей девичьей чести.

Кажется, меня сравнили с женщиной, положившей большого мохнатого бобра на социальную ответственность. Но мало ли, вдруг мне послышалось.

– Назар, сейчас вылетишь отсюда! – послышался рев мамы, а следом и тети Таи:

– По шее получишь!

Я повела плечами, чтобы оттолкнуть Рудольфа. Наглец теснее прижался ко мне, чем недвусмысленно намекнул на продолжение личной беседы в горизонтальной плоскости. Пресловутые бабочки не появились, зато сладко екнуло женское эго при воспоминании о страстной ночи. Дурман вишни, горький привкус миндаля на губах и терпкая сладость ликера. Меня повело, сознание на мгновение отключило от разговора.

Пришлось взять себя в руки, поскольку Рудольф совсем обнаглел: воспользовавшись моей заминкой, изучал размеры груди и терся носом о затылок. Я опять несильно толкнула его, чтобы прекратил вытирать сопли о волосы.

И нет бы дальше изображать древнегреческую статую – он обиделся и решил все испортить.

– Здравствуйте, мама Сахарочка! – громогласно проскандировал Рудольф над ухом, отчего я чуть не стала глухонемой.

Скоро я точно возненавижу всех парнокопытных.

– Ты чего творишь?! – процедила я и пихнула оленя локтем под ребра. – Стой и не высовывай нос!

– Здравствуйте, – задний фон заплясал, смартфон перекочевал к маме. Ее немного натянутая, но вполне дружелюбная улыбка почудилась лучом света в царстве мрака.

– Алена, кто этот урод?! – вопил на задворках Назар.

– Успокойся! – гремела не то посудой, не то чайником тетя Тая.

– Разрешите представиться, Рудольф Михайлович Морозов, – запел олень мелодичным голоском.

Он крепче сжал талию, удерживая меня на месте. Губы задели ухо, проникновенный тенор шепотом приказал помалкивать. Вдруг я ляпну лишнего – а потом разгребай. Хотя на языке вертелась пара ласковых.

– Очень приятно, – в замешательстве ответила мама. – Захарова Ирина Леонидовна.

– Прекрасно, замечательное имя. Еще вопрос, можно я буду звать вас «мама Карамелька»?

– Конечно, да, – засуетилась моя родительница, с опаской поглядывая назад.

– А вашу сестру, простите, как зовут?

– Это крестная, – вставила я между делом, понимая, что цирк не закончится так просто. – На заднем плане ее сын.

– И твой муж! – взвизгнул невесть откуда взявшийся Назар. Он отобрал у мамы смартфон и теперь раздувал от ярости ноздри, едва не заплевав ядом экран.

– Бывший, – поправила я.

– Извините, – вмешался Рудольф с легким оттенком недовольства в голосе, – господин козел, отодвиньтесь, пожалуйста. У меня чрезвычайно важный разговор с мамой Сахарочка.

– Какой я тебе козел, утырок?! – взревел Назар быком, перед носом которого помахали тряпкой. – Алена, что за оленя ты нашла?

Идея оставить смартфон Рудольфу для беседы тет-а-тет со Сташенко пришла совершенно неожиданно. Пусть себе рогами бьются в отстаивании чувства собственной значимости, а я бы занялась делом. Мама и тетя Тая тоже прекратили попытки унять разгорающийся скандал. Они лишь бродили след в след за Назаром.

Мало ли, разломает в порыве ярости телефон.

– Господи, – закатил глаза Рудольф, когда я выпуталась из его объятий. Аккуратно обошла елку и сделала шаг к дверям. – Ну и пошлость. Переходы на личности свойственны эмоционально нестабильным подросткам, людям, страдающим инфантилизмом, и дуракам. Выбирай, козленок, что тебе ближе.

– Ты мне поговори. Я таких зажравшихся москалей одной левой… – пыхтел Назар.

– Фу, как некультурно. Сахарочек, неужели тебе настолько нравилось это, что даже замуж пошла? И куда ты, кстати, собралась?

Последние слова прозвучали прямо за спиной, когда я почти открыла дверь и сбежала. Медленно отпустив ручку, я повернулась к Рудольфу и улыбнулась. Из динамика слышались потуги Назара упражняться в остроумии, но Морозов, кажется, потерял к моему бывшему мужу интерес.

Паника вперемежку с предвкушением приклеили стопы к паркету. Теперь уйти я не смогла бы при всем желании.

Когда он подошел? Я не слышала шагов. Для мужчины, обладавшего не самыми маленькими габаритами, двигался Рудольф очень плавно и не натыкался на препятствия в отличие от меня. Впрочем, он и в первый раз подкрался незаметно, могла бы догадаться.

– Ты сбросил вызов моей матери? У тебя совесть вообще имеется хотя бы в зачаточном состоянии? Или в очереди за самомнением пропустил нужный киоск?

Подобная сцена в любовных историях всегда сопровождалась парочкой ехидных замечаний со стороны героини, затем герой обязательно отвечал ей в тон. Дальше следовала немая сцена, взрыв, страсть – осознание первых признаков влюбленности.

В нашем случае вся классическая схема внезапно дала сбой. Олень прижал к груди копытца с моим смартфоном, вздохнул и взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц. Губки сложил бантиком, бровки сдвинул домиком, а затем кокетливо выставил правую ножку.

– Давай, – нетерпеливо топнул Рудольф.

– Что «дать»? – не поняла я.

– Домогайся, – как дурочке пояснил он и развел руки в стороны. – Я перед тобой. Красивый, горячий. Настоящий герой, который отбил тебя у горного козла.

– А-а-а, – протянула я, чувствуя себя героиней немого кино. Ну там, где дяденька на кожуре банана поскальзывается.

Немного подумав, честно призналась:

– Рудольф, ты меня пугаешь.

– Чем?

– Странный. Сначала соглашаешься на ночь, когда к тебе маньячка с розовым чемоданом пристает, потом помогаешь ей. Вдруг бы я оказалась охотницей на мужчин?

– Меня бы нашли на помойке с пластиковым шариком во рту и отбитой ремнем задницей? – совершенно искренне поинтересовался Рудольф.

Нет, с ним невозможно говорить нормально. Что не слово – шутка, любая попытка перевести тему в нужное русло – он уводит к постели или чему похуже. Или я неправильно расцениваю наши весовые категории в борьбе умов, или лыжи не едут.

– Что ты вообще здесь делаешь? – устало спросила я и потерла лоб. Голову сдавило обручем, отчего по вискам ударили набатом барабаны и загремели в ушах. – Уже должен на радостях заключать сделку с Иваном Петровичем, а не изображать идиота перед чужим мужем и тещей.

Морозов цокнул языком, потом протянул мне смартфон. Наши пальцы соприкоснулись всего на мгновение, но его хватило, чтобы пресловутая дрожь возбуждения все-таки ударила молнией в позвоночник. Проклятие! У этого оленя два несомненных достоинства: Рудольф чертовски красив и до тошноты обаятелен.

Последнее ему явно развили где-то в школе юных талантов, возможно, в театральном колледже или каком-нибудь творческом кружке. Уж очень хорошо и вольготно Морозов чувствовал себя на людях. Буквально сосредотачивал их внимание на своей персоне.

– Видишь ли, в чем суть, Сахарок, – вздохнул притворно Рудольф. – Два месяца назад моя сделка тоже сорвалась. По причинам, о которых я предпочту не упоминать без лишней необходимости.

Я сжала челюсть и шумно вздохнула. Ладно, ничего. Он ведь не обязан объясняться, хотя перерыв в два месяца действительно подозрителен.

– И не буду спрашивать, почему ты приехала сюда только сейчас. Под Новый год, – он выразительно склонил голову и хмыкнул. – Суть в чем. Штерн сейчас болтает с дочкой по телефону, радуется как ребенок. Брошенный старик, детям особо не нужен. Лишь его талант и деньги, которые он регулярно в клювике приносит. Тоскует, грустит, впереди праздники – а Иван Петрович один.

– Ну? – поторопила я.

Рудольф сделал мягкий шаг ко мне, нависнув своими сантиметрами. По моим подсчетам, где-то целых сто восемьдесят пять или чуть больше. Ладони легли по обе стороны от головы, опьяняющая вишня буквально пригвоздила спиной к препятствию двери позади.

– Штерн пытается за наш счет разнообразить жизнь, – улыбнулся Рудольф. – Видит в двух соперниках то, что хочет. А мы как клоуны вынуждены его развлекать. Сделка-то нам нужна. Иван Петрович будет тянуть резину до конца десятидневных пьянок населения. Или пока дочка не вернется из Италии.

В моей голове тараканами забегали мысли. Вот оно как. Неудивительно, что Штерн так горячо рассказывал о советском прошлом, всеми силами оттягивал тему договора. Мы нечто вроде замены семьи, люди, способные спасти печального старичка от мрачных дум и одиночества.

Я распахнула глаза и страшно разозлилась. Нашел тоже бесплатное развлечение! Пусть я – профессионал, но не игрушка же. Нельзя повесить меня на елку или вставить в музыкальную шкатулку, чтобы та скрашивала серые дни приятной мелодией!

«Надо его дожать, – гневно подумала я. – Ничего, попробуем иначе. Или выпытать контакты дочери»

За этим занятием я упустила Рудольфа. Он склонился ниже и шепнул на ухо:

– Омела.

– Что? – вздрогнула я.

В следующий момент гарцующие тараканы-революционеры, требующие крови старика, разбежались по шхунам, когда Рудольф поцеловал меня.

Глава 6

У поцелуев разный вкус.

Для одних людей они остаются высокопарными строчками на страницах любовного романа, а в жизни выглядит мучительной процедурой слюнообмена. Для других – соприкосновение губ превращается в ритуал блаженства.

Мне повезло, поскольку все мои кавалеры умели целоваться. Лучше или хуже – но баллов на шесть из десяти возможных тянул даже самый неумелый представитель мужского пола. Кажется, то был Петька из 8 «Б», который раз пять приглашал меня на свидание в кино. Или Марат? Уж не упомнить.

Сначала вкус отдавал жвачкой с химическим ароматом арбуза или мятными конфетами. Иногда горечью первого глотка крепкого чая и зубной пасты. Потом, когда в моей жизни появился Назар, в голове прочно засело сравнение с кедровыми орехами и кофе; терпким, горячим, где страсть как не хватало молока для смягчения композиции.

С Рудольфом я поняла, что значит фраза «сладость поцелуя». Ни у кого из бывших парней губы не отдавали вишней, политой настоящим шоколадом, хрустящими перьями миндаля и… пряниками. Обычными имбирными пряниками, коими полнились кондитерские магазины в преддверии новогодних каникул.

И чтобы продлить свое наслаждение, я схватила Морозова за плечи и жарко ответила ему. Отдала, так сказать, должное его умению работать языком не только словесно, заодно получила убойную дозу дофамина в мозг. Отлично помогло справиться с мыслями и все-таки оторваться от оленя. Ровно на целых десять секунд.

– Иван Петрович нас потеряет, – пробормотала я и быстро опустила ресницы, чтобы Рудольф не заметил лихорадочный блеск в глазах.

– Ему сейчас не до нас, – Морозов снова потянулся ко мне. Пришлось подогнуть колени и съехать немного вниз по двери.

Я задрала голову и взглядом поймала темно-зеленые вытянутые листья омелы с россыпью красных ягод, что каплями вина усеяли венок с крупным алым бантом. Не хрусталь – пластик, оно и понятно. Кто в здравом уме повесит стекло на дверь? А настоящие венки поди достань – даже при нынешнем разнообразии почти нереально.

Хм…

Коварный олень подцепил зубами серьгу, возвращая меня обратно в стоячее положение, чтобы продолжить безобразничать. Мои ногти терзали ткань рубашки, Рудольф добрался до шеи и нащупал спусковой механизм мурашек. С губ сорвался вздох, смешались перед глазами краски в неясное пятно; остались только малахитовые радужки и коварное мурлыканье каких-то романтичных глупостей в приоткрытый рот.

Прекрасный образец, жаль, существует исключительно в качестве демоверсии рыцаря на красной машине. Через день или два закончится срок обслуживания, а лицензия выйдет в большую копеечку. Душевную.

– Рудольф? – я прикусила его подбородок и в последний раз втянула аромат вишни.

– М-м-м?

– Копыта на уровне плеч! Сми-и-ирно! – рявкнула так, что бедолага отскочил от меня и чуть не снес елку.

– С ума сошла?! – фальцетом взвизгнул Рудольф, при этом дважды себя ощупал. Вдруг я там чего откусила. – Зачем орать-то? Как будто налоговая пришла за чемоданом денег под моим алоэ в саду!

– У тебя есть чемодан денег, алоэ и сад? – заинтересовалась я, незаметно открывая дверь.

– Нет, но я представил себя вором в СИЗО. Вся жизнь перед глазами промелькнула, когда мои любовно украденные миллионы засчитали в пользу государства. Ужас.

– Плати налоги и спи без задних копыт, – пробормотала я, оглянувшись на образовавшуюся щель. Судя по голосу, Иван Петрович прощался с доченькой. Значит, пора. – Говоришь, надо старичку внимания?

– Ты чего задумала? – насторожился Рудольф и прекратил стенать про истрепанные нервы.

– Закусила удила, рогатый, – я махнула рукой и бросилась в коридор.

Все тот же поворот сюжета, но на сей раз в мою пользу.

Дрожащая рука Ивана Петровича опустилась, пальцы разжались, старенький смартфон упал на паркет. Самое время спасать грустного Штерна от грусти. Немного чуда никому из нас не помешает. Вдруг мне за доброе дело где-то в карме зачтется?

– Иван Петрович! – позвала я застывшего Штерна, и он поднял на меня пустой взгляд.

Ох, ну и дети пошли. Хотя кто там знает, почему у отца с дочерью настолько безобразные отношения.

Следом за мной из гостиной решительно выскочил Рудольф. Явно намеревался помешать мне выиграть гонку брендов. И затормозил, когда я спросила:

– Не хотите приготовить глинтвейн?

Выстрел в небо, но точно в цель. Омела – символ Рождества. Католики очень ее любили, множество традиций и мифов связано с довольно безобидным растением-паразитом. Мое предложение зажгло не просто интерес, оно вызвало поистине детский восторг в темных зрачках Ивана Петровича.

Однако плечи Штерна вдруг поникли после непродолжительной мыслительной работы.

– У меня нет апельсинов и специй, – вздохнул он. – Давненько не варил себе этот напиток. Обычно его делала Мариночка, но когда ее не стало…

Иван Петрович осекся, а я с улыбкой крокодила повернулась к Рудольфу и пропела:

– Ну ничего, мы с Рудиком все организуем. Да? Сбегает до магазина и поможет мне с готовкой?

Морозов скривился и содрогнулся.

– А нельзя ли заказать? – обреченно спросил он, поняв, что у нас уже планы.

– Разве магазинный напиток сравнится с домашним?! – возмутился Иван Петрович, воодушевленный идеей, и зашагал на кухню. – Вы, молодой человек, многое упускаете.

Едва Штерн скрылся, Рудольф пробурчал:

– Да уж куда там.

– Рудольфик, – злорадно хохотнула я, – будь проще, здесь все свои. Когда-нибудь твои копытца потеряют девственность. Все-таки они существуют не только для переключения роликов на канале и ношения карманного зеркальца для самолюбования.

– Есть же приложения для заказа! – заныл олень. – Принесут, помоют, почистят, сварят – бинго!

– Движение – жизнь, Руди.

– Ты хочешь от меня избавиться и получить контракт.

– Конечно. Не собираюсь терять работу из-за заморочек одного мастера.

Бросаясь колкостями, мы дошли до прихожей, где у небольшой тумбочки притаились модные ботинки Морозова. Взрослые люди, ответственные, деловые – а ситуация, в общем-то, комичная. Работа превращалась в фарс, и никто этому не препятствовал.

– Надеюсь, ты умеешь мыть окна, – заметил между делом Рудольф. Он сунул ноги в ботинки, завязал шнурки, надел пальто и обмотал шею шарфом.

– Зачем? – я склонила голову к плечу, не понимая, какое отношение окна имеют к разговору о магазине.

– Когда тебя уволят за проваленный контракт, возьму уборщицей, – он послал воздушный поцелуй и выскочил на лестничную клетку под мое звериное рычание.

Убью или покалечу! Меня затрясло от бешенства. Хотя всего минуту назад я была совершенно спокойна.

– Обойдешься, олень! – гаркнула я.

– Я тоже себя люблю, Сахарочек!

Оставшиеся полчаса-час до прихода Рудольфа я посвятила знакомству с мастером Штерном и его привычками.

Оказалось, что у старика их довольно много: ранний подъем, зарядка, затем пересчет хрустальных игрушек. Своеобразный ритуал проверки на сколы и повреждения. Когда у какого-нибудь слоника отломился хобот, Иван Петрович записывал в специальную тетрадь степень повреждения. Напротив столбца с названием игрушки. По мере свободного времени занимался реставрационными работами.

Даже имена у поделок были поэтическими: «Влюбленные лебеди», «Яблоки на снегу», «Малиновая пустошь». У обычной вазы, пусть и очень вычурной! Меня столь трепетное отношение к поделкам немного обескуражило, поскольку Иван Петрович говорил о них, как о живых людях. Для мастера стекло получалось чем-то сродни ребенку.

Если каждую минуту в прошлом Иван Петрович посвящал игрушкам столько внимания, совсем неудивительно, что дочь выросла эгоисткой. По словам Штерна, Людмилу он видел исключительно по праздникам и то недолго. Проведя большую часть жизни либо на стекольном заводе, либо в гараже с инструментами, сложно уделять достаточно внимания семье.

– Мариночка всегда поддерживала меня, – с тоской протянул Иван Петрович. Он закатал рукава рубашки и с кряхтением достал кастрюлю для будущего глинтвейна. – Иногда я думаю, что провел с ней и Людочкой слишком мало времени.

Да, жизнь, увы, скоротечна. Оглянуться не успеешь, как пора заказывать в аптеке лекарства от склероза – а вместо подсчета калорий следить за уровнем сахара в крови. Минули детство, отрочество, беззаботные студенческие дни, и вот ты стал взрослым. Но ничего не произошло. Мы все так же «начинаем меняться с завтра» и топчемся на пороге.

Я вздрогнула и отогнала подальше философские размышления о вечном. Ни к чему сейчас нагружать голову лишними проблемами, когда в реальности их предостаточно. Однако помогло сосредоточиться на главном: а именно: договоре, Рудике и перспективах карьерного роста.

– Иван Петрович, – я отхлебнула чай и прищурилась, разглядывая суетящегося Штерна у плиты.

– Да?

– Почему вы не заключили договор со «Спарклинг» два месяца назад?

Мне надо знать причину. Вдруг мастер сам отказался или вмешалась дочь? До сих непонятно, кто конкретно занимается продажей игрушек и на чье имя официальные бумаги. Людмила или ее муж, поди разбери с этими хэндмейд-мастерами.

– Так разве Рудольф не сказал? – округлил глаза Штерн, а я хмыкнула.

Плохой из него актер, хуже Морозова. Понимал ведь, что мы из разных компаний.

– Наши интересы касаются исключительно сделки здесь и сейчас, – мило улыбнувшись, вывернулась я. – А о причинах задержки с договором я не в курсе, Рудольф не сообщил.

– Он сам не приехал на встречу, – склонил голову к плечу Иван Петрович.

Я вскинула брови, от неожиданности стукнула чашкой о блюдце. Звон керамики заставил вздрогнуть всем телом, мысли-тараканы хаотично забегали с блокнотиками. Они выискивали поиск возможного объяснения столь непоследовательного поведения профессионала, коим Рудольф, несомненно, являлся.

Менеджер его уровня точно не пропустит важную встречу и не сорвет прибыльную сделку без веской причины.

– Вероятно, дело в невесте.

Меня будто обухом по голове ударило со всего размаху. Я не впечатлительная личность, удивить сложно. Но… Невеста? Тогда какого Деда Мороза ты загулял со мной, Рудик?!