Пролог

– Ника, любимая, прошу тебя… – взгляд мужчины напряжен и наполнен пульсирующей болью.

Сквозь обжигающие меня слезы, я ощущаю и вижу все, что сейчас чувствует Стас.

Вижу.

Но не могу остановиться.

Стас прижимает меня к своей машине, словно понимает – стоит чуть ослабить захват и я навсегда выскользну.

Из его объятий и из его жизни.

– Пожалуйста, не уходи, останься со мной.

– Остаться? Я не могу оставаться целыми днями в пустом доме, ожидая твоего звонка – всякий раз с неопределенных или разовых номеров. Стоит мне попытаться перезвонить – автоответчики сообщают, что номера не обслуживаются или не зарегистрированы в сети. Я не могу тебе отправить сообщение, ведь я даже не знаю, куда писать. Это ты называешь «останься со мной»? Если с тобой что-то случится, я даже не узнаю об этом. Я по ночам с ума схожу от страха за нас и за тебя.

Глотая слезы, я все же умудряюсь подпустить в свой голос немного жестких нот.

Проигрывать надо красиво, а я сейчас именно проиграла.

И пусть Стас просит остаться, но по факту – мы расстаемся.

По какой-то совершенно непонятной причине, он не пойдет на мои условия.

Хотя…

– Стас, любимый, я очень хочу остаться. Но мне нужна правда. Я не могу жить в неведении. Я так и не знаю, куда ты исчезаешь и с кем проводишь все это время.

– Не с другой девушкой, это точно, – хмуро усмехается Стас и вот в этом я ему верю.

– Я знаю… я чувствую, но сейчас мне надо знать все. Что случилось год назад? Мы до этого были счастливы, так почему все резко изменилось? В чем или в ком дело?

На последней фразе Стас заметно мрачнеет и отводит в сторону напряженный, штормовой взгляд.

По тому, как он сжимает губы, я догадываюсь, что и сейчас он не ответит мне на эти простые и прямые вопросы.

Мужчина тяжело вздыхает и, как будто, силится что-то сказать.

Или наоборот – скрыть.

Провожу ладонью по его щеке и подушечки моих пальцев приятно царапает легкая щетина. Я теряю остатки трезвомыслия всякий раз, стоит мне ощутить эти прикосновения, но сейчас я не должна поддаваться слабостям.

А Стас для меня – одна большая слабость.

В нем меня завораживает абсолютно все.

– Ника, есть вещи, о которых тебе пока нельзя знать. Я боюсь подвергать тебя опасности, за твою жизнь боюсь. Не за себя – за тебя. Любимая, все чего я прошу – еще немного подождать. Довериться и не задавать вопросов.

Стас обхватывает ладонями мое лицо, заставляя меня смотреть ему прямо в глаза.

В этом раненом взгляде сейчас все – мольба, надежда, отчаяние.

И миллион невысказанных слов – тех самых, которые сейчас могут спасти нашу любовь.

– С тех пор, как все изменилось и ты стал приходить ко мне лишь по ночам, я перестала чувствовать, что мы – вместе. Я для тебя – как будто призрак. Ты молчишь и не даешь мне никаких ответов, ты исчезаешь на несколько дней и я не могу связаться с тобой, даже в экстренном случае.

– Если что-то случится, я мгновенно окажусь рядом. Быстрее, чем ты заметишь опасность, – неожиданно взрывается Стас и его серые глаза вспыхивают недобрыми искрами, сулящими беду любому, кто попытается меня обидеть.

Последние слова звучат с особым нажимом.

Да вот только сейчас этого мне мало от моего любимого мужчины.

Внезапно он накрывает мои губы жарким и глубоким поцелуем, в котором чувствуется отчаянная решимость меня удержать, не дать уйти.

Несдержанное желание, одержимость смешанная с обреченностью.

Его сильные руки скользят по моей талии, обнимая меня все крепче.

Послушно подчиняюсь этому напору, привычно теряя разум от его горячего языка.

И все же – слишком поздно. Усилием воли, я вырываюсь из его объятий, отталкиваю его руки.

– Все кончено, – сдавленно шиплю я, стараясь не встречаться взглядом со Стасом.

Резко выключается боль, внутри меня ледяной волной разливается пустота.

Как в дурном сне, делаю несколько шагов к своему мотоциклу.

Меня пошатывает, словно я пьяна.

Сажусь на него, совершенно не думая о том, что мой шлем остался в машине Стаса.

Начинается морось, грозящая вскорости перерасти в серьезный дождь.

В другой раз я бы ни за что не села на мотоцикл в такую непогоду, но сейчас я просто хочу раствориться в этой ночной стихии.

Завожу мотоцикл и резко стартую, разрывая ксеноновым светом фар густую черноморскую ночь.

– Доминика-а-а! – ветер в спину доносит резкий, надрывный рык Стаса.

«Мультистрада» с каждой секундой послушно уносит меня все дальше от того томительно-сладкого омута взрывной и сумасшедшей любви, в которой я тонула больше двух лет.

Еще через несколько мгновений позади отчетливо слышится длинная автоматная очередь, пронзительным эхом отдающаяся в горах.

Если умудрюсь по пути к дому не влипнуть в аварию и преодолею без приключений мокрый серпантин ночной дороги, то первым делом сменю номер телефона, закрою все старые аккаунты, допишу диплом

И больше никогда не буду влюбляться в мужчин, от которых за версту разит риском и опасностью.

Больше никогда.

Глава 1.

Пять лет спустя

– Парецкий, ты меня под монастырь подвести хочешь?

Я в полном отчаянии гляжу на совершенно беззаботную и довольно улыбающуюся физиономию перед собой и уже не знаю, что добавить к своему вопросу.

И даже правильный ответ знаю – нет, специально не хочет, но обязательно подведет.

Кирилл и вправду не понимает, что вообще происходит – для него все это несерьезно, очередная игрушка.

И наверняка он сейчас скажет…

– Солнышко, ну вот только не надо сгущать краски, все не так уж и плохо. Притормози, а?

Вот ведь наглая морда, еще и скалится во все тридцать два зуба.

И не понимает, что это мне сейчас все разруливать.

Как именно?

Ну тут уже, слава богу, рука набита.

Кандидат в депутаты, Кирилл Парецкий – негласный фаворит предвыборной гонки, любимчик женской части электората и исчадие ада, свалившееся на мою голову в виде клиента и работодателя в одном лице.

Я, конечно, еще не с такими проблемными клиентами работала, но тут уж явный перебор в скандальности имиджа.

Правда, отношений с клиентами у меня не было и тут Кирилл – мой очевидный профессиональный ляпсус.

За это и отдуваюсь, так что все, в общем-то, справедливо.

– Я бы с удовольствием не сгущала красок, но проблема в том, что ты как будто специально перечеркиваешь ту работу, которую мы все делаем. Кирилл, ну вот что тебе стоит потерпеть еще пару месяцев. Всего пару месяцев до выборов.

– Так я и веду себя – тише некуда. Ну же, Солнышко, улыбнись, не будь такой занудной.

Так это я еще и – зануда?

Меня в буквальном смысле всю разрывает от возмущения, но срываться сейчас нельзя.

В сотый раз объясняю своему подопечному, что предвыборная кампания – серьезная нагрузка, которую «тянет» сейчас полтора десятка человек и это только – сотрудники штаба.

А есть еще внештатные агитаторы, сборщики подписей, студенты-практиканты и немалые суммы денег, которые инвестирует во всю эту авантюру его отец.

– Кир, так. Давай-ка мы оба успокоимся и еще раз все обсудим, хорошо?

Я стараюсь, чтоб мой голос звучал как можно дружелюбней и серьезней, возможно на этот раз у меня получится.

Кир обиженно надувает губы и всем своим видом показывает, что ему это совершенно неинтересно.

Но так уж и быть, он сделает одолжение и выслушает мои нотации. Да, все выглядит именно так и я не сомневаюсь, что мысленно он сейчас не в этом кабинете, а где-то со своими дружбанами, на очередных покатушках.

– Ника, мне надоело. Хватит меня распекать. Всем бы вам только и указывать, что мне нельзя делать.

– Хорошо, Кир, давай делай, что хочешь. Срывай кампанию, продолжай бесить электорат, объясняйся потом со своим папой. Без проблем, я прямо сейчас пишу заявление и выхожу из предвыборного штаба. И с завтрашнего дня ты сам за все отвечаешь, кстати, как и полагается. Все ж думают, что ты у нас сам такой – охрененно самостоятельный. Вот и покажи себя, давай. Будешь сам со всем управляться, тебя ждут ненормированные рабочие сутки и прочие атрибуты самостоятельной битвы за результат. Ну же, соглашайся, отличная возможность всем доказать свою крутизну на деле!

Я отлично знаю, что Киру такой вариант не нравится.

Во-первых, тогда ему все придется действительно делать самому и это – рецепт катастрофы в готовом, отработанном виде.

А во-вторых, его отец, всесильный Алексей Маркович Парецкий, как минимум, оторвет голову своему непутевому сыночку.

И хорошо, если только голову.

Последний факт всегда по-особенному на него воздействует и, живо представив нехитрые последствия от моего ухода из штаба, Кир заметно мрачнеет и притихает.

– Значит так. До самого окончания дня голосования ты исправно посещаешь все мероприятия по установленному графику. Более того, ты приезжаешь на них в той одежде и на той машине, которая будет специально подобрана в соответствии с самим мероприятием. На встречу с ветеранами труда по округу ты приезжаешь на «Волге», а не носишься как полоумная мартышка на своем «Ягуаре».

– Оу-оу, полегче! Я что, теперь и одеться сам не могу, и еще должен у тебя спрашивать, какую машину брать?

– Да, Кир, не просто должен спрашивать, а обязан послушно выполнять все, что потребуется. Иначе – провал.

Я смотрю в упор на Кира и очень надеюсь, что он меня слышит.

Впрочем, в это не слишком верится.

Мой собеседник откровенно огорчен и сейчас выглядит, как мальчишка, которому строгая мамочка запретила после уроков играть с друзьями.

– Ника, я не могу все два месяца быть заложником каких-то идиотских правил, который фиг знает кто разработал.

– Не фиг знает кто, а я, Кир. Я все это для тебя разработала. Но да, если ты лучше меня разбираешься в ведении избирательных кампаний, то ты прав – ничего менять не надо. И продолжай мотаться по вечерам по центральным улицам города, ведя за своим «Ягуаром» целый кортеж из десяти «Мазератти». Продолжай высовываться из люка машины и давай – продолжай палить в воздух из дробовика, как тогда. Пусть тебя и дальше снимают на телефоны, пусть все выкладывают это на Ютубе и комментируют. Ага, давай! Потом сам договаривайся с прессой и с сайтами, только избавь меня от этой нелепицы. Мне же легче.

Последнюю фразу я уже выкрикиваю, так как сдерживаться у меня больше нет сил.

– Ладно, ладно, Ника. Мне так нравится, когда ты такая серьезная, – пытается подольститься Кирилл, – что надо делать, конкретно?

– Значит так, – заметно успокаиваюсь я, – в течение часа вышлю тебе план на текущую неделю. Там все – и мероприятия, и то, что ты там должен делать. И в отдельном файле – вся информация по имиджу, опять же с расписанием и комментариями по событиям. И давай уже серьезно. Нам все это вынужденное и незапланированное общение со СМИ влетает в отдельную и самую внушительную статью расходов.

Кирилл самодовольно хмыкает и всем своим видом показывает, что уже пора заканчивать.

– Все, могу идти?

– Кир, можешь, но только не в ночные клубы и ради бога, обходи ты этот «Парадиз», будь он неладен. А то опять, как тогда, начнешь изображать из себя Бэтмена, танцующего стриптиз. А мне потом фото с твоими плясками выковыривать из городских пабликов и объясняться с твоими же потенциальными избирателями. Кирилл, я прошу всего пару месяцев примерного поведения.

– Да ладно тебе, стриптиз – это ж еще до тебя было. Кстати, ты тоже обещала мне над кое-чем подумать и дать свой ответ.

Вот тут наступает моя очередь тяжело вздыхать.

Кир зовет замуж и не то, чтоб я прямо не хотела замуж, но стоит мне представить нашу совместную жизнь с Кириллом и становится как-то не по себе.

Мне надо подумать, но Кир торопит.

И вообще наши отношения развиваются слишком быстро.

Месяца не прошло, как мы вместе, а Парецкий с этой свадьбой уже решил все за нас обоих.

Кир внимательно смотрит на меня и в эту минуту мне кажется, что все мои мысли написаны прямо у меня на лице.

Напряженная пауза грозит затянуться, но у Кирилла тут же рождается идея.

– Так, ты во сколько сегодня освобождаешься?

– Не раньше десяти, Кир, сейчас еще результаты опросов придут, надо хотя бы одним глазком посмотреть, что там. Вдруг что-то срочное.

– Вот и отлично. Устроим дома ужин при свечах, а то ты вся напряжена. Хватит тебе быть такой серьезной, надо бы и расслабиться.

Быстро притянув меня к себе, Кир накрывает меня резким и настойчивым поцелуем.

Его язык скользит у меня во рту, но единственное, что я ощущаю – нехватку воздуха и желание поскорее отдышаться.

Видимо, я так напряжена из-за всей этой предвыборной неразберихи, что совсем ничего не чувствую.

Да, Кирилл определенно прав – надо расслабиться, а то к концу кампании у меня совсем крыша поедет.

Он прерывает поцелуй так же резко, проводит рукой по моим волосам и поправляет одну из сбившихся прядей.

– Значит заметано, Солнышко, сегодня вечером только ты, я и романтика при свечах. Еду закажем из ресторана, ты ничего не готовь. Как раз и насчет свадьбы все решим.

На прощанье Кирилл одаривает меня своей обаятельной улыбкой и что-то насвистывая, выходит из кабинета, небрежно оставив за собой полуоткрытую дверь.

Я устало присаживаюсь на краешек своего рабочего стола и пытаюсь внести определенность в собственные мысли.

Пока ясно только одно – на время предвыборной гонки придется увеличить количество людей, следящих за публикациями в СМИ.

Городские новостные паблики – отдельная головная боль и воплощение чистого зла для любого политтехнолога.

Вот за ними надо бы особо приглядывать, так что, как ни крути, а придется специально выделить для этого задания кого-то шустрого и умелого.

Да, я не просто заработалась, а с головой окопалась в этой предвыборной суматохе.

Но есть и то, что меня беспокоит по-настоящему.

Наша с Киром свадьба, которая должна состояться сразу по завершении предвыборной кампании.

Вот с этим событием у меня, мягко говоря, возникает неувязочка.

С Киром весело и есть о чем поговорить, он очень привлекателен и перед его обаянием невозможно устоять.

Но люблю ли я его?

Скорее, я в него влюблена, но не люблю.

Это разные вещи и влюбленности явно недостаточно для того, чтоб выйти за него замуж.

С определенных пор мне гораздо спокойней от осознания, что любовь в моей жизни осталась лишь в душещипательных песнях из моего плей-листа.

Как так вышло, что я начала встречаться с таким шалопаем, как Парецкий?