Глава 6

Следующие дни голос изводил меня вопросами. По ночам невидимая женщина будила рыданиями. Недосыпание меня доконало, болело все тело, я не могла ни на чем сосредоточиться. Развернув газету, через несколько минут ее откладывала, читать книги вообще не могла.

Голос стал моей идеей фикс. Я чем-то занималась, куда-то ходила, что-то смотрела, но все мысли были только о нем, даже когда незримая спутница молчала.

Я написала Маллигану драматичное письмо, сославшись на серьезные проблемы со здоровьем, но не вдаваясь в подробности. Сообщила, что наблюдаюсь у врача, и попросила неделю в счет отпуска. Маллиган выразил сочувствие и пожелал скорейшего выздоровления.

Бо́льшую часть времени я бесцельно шаталась по городу. Как-то на станции метро «Юнион-сквер» заметила странного мужчину, моего ровесника. Одет он был в черный костюм с белой рубашкой. Между ног сжимал портфель. Вокруг бурлила толпа, а мужчина стоял так, словно врос в пол. Он что-то говорил, но в гуле толпы и грохоте поездов я слышала лишь отдельные фразы: «Внемлите Господу… Все мы грешники… Уверуйте в Господа… Вы сбились с пути…» Кроме меня, никто его не слушал. Его даже не замечали. Если бы и нашелся желающий вникнуть в проповедь, то, скорее всего, через минуту оставил бы это безнадежное занятие. Мне встречались уличные проповедники, но несущего слово Божие в метро видела впервые. Что заставило его выбрать такое шумное место для своих откровений? Может, и он слышал внутренний голос, и тот повелел ему проповедовать на одной из крупнейших и шумнейших станций нью-йоркской подземки? И какую власть однажды получит надо мной голос невидимой женщины?

Невзирая на страхи, прописанное лекарство я принимала всего дважды. И дело не в повелениях голоса. Побочные эффекты тоже не пугали, особенно когда я все о них знала. Меня останавливала перспектива попасть в зависимость от химического вещества, и оно станет повелевать мною, управлять моими действиями. Хватило и той тяжести, что навалилась на меня после первой же таблетки. Я почувствовала себя чужой в собственном теле.

Каждая моя клеточка противилась лекарству. Я решила, что ни при каких обстоятельствах не стану рабыней маленьких белых таблеток. Все не настолько серьезно, чтобы отдать себя во власть фармакологии. Должен быть другой, нелекарственный способ избавиться от голоса. Но какой? Может, послушать Эми и поехать с ней в буддистский центр на медитацию? А вдруг тишина и покой того места лишь усугубят мое состояние?

Пока что единственное спасение я находила в классической музыке. Когда я лежала на диване, слушая Моцарта, Баха или Гайдна, голос умолкал. Звуки скрипки, виолончели и фортепиано действовали на нее как экзорцисты. Под натиском гармонии умолкало безумие. Однако и здесь нужна была осторожность – никаких дел под музыку. Никакого чтения, уборки или приготовления еды. Чары исчезали, и незримая спутница принималась за поучения. Прекрати! Выбери одно из двух: либо музыка, либо книга. Нельзя слушать музыку и варить обед. Никогда не пытайся совмещать два дела. Она мне диктовать будет! Я всю жизнь совмещаю… Однако приходилось уступать. Этим я покупала ее молчание.

День благодарения прошел мерзопакостно. Впервые я проводила этот праздник одна. Эми отправилась к родственнице в Бостон. Остальные друзья тоже, как назло, решили отмечать День благодарения с родными. Половина страны застала праздник в пути, торопясь в гости к близким людям. Брат еще месяц назад приглашал меня в Сан-Франциско. Но по его голосу я чувствовала, что это лишь дань вежливости, и потому отказалась.

Никогда еще не видела Нью-Йорк таким опустевшим. На улицах – ни машины. Кафе и магазины закрыты. Даже бездомный, вечно торчавший на углу Второй авеню и Пятьдесят девятой улицы, исчез. Решив заказать еду на дом, я обзвонила полдюжины ресторанов. Ни один не работал.

К обеденному времени весь дом обильно пропах жареной индейкой. Из соседних квартир слышался смех. Звенели бокалы. К аромату индейки примешивались дразнящие запахи клюквенного соуса, тушеной моркови с сахаром, зеленых бобов, сладкого картофеля и пирогов с тыквой.

В моей квартире поселилось амбре одиночества.

Я съела то, что удалось найти в холодильнике, и, плюнув на возражения невидимой женщины, выпила почти целую бутылку красного вина. Увы, моя «командирша» оказалась права. Стало только хуже. Меня захлестнула жалость к себе, в итоге я бросилась на диван и разревелась.

В воскресенье под вечер вернулась Эми. За эти дни мы с ней несколько раз перезванивались. Узнав, что я отказалась от таблеток, она обрадовалась и снова пригласила меня в буддистский центр. В голосе звучала тревога. Она предлагала мне просто попробовать. Что я так цепляюсь за Нью-Йорк? Почему не хочу на несколько дней сменить обстановку? В конце концов, я ничего не теряю: станет невмоготу, мы сразу же вернемся. Дороги-то всего три часа.

Мне уже было все равно куда ехать. Я ощущала полный тупик. Чувствовала, что больше не вынесу одиночества. Эми была права: нужно сменить обстановку.

Глава 7

Такси развернулось и медленно покатилось по грунтовой дороге. Водитель в последний раз наградил нас взглядом, полным искреннего сожаления. Еще немного, и машина скрылась за поворотом.

Мы с Эми стояли, оглушенные сверхъестественной тишиной. Ни птиц, ни насекомых. Даже ветер не шелестел в макушках деревьев.

Я огляделась. Пейзаж был скуп на краски. Деревья, сбросившие листву, худосочные кусты, торчащие из земли валуны. Пустынный мир, чьи цвета – коричневый и серый.

Казалось, я попала на необитаемый остров.

Эми надела рюкзак, кивнула мне, и мы двинулись по тропинке. Пройдя через лесок, вышли к холму, на вершине которого стояло причудливое здание. Нижнюю его часть украшали широкие окна, отчего та была похожа на конференц-центр. Средняя часть напоминала пагоду, увенчанную восьмиугольным куполом, а его окружали башенки, между которыми вился золотистый орнамент. По углам крыши располагались буддистские символы. Это и был центр, куда регулярно ездила Эми.

У входа нас встретила худенькая, коротко стриженная женщина в светло-розовых одеждах. Она приветливо улыбалась. Я гадала, сколько ей лет, но по ее лицу было трудно определить возраст. Чувствовалось, они с Эми давно знакомы, однако и меня женщина встретила с не меньшим радушием. Мы вошли внутрь и поднялись в комнаты для гостей. Похоже, у этой женщины проблемы со здоровьем: даже на второй этаж она поднималась, тяжело дыша.

Мою комнату правильнее было назвать комнаткой. Я прикинула ее площадь: где-то восемь на десять футов. Из мебели – кровать, стул и шкафчик. На тумбочке стояла деревянная, ярко раскрашенная фигурка Будды и ваза с искусственными цветами гибискуса. На стене висела картина, изображавшая Будду в медитации, а под ней – дощечка с его изречением: «Никакие беды не грозят тому, кто не пытается владеть людьми и вещами».

Я подумала о бирманском брате. Может, и он живет сообразно этому изречению? Не потому ли он всегда так спокоен и бедность его ничуть не тяготит?

Монахиня показала туалет и душ. На первом этаже – общая кухня. Мы можем брать все, что лежит в шкафах и холодильнике. Кроме нас, здесь еще пятеро гостей. Через час, в четыре, начнется общая медитация, и если мы хотим, можем присоединиться. Обед в шесть, впрочем, приходить на него или нет – дело добровольное, как и все остальное здесь.

Эми предложила перед медитацией выпить чая, но мне не хотелось. Я сняла рюкзак, закрыла дверь и распахнула окно. В этом мире не было полицейских сирен. Не было машин. Не было музыки, доносящейся из соседней квартиры.

Тишина и никакого голоса внутри.

Удивительно, но моя «спутница» замолчала еще в Нью-Йорке и за всю дорогу не произнесла ни слова. Интересно, почему притихла?

– Эй, ты где? – негромко спросила я.

Она не отвечала.

– Где ты? – еще тише повторила я.

Снова молчание.

Я легла на кровать и стала ждать ответа. Мне не терпелось услышать ее голос. Как странно. Я так сильно хотела от него избавиться. Это с одной стороны. Но была же и другая.

Я смутно ощущала, что сама она не уйдет. Мне придется совершить путешествие в собственные глубины и узнать, что там творится. Выяснить, откуда этот голос и что его хозяйке от меня нужно.

Зал медитаций оказался просторнее, чем виделся снаружи. В нем легко поместилось бы несколько сот человек. Пол устилало алое ковровое покрытие. В углу высились аккуратные стопки красных одеял и голубых подушек для медитации. За стеклянными витринами стояли невозмутимые статуи Будды, выстроенные по росту: от больших до совсем маленьких. Перед витринами на столиках лежали приношения: апельсины, бананы, печенье. В зале терпко, но приятно пахло ароматическими палочками.

Я немного опоздала, Эми и другие гости уже медитировали. Взяв одеяло и подушку, я села в общий ряд, приняла позу лотоса, закрыла глаза и стала слушать тихое дыхание соседей. Но во мне не было их умиротворенности. Сердце бешено колотилось, дыхание оставалось быстрым и прерывистым. В голове гудело. Мысли неслись, как облака на свежем ветру. Почему-то вспомнился Маллиган и его густые брови. Затем я подумала о маленьких ушах, которые мой родной брат унаследовал от матери. Следом всплыла в памяти поношенная зеленая лоунджи У Ба. Перед глазами возникла картина: льдины, тающие в озере, пока от них не останется и следа. Новая мысль: я давно не чистила сапоги. Молоко в холодильнике наверняка скиснет.

Чем усерднее я пыталась сосредоточиться, тем назойливее и банальнее становились мысли. Совсем как во время попыток заняться йогой. В меня не проникал сочный, глубокий звук «ом», произносимый преподавателем. Я не достигала состояния блаженной пустоты. Видимо, буддистская невозмутимость для меня просто недосягаема. Я была жутко недовольна собой. Ну почему я не умею замереть в позе лотоса и забыть обо всех делах? Отчего мне никак не прогнать нескончаемый поток глупостей?

Я открыла глаза. Оказалось, не прошло и десяти минут. Спрашивается, зачем мне сидеть еще три четверти часа, сражаясь с дурацкими мыслями? Медитация ведь необязательна, можно прогуляться, вернуться к себе и почитать или, наконец, помочь с приготовлением обеда. Я уже собиралась встать, когда за спиной послышались шаги. Совсем легкие, будто в зал вошел ребенок. Я обернулась и увидела невысокого пожилого мужчину азиатской внешности, одетого в темно-красную рясу. Голова его, как и полагалось буддистским монахам, была обрита наголо. Подойдя, он сел рядом со мной. Наши глаза встретились. Монах поприветствовал меня теплой, искренней улыбкой.

А мне показалось, что мы с ним очень давно знакомы.

Я не могла отвести от него глаз. На носу монаха сидели большие очки с толстыми стеклами, совершенно несоразмерные с узким, почти детским лицом, а черная оправа выглядела еще абсурднее. У него был необычно длинный острый нос и маленькие глаза. Полные губы заставили вспомнить про «ботокс». Улыбка выдавала глубокий прикус. Но в облике и движениях буддиста жило удивительное изящество. От него веяло спокойным достоинством. Такой человек либо не замечал недостатков своей внешности, либо был к ним полностью безразличен.

Монах сложил руки на коленях, закрыл глаза. Черты его лица мгновенно расслабились.

Его пример вдохновил меня, я решила помедитировать снова, но теперь передо мной стояло лицо этого старика. Я разволновалась, ныла поясница, болела спина и вдобавок начало першить горло. Это была настоящая пытка. Попробуй медитировать в таком состоянии!

Прозвучал гонг. Медитация окончилась. Облегченно вздохнув, я открыла глаза. Старый монах исчез. Я огляделась, чувствуя, как в душе нарастает раздражение. Эми продолжала неподвижно сидеть с закрытыми глазами, остальные медленно поднимались.

Старый монах как сквозь землю провалился.

За обедом я познакомилась с другими гостями. Все они были из Нью-Йорка. Преподавательница йоги, женщина примерно моего возраста. Пожилой вдовец, надеявшийся, что медитации помогут отпустить жену, умершую год назад. Студентка, ищущая чего-то, о чем сама не ведала. Журналист, который говорил исключительно о своей будущей книге под названием «Сила тишины». Я ела овощное карри и надеялась, что книга окажется интереснее рассказов о ней. А у меня из головы не шел старый монах. В какой-то момент застольные разговоры начали мешать. Я переглянулась с Эми. Она мгновенно все поняла, и через несколько минут мы сидели в моей комнате.