Глава 6. Странник теней

Мысль о ней затмила всё сущее. Отдавшись воспоминаниям, я заново складывал себя, как если бы они одни и составляли мою суть: то, что не затронула скверна. И, словно шорох листопада издали, вкрадчиво сквозь ворох воспоминаний об утраченной любви проникал осипший голос старца:

– Через страх, гнев, страсть и боль анимы ты узрел свою тень и потому смог видеть глазами своего демона. Но истинное чудо в том, что ты умудрился забрать демона с собой, минуя двери теней, что никому не удавалось до тебя. Вместо одной тени мы свидетельствуем сразу две: твою и демона, извлечённого тобой из Пангеи. Пусть так. Свидетельствуем!

Последнее слово Джаббара прозвучало торжественно и громко, окончательно возвратив меня к реальности бескрайних песков и занимавшейся зари, где больше не дымил пепел, где проснулись люди. И я стоял, окружённый всеми этими людьми, и все они, накануне не замечавшие меня вовсе, теперь смотрели на меня во все глаза – как жители Пангеи на ту химеру, – наблюдали и будто ждали чего-то.

– Свидетельствуем твою тень! – в один голос повторяли они за Джаббаром и другими старейшинами.

Круг разомкнулся – двое несли прямоугольное зеркало в полный рост.

– Свидетельствуй и ты! – обратился ко мне Джаббар, когда слуги поставили зеркало передо мной.

И зеркальная гладь открыла мне причину ужаса в глазах Ингрит – иначе и быть не могло при столь резкой и радикальной трансформации.

Я смотрел и не узнавал себя в отражении. И что хуже – я не видел ни малейшей возможности с ним примириться. Из зеркала с недовольной миной нагло пялился на меня человек совершенно посторонний: в атласных чёрных шёлковых одеждах, опоясанный красным ремнём, в широких кожаных браслетах на обе руки, он будто знакомился со мной, недоверчиво вглядываясь мне в лицо в попытке отыскать небесно-голубое в тёмной синеве глаз под смоляными ресницами, плавность черт в резких линиях подбородка и скул – лишь одна светлая прядь выбивалась из-под чёрных волос, как те дотлевавшие угли, напоминая обо мне былом. Незнакомец…

– Я свидетельствую свою тень, – произнёс я губами незнакомца, поняв наконец, что это значит.

– Вчера ты был никем, невидимкой. Сегодня ты доступен взору! И сейчас все мы свидетельствуем твоё существование! – произнёс Джаббар, сложив ладони лодочкой.

Мир, в котором я очутился, доверившись знаку лотоса, самолично оставленному на стене, населяли тени, способные воспринимать лишь себе подобных, отгороженные от Вселенной калеки.

Но почему я с самого начала был открыт для Ингрит и старейшин?.. На незаданный вопрос тем не менее последовал ответ:

– Я одна из немногих видящих, Камаэль, – сказала Ингрит, выйдя из толпы, – как и старейшины, Свидетели тени.

– Доподлинно свидетельствовать тень может лишь тот, кто лично удостоверил то, что её отбрасывает, не так ли? – произнёс недружелюбный Аббас, состроив хитрую ухмылку на чёрством лице.

Я не знал, что ответить, да Аббас и не ждал. Отведя взгляд, он скалился, погружённый в свои думы, по-видимому, в предвкушении интриги. От всего этого меня от души воротило. Мне нечего было терять, кроме собственной тени. И я задал прямой вопрос, обратившись к главе старейшин:

– Я когда-нибудь стану прежним?

Пока Джаббар собирался с мыслями, я уже прочитал ответ в сочувственном взгляде Ингрит. Но от старца всё же пришёл запоздалый отклик.

– Впитав скверну, ты превратился в собственную тень. Наш мир создан тенями и из теней состоит. Каждая из них, как и ты теперь, – часть его и безусловная ценность. Возврата нет.

– В Пангею?

– Нет, к себе самому.

– Я могу вернуться в Пангею тенью?

– О ком ты говоришь? Ты и есть тень.

– Но я же смог пройти и забрать Сагду… То есть демона!

– Тем ты ценнен вдвойне, тёмный ангел! Ты будешь превосходно служить! Все служат. Послужишь и ты. Странником… Ты будешь открывать новые двери и добывать из мира Пангеи всё, что скажу. С твоей помощью мы наполним наше существование новыми тенями, преобразуем пустыню в цветущий оазис!

Тёмный ангел на посылках у трёх стариков? За этим я возродился из небытия? Немногим лучше, чем питать кровью цветочное поле умертвиев. И я уж точно не грезил об оазисе – меня вполне устраивала пустыня. Я уже представлял, как при первом же поручении затворю за собой дверь, запечатаю стальным замком, а ключ потеряю безвозвратно.

Но не могло всё так просто сойтись – не сейчас, не здесь. Словно подслушав мои мысли, всеведущий Джаббар произнёс:

– Да будет тебе известно, тёмный ангел, Странник всегда возвращается домой.

В недоумении я воззрился на старца, не понимая, в чём подвох. А смотреть меж тем следовало под ноги. Мимоходом, ускользая от взглядов, изящная и неуловимая, к моему сапогу подкралась маленькая змейка: диковинного золотистого окраса, она сливалась с песком. Змейка изогнулась в прыжке и в одно касание оплела колено, не дав опомниться. Проскользнула за пояс, нырнула под рубашку и спустя секунду обвилась вокруг шеи. И вдруг замерла…

Я почувствовал лёгкое жжение, наверное, от укуса. Но не он беспокоил меня. Зеркало, отражавшее незнакомца, всё ещё стояло передо мной, и глядя в него, мне стало ясно, отчего змея завершила путь: впрочем, никакой змеи в зеркале не было – вместо неё шею незнакомца украшал золотой браслет, такой же, как у всех здешних слуг.

С новой силой внутри меня закипал гнев: носить на шее змею, пускай и из чистого золота, – сомнительное удовольствие. Попытался снять – не удалось нащупать застёжку, и в зеркале я никак не мог её разглядеть. Отмахнувшись, я отвернулся от зеркала. Я был до крайности раздражён.

Без слов я удалялся от догоревшего костра и Свидетелей тени. Но каждый удар сердца бил тревогу, смущая мою решимость, трезвоня о том, что не выйдет так просто расстаться с тенями, успевшими порядком надоесть.

И вышло именно так. В первый момент я подумал, что кто-то подкрался сзади и схватил меня за горло – так резко мне перекрыли воздух. Обернулся – рядом никого, а тем временем шею давило сильнее и сильнее. Золотой хомут рывками стягивал горло. Я силился бежать, и тогда изощрённые на издёвку тени довершили дело. Острые шипы пронзили шею. С отчаянным криком я рухнул наземь. Сознание меркло.

И где-то на границе забвения я различил слова, с ехидством брошенные склонившимся надо мной Аббасом:

– Странник всегда возвращается домой…

* * *

Время от времени я приходил в сознание: видел, как волочился за мной кровавый след, пока неутомимый старейшина тянул моё чуть живое тело на неосязаемой привязи (в мире, где мосты сами по себе висели над пропастью, ошейник с невидимым поводом – в порядке вещей). Слышал, как лязгнул засов, заскрежетала крышка подземного люка, как шуршал осыпавшийся с неё в яму песок, туда же следом бросили меня, захлопнув капкан. «Вот, выходит, какие продукты они хранят под землёй», – печально улыбнулся я, запоздало сожалея о недомыслии.

Песчаный панцирь отгородил меня от дневного света, и звуки тоже не проникали в подземелье. Беззвучие лишь изредка нарушало шуршание песка при малейшем движении тела, казавшееся таким запредельно шумным в одинокой тиши, что порой закладывало уши. Но куда больше одинокого плена тяготила моя новая суть. Как будто всё время внутри кипели пекельные котлы, вызывая навязчивые помыслы и желания.

Я страстно желал повидаться с Ингрит. Прояснить: почему она заманила меня в ловушку, привела к Свидетелям тени, зная, что меня ждёт ошейник раба?

Так я говорил себе, лукавя, отказываясь признавать то, что просто искал повод увидеть её. И лукавство пред собой самим приводило меня в бешенство, отчего я сразу вспоминал предателя Сагду. Но его сей же миг затмевали развевавшиеся на горячем ветру бишты и мерзкие лица старцев, в особенности самодовольное лицо Аббаса.

Как ни парадоксально, но став тёмной тенью, я будто бы прозрел, готовый ясным взором свидетельствовать всю их истинную подлость, как они свидетельствовали тень. И ещё я свидетельствовал огненные локоны Ингрит, её точёный стан, искрящиеся жизнью глаза. Так, присутствуя в яме в компании одних воспоминаний, я дивился прежней своей слепоте.

Позже пришёл страх. Я осознал невероятное желание жить, пускай той мрачной тенью, тёмным ангелом, как называли меня они, и я безумно испугался этого желания. Что, как не желание жить, порождает смертный страх – страх потери? Дальше настало время неутолимого голода. Мне спускали в яму какие-то подачки, но мне не хватало. Я бы отдал последнее – будь у меня хоть что-то – за кусок мяса: сырого, свежего и непременно с кровью…

В общем, пленённый песками пустыни и собственными страстями, я неуклонно скатывался в безумие, и оно бы не преминуло наступить, если бы не случай.

Я сидел, обхватив руками голову, в своей темнице, вспоминая, что и такое бывало уже со мной: как Вера с моей милой Кьярой ворвались в застенок и я был чудесным образом спасён. И теперь я мечтал, что Вера придёт и спасёт, зная, что на новом витке спирали мне не встретить ни её, ни ту былую нежную любовь, связующую нас.

И вновь навязчиво перед глазами всплывал образ Ингрит, и я тотчас отвергал её и свои порочные чувства, сожалея о себе прежнем.

Стремительная волна, поднявшаяся, казалось, из самих недр земли, разорвала замкнутую цепь бесплодных раздумий. Стены песчаной камеры вздрогнули, отслоив обломки извести и раскрошив пыль. Качание и тряска сопровождались подземным скрежетом. Песчаный грунт сделался рыхлым. Я вот-вот готов был провалиться в разверзшуюся дыру.

Но сей же час из отверстия высунулась голова, не позволив тому случиться. Голова гладкая и чешуйчатая целилась в меня парой красно-оранжевых глаз.

Я отпрянул, позабыв о том, что в песчаной ловушке отступать совершенно некуда. А змей уже не медлил показаться во всей красе. Демон Ботис (или его тень: я вконец запутался, не понимая, кто он есть) еле помещался в моём скромном узилище. Возвышаясь надо мной, он утверждал своё превосходство.

– Зачем ты явился сюда, Ботис? Злорадствовать? – только и смог выпалить я.

Стыдясь непроходящего страха, я теснился к шершавой стене.

Змей изогнулся в несколько колец, так, что его голова стала вровень с моей, и вкрадчиво, верный своей всегдашней манере растягивать слова, прошипел:

– Я пришёл поболтать о том о сём… Объясниться… Да-да… А ещё спросить с тебя…