Позиция суда: Суд признал жалобу приемлемой. Основным аргументом представителей властей был довод о непричастности представителей государства к этим действиям (свидетели не указали на принадлежность похитителей к сотрудникам правоохранительных органов или военнослужащих, никаких контртеррористических мероприятий в этом районе Ингушетии, а также на прилегающих территориях Чеченской Республики не проводилось, сам заявитель не был очевидцем похищения).

Суд учел, что расследование по делу проводилось почти три года, и следователями отрабатывалось четыре версии, в том числе, инсценировка похищения, осуществление похищения членами диверсионной группы, задержание брата заявителя сотрудниками спецслужб, похищение по мотиву кровной мести. Доказательств того, что он был убит, получено не было. При этом заявитель в своих жалобах, рассмотренных в ходе расследования органами прокуратуры и судом, не выражал однозначно мнения о том, что брата нет в живых.

Решение суда: Суд не признал нарушения ст. 2 ЕКПЧ в материально-правовом аспекте, поскольку согласился с представителями российских властей в том, что доказательства причастности к похищению брата заявителя сотрудников спецслужб отсутствуют. Однако нарушение ст. 2 ЕКПЧ в процессуальном аспекте было признано, поскольку на первоначальном этапе расследования не были процессуально закреплены важные доказательства (в том числе, не получены записи с камер видеонаблюдения). Заявителю была присуждена компенсация морального вреда в сумме 20 тыс. евро.

Позитивные и негативные последствия принятия решения: постановленное решение – одно из многих, связанных с неэффективным расследованием насильственных исчезновений. В качестве положительного аспекта можно отметить, что следственная работа все же стала более тщательной (по данному делу проверялись четыре версии, заявитель уведомлялся о ходе расследования). Иными словами, часть проблем, указанных в других постановлениях ЕСПЧ с такой же фабулой, получила решение (для сравнения, в постановлениях, исследующих обстоятельства, происходившие в 1999–2002 гг., представители российских властей не приводили таких аргументов, ограничиваясь отрицанием причастности к похищению людей сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих (например, постановление по делу «Дудаева против Российской Федерации» от 08.12.2015³²)). В то же время ЕСПЧ еще раз обратился к понятию эффективного официального расследования, критерии которого он неоднократно обозначал в различных постановлениях (например, постановления: по делу «Армани Да Силва (Armani Da Silva) против Соединенного Королевства (жалоба 5878/08) от 30 марта 2016 г.; по делу «Писари (Pisari) против Молдовы и России» (жалоба 42139/12) от 19 октября 2015 года, по делу «Мустафа Тунч и Феджире Тунч (Mustafa Tunc and Fecire Tunc) против Турции» (жалоба № 24014/05) от 14 апреля 2015 г. и др.), признавая позитивным обязательством государства обязанность провести в определенной форме эффективное официальное расследование. Выполнение этого обязательства являлось бы основанием признания отсутствия нарушения статьи 2 ЕКПЧ в процессуальном аспекте.

Как негативное обстоятельство можно оценить сохраняющийся достаточно высокий уровень террористической угрозы в регионах Северного Кавказа, вследствие чего возможны различные трагические ситуации с участием гражданского населения. Деятельность диверсионных групп, хотя и достаточно тщательно расследуется, до настоящего времени пресечена не в полном объеме. Выбор средств для проведения контртеррористических мероприятий не всегда одобрительно воспринимается жителями населенных пунктов, жалующихся на излишне жесткие действия сотрудников правоохранительных органов.

Постановление от 20.12.2011 по делу «Финогенов и другие против Российской Федерации» (жалоба № 18299/03) ³³

Обстоятельства дела: Заявители (в общей сложности 64 человека) являлись родственниками лиц, погибших во время захвата заложников в театральном центре на Дубровке в Москве в октябре 2002 г. (а некоторые были заложниками, т. е. находились на территории центра и дали показания о происходивших там событиях). По настоящему делу ими обжаловалось нарушение ст. 2 ЕКПЧ в материально-правовом и процессуальном аспектах. В том числе, они утверждали, что власти применили чрезмерную силу, в результате чего погибло большое количество людей, а выжившим были нанесены серьезные психологические травмы. Кроме того, по версии заявителей, имелись недостатки в планировании спасательной операции, что не позволило минимизировать вред, причиненный заложникам. В том числе, эвакуация из здания проводилась хаотично, многие люди провели длительное время на улице в условиях низкой температуры.

Аргументы представителей российских властей сводились к тому, что в убийстве заложников виновны террористы; перед началом операции по освобождению поступила информация о минировании здания, поэтому действия спецслужб были направлены на ликвидацию террористов; в ходе расследования был установлен пособник, передававший информацию об обстановке вокруг здании центра и о расположении групп сотрудников правоохранительных органов. Кроме того, были проведены подготовительные действия по дальнейшему оказанию медицинской помощи заложникам (вокруг здания дежурило пять экипажей «скорой помощи» и специальный медицинский автобус, в ближайшем стационаре были зарезервированы койкоместа, другие больницы работали в режиме чрезвычайно ситуации). При наличии реальной угрозы массовой гибели заложников штурм признавался оправданным.

Позиция суда: жалоба была признана приемлемой. Суд внимательно исследовал то обстоятельство, что перед началом спасательной операции через вентиляционную систему в здание был пущен газ наркотического действия. Благодаря этому, находившиеся в здании террористы потеряли сознание, после чего был произведен штурм здания, и все они были застрелены. В то же время, пострадало большое количество заложников; погибло 129 человек, однако причинная связь между их смертью и использованием газа была установлена не во всех случаях.

Суд оценил доводы заявителей в части отсутствия информации о пострадавших, их именах и местах госпитализации. Кроме того, он учел показания сотрудников МЧС и медицинских работников о том, что о применении газа и его свойствах они не были осведомлены, и это повлияло на эффективность оказания медицинской помощи. Из этих показаний следовало также, что специальная координация действий по эвакуации пострадавших на месте событий не велась.

Суд учел, что Федеральный закон «О борьбе с терроризмом», действовавший в период описываемых событий, разрешал в ходе антитеррористических мероприятий применять как оружие, так и иные материально-технические средства. Сопоставив его нормы с Основными принципами применения силы и огнестрельного оружия сотрудниками правоохранительных органов, утвержденными конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями в 1990 г., он обратил внимание на то, что этот документ возлагает на государство обязанность минимизировать риск нанесения ущерба посторонним лицам. Суд не смог оценить доводы властей относительно реальности угрозы взрыва здания, поскольку документы, содержащие эти сведения, были уничтожены, и это обстоятельство российскими властями не оспаривалось. В то же время, неразглашение состава газа, примененного во время спасательной операции, суд признал законным, а сам газ отнес в большей степени к «несмертоносному оружию, временно выводящему из строя». Исходя из этого, суд отошел от стандарта «абсолютной необходимости», на основании которого в его прецедентной практике обычно оценивается законность и обоснованность применения таких средств, которые с высокой степенью неизбежности могут влечь за собой летальный исход. При этом он признал, что использование газа ускорило освобождение заложников.

Существенное внимание суд уделил не столько штурму, сколько событиям, имевшим место после его завершения, когда ситуация вокруг театрального центра находилась под контролем правоохранительных органов и спецслужб. Он отметил, что эвакуация заложников не была спонтанной и первоначально подчинялась плану, но он был несовершенным (в частности, не предусматривал сортировки пострадавших в зависимости от характера полученных травм). Поэтому большинство заложников оставалось без медицинской помощи более часа. В этой связи государство не выполнило обязанности, установленные ст. 2 ЕКПЧ, не предприняв всех мер по спасению жизней людей.

В отношении эффективности проведенного расследования суд сформулировал позицию, в соответствии с которой признал оперативно проведенным расследование обстоятельств самого захвата заложников, но не смог сделать аналогичный вывод относительно установления всех обстоятельств их спасения.

Решение суда: Суд признал нарушение ст. 2 ЕКПЧ по двум позициям: неадекватное проведение спасательной операции и неспособность проведения эффективного расследования. Относительно использования газа суд пришел к выводу, что ст. 2 ЕКПЧ не нарушена. Заявителям были присуждены компенсации в интервале от 8 до 40 тыс. евро.

Позитивные и негативные последствия принятия решения: бесспорно, постановление суда подвело итог длительной дискуссии относительно правомерности применения усыпляющего газа при освобождении заложников и законности сохранения информации о его составе в тайне. В целом (и суд это подчеркнул) при проведении антитеррористических мероприятий отход от общепринятых стандартов не только возможен, но и часто имеет место, поскольку террористическая деятельность многогранна, и хорошо подготовленные террористические акты почти всегда становятся неожиданными для властей. Кроме того, во всех государствах мира спецслужбы засекречивают сведения о применяемых средствах в интересах национальной безопасности, и это является справедливым, поскольку обеспечивает защищенность общества.

Однозначно положительным можно признать то обстоятельство, что после вынесения постановления суда антитеррористический правовой инструментарий в России подвергся значительному усовершенствованию. В том числе, принципы антитеррористической защищенности, внедряемые в современный период, способствуют предупреждению преступлений террористического характера. Изменился и механизм оповещения о таких событиях; разработаны способы реагирования при наличии различных уровней опасности.

Негативным последствием можно назвать – на фоне признания большей части действий государственных органов обоснованными – сохранение несовершенного механизма выплаты компенсаций жертвам террористических актов (хотя нормы действующего Федерального закона «О противодействии терроризму» его устанавливают, на практике возникают определенные трудности, особенно в периферийных регионах). Поскольку терроризм – одна из самых опасных угроз общественной безопасности, все способы реагирования на эту деятельность должны использоваться в адекватном объеме.

Постановление от 22.12.2015 по делу «Лыкова против Российской Федерации» (жалоба № 68736/11) ³⁴

Обстоятельства дела: заявительница обжаловала нарушение ст. 2 ЕКПЧ в связи с гибелью ее сына во время нахождения в отделе милиции в качестве задержанного. Сын заявительницы вместе со своим знакомым был доставлен в отдел в рамках проведения мероприятий по раскрытию краж, совершенных на территории обслуживания. Со слов второго задержанного, их обоих избивали, заставляя признаться в их совершении. Сын заявительницы согласился признаться в краже, совершенной за два года до описываемых событий. Как стало известно позже, написав признание, он выбросился из окна пятого этажа. Уголовное дело было впоследствии прекращено. По инициативе родственников сына заявительницы было написано заявление о возбуждении уголовного дела, поскольку во время осмотра его тела они обнаружили множественные повреждения. Кроме того, никакой информации о его задержании и последующих событиях они не имели.

Позиция суда: Суд признал жалобу приемлемой. Основным аргументом представителей российских властей был довод о том, что молодые люди явились в отдел милиции добровольно (их встретили на улице двое сотрудников и предложили проехать с ними, они не возражали), а в дальнейшем сын заявительницы неожиданно совершил действия, приведшие к его гибели. В связи с этим проводилась процессуальная проверка, в результате которой в возбуждении уголовного дела было отказано, поскольку следователь пришел к выводу о том, что действия сотрудников милиции соответствовали законодательству, знакомый погибшего, который задерживался вместе с ним, не подтвердил версию об избиениях, а иные лица дали показания о том, что погибший высказывал намерение совершить суицид, если его задержат за преступления, которые он неоднократно совершал, испытывая материальные трудности. Заявительница в течение трех лет обжаловала процессуальные решения органов предварительного расследования, но безрезультатно.

Суд дал оценку обстоятельствам, связанным со вторым задержанным, который заявил о жестоком обращении, как только оказался в следственном изоляторе, но впоследствии отозвал эту жалобу. Во время судебного разбирательства по своему уголовному делу он дал подробные показания о жестоком обращении в отделе милиции и о вероятной причастности сотрудников к гибели сына заявительницы. В 2013 г., когда жалоба заявительницы была коммуницирована, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту гибели ее сына было отменено, и проводилась дополнительная проверка. В том числе, была назначена повторная судебно-медицинская экспертиза, вынесено постановление о признании заявительницы потерпевшей по уголовному делу.

Суд учел довод заявительницы о том, что документально факт пребывания ее сына в отделе милиции никак не фиксировался. Хотя он и прибыл туда добровольно, подчинившись сотрудникам, остановившим его на улице, в течение всего периода пребывания в отделе он находился под их контролем и не мог самостоятельно покинуть помещение.

ЕСПЧ не признал проведенное расследование обстоятельств гибели сына заявительницы, поскольку оно фактически началось спустя три года после этого события, не отвечало критериям разумности, тщательности и объективности. В том числе, не была проверена информация о наличии на теле погибшего следов, характерных для самообороны, не допрошены все лица, контактировавшие с ним в последние часы жизни, внезапный отзыв вторым задержанным жалобы на жестокое обращение не вызвал никакого удивления у следователя, просто прекратившего проверку. Суд негативно отметил существовавшую в правоохранительных органах «атмосферу безразличия и потворства», приведшую к тому, что фактически в рамках процессуальных действий обосновывалась только версия о внезапном самоубийстве погибшего. Кроме того, он критически отнесся к тому, что гибель сына заявительницей стала стечением личных обстоятельств. Хотя суд подчеркнул, что при расследовании подобных событий не следует возлагать на государственные органы непосильное или несоразмерное бремя доказывания, а сам он не должен своей оценкой подменять итоги расследования, проведенного в соответствии с национальным законодательством, при вынесении решения он исходил из того, что правдоподобные объяснения о происхождении у погибшего телесных повреждений, характерных для самообороны, не были предоставлены.

Решение суда: Суд признал нарушение ст. 2 и ст. 3 ЕКПЧ в материально-правовом и процессуальном аспектах, посчитав, что сын заявительницы был незаконно помещен в условия лишения свободы, подвергнут пыткам и жестокому обращению, что в совокупности привело его к гибели. Заявительнице была присуждена компенсация в сумме 45 тыс. евро и 8000 евро возмещены в качестве понесенных судебных расходов.

Позитивные и негативные последствия принятия решения: В данном деле суд обоснованно устранился от правовой оценки действий сотрудников органов внутренних дел, которые взаимодействовали с сыном заявительницы. С учетом того, что с момента его гибели прошло несколько лет, перспективы их привлечения к уголовной ответственности остались минимальными. В то же время, и при принятии такого решения наказание может оказаться достаточно мягким (например, по аналогичному делу за действия, приведшие к гибели задержанного, четверым сотрудникам полиции назначено наказание с применением условного осуждения³⁵