Часть вторая

В начале лета я вернулся во Францию. Дом в Ипёкшине на лето перешел в пользование родне. Но это стало лишь поводом для моего отъезда. Загородная жизнь моих проблем не решала, а только отодвигала их в необозримое будущее, как это часто и бывает, когда пытаешься поселиться в деревне не в силу каких-то естественных причин, а просто чтобы попробовать, ради смены обстановки…

Лето в Париже обещало быть не жарким. К концу июня погода держалась неясная, сырая. И, как всегда, в этот период, а сегодня оказавшись еще и на распутье, в городе я находился безвыездно. Приходилось думать о работе, о заработках. Сбережений мне могло хватить на несколько месяцев. Затем ожидало безденежье – не пособие по безработице, а социальное, нищенское. Но мне повезло хотя бы с бывшим работодателем. Бывший спортсмен, чемпион по биатлону из Лиона, проживавший теперь в Женеве, по завершении карьеры ринулся в предпринимательство. Боссом же чемпион стал с моей помощью. Несколько лет назад, на волне рассвета «новой экономики», в обмен на долю в бизнесе я фактически создал для него небольшую фирму. Компания реализовывала через Сеть редкие сорта бумаги. У него же я потом и подрабатывал на окладе. Однако компания начала штамповать полиграфический ширпотреб, перерождалась. Я не верил в дальнейшие перспективы. Разумнее было забрать свое и уйти, пока было что забирать. Из выплаченной мне доли сегодня оставалось меньше двадцати тысяч евро. Долго не протянешь. И тем не менее я позволил себе передышку. Больше не хотелось временных решений.

В эти дни в мою жизнь и ворвалась очередная струя свежего воздуха. Но так я думал сначала. А на самом деле это был настоящий сквозняк.

Де Лёз появлялся каждый раз, как только на английских телеканалах появлялось что-нибудь новое об Афганистане. В каких-то глухих ущельях, не то в самом Кабуле, началась очередная заварушка… Я позвонил ему и на все свои расспросы услышал обнадеживающие и, как всегда, полусерьезные заверения, что всё, мол, не так, как кажется, как выглядит со стороны. По ходу сумбурного разговора друг мой оговорился о книге, которую недавно прочитал. Он настоятельно советовал мне обзавестись экземпляром. Прочтешь, мол, и поймешь, что к чему, что вообще твориться в мире. Я, конечно, понимал, что он опять хочет утереть мне нос: смотри, мол, какие вещи люди печатают, а ты всё раскачиваешься. Где он брал этот чтив? Выписывал в Афганистан по почте?

«Государство в государстве» – так называлось порекомендованное мне издание. Оно было подписано малоизвестной французской авторшей. Де Лёз уверял, что книга продается на каждом углу. Однако в наличии ее не было ни в книжных магазинах, ни в «Амазоне». В конце концов заказ пришлось оформить в самом издательстве. Так прошло какое-то время, интерес мой изрядно приостыл. Но с первых же страниц, как только книга оказалась у меня в руках, я потерял сон, оторваться я не мог. И в то же время я проклинал де Лёза.

Вроде бы ничего сногсшибательного. Чем сегодня можно удивить? К тому же цели авторша ставила перед собой простенькие, коммерческие. А для этого всё должно быть коротко и ясно. Никаких откровений, никаких серьезных выпадов, не дай бог ущемить чьи-то интересы, не дай бог это скажется на распространении. Ведь система напрочь завязана на круговой поруке, это понятно и без чтения таких книг. Как бы то ни было, обмусоливалась в книге тема, давно прожужжавшая все уши, – всё та же циркулярная грамота, фехтование.

Всё те же ребусы и карикатурные «страшилки», как любил выражаться де Лёз, всё те же витиеватые домыслы про разрастающиеся метастазы глобального мирового правления, сквозь которые обязательно просачиваются нотки заискивания, вся эта циркульная абракадабра, которая может, наверное, отбить вкус к жизни, если в нее вникать и если тебя уже осенило, что жизнь должна иметь хоть какой-то смысл, помимо безбедного или просто заурядного выживания. Сами тезисы ничем не удивляли. Всё выглядело затасканным. Но факты – и они приводились с упорством, сквозь которое так и просачивалось какое-то конкретное намерение, – факты говорили сами за себя. Отвести взгляд в сторону – иногда это не так-то просто. Речь шла, в конце концов, не о римских легионах, не о крестовых походах. Речь шла о дне сегодняшнем.

На страницах книги упоминались люди известные, которых видишь в новостях по телевизору. Речь шла о тех, кто имеет доступ к рычагам правления и худо-бедно чем-то всё же заправляет, а поэтому всё же влияет на жизнь всех и каждого, хочешь ты этого или нет, голосовал ты за этих деятелей или проспал день всеобщего голосования, выпадающий обычно на воскресенье, русский ты, француз или беглый апатрид, плывущий к европейским брегам на пироге.

Государственные, общественные и культурные учреждения пятой республики, все «кластеры» социума, в котором сам я жил, и практически все виды деятельности, сколько-нибудь соприкасавшиеся с общественными интересами, с миром идей, не говоря уже о силовых, правовых и просто партийных структурах, – все они в открытую обслуживали не население своей страны, а международную «закулису», «глубинное государство». Цель же простая – подчинить, обобрать, повесить на шею ярмо.

Впрочем, здесь чувствовалось и еще что-то совсем уже смутное, даже загадочное, мрачное, как я сразу уловил, и при этом как бы невзначай ускользавшее от понимания. Тот факт, что современные фехтовальщики по сей день устраивают свои клубные сборища в известных присутственных местах, в самом сердце города, в котором я находился, – всё это тоже уже не шокирует. Тот факт, что силовики пасут эту «братию», а то и сами пасутся у нее на прикорме, на узаконенных за собой вотчинах, – это тоже старо как мир. Ведь очевидно, что контроль над любой структурой – с замашками на влияние – проще осуществлять изнутри, а не снаружи.

Но уже труднее становилось проглотить выдаваемые за чистую моменту отчеты о сборищах, которые проходят в главном офисе силовиков, где сегодняшний президент, сам вчерашний силовик, во всеуслышанье якобы бахвалится, что само это учреждение – дом родной для всякого уважающего себя «строителя» и чуть ли не сама штаб-квартира новоявленного ордена, основанного еще тамплиерами. И если верить книге, которую я читал, делалось всё это открыто. Даже не было нужды наводить тень на плетень.

Это и были факты. Вот только на кого этот орден собрался идти такой ордой? С кем он собирался скрестить свои мечи? С уличными демонстрантами? С собственным населением? С арапом, гребущим к Европе через Дарданеллы?

Я вполне отдавал себе отчет, что мир совсем не такой, каким он кажется, каким себя внешне навязывает вся «матрица». Но не «таким» является сегодня практически всё. С другой стороны, не могла же эта «матрица» выглядеть полной противоположностью того, чем она являлась в действительности. Она не могла быть невидимой вообще. Это не лезло ни в какие ворота. Проблема была не в фактах, а в степени их несоответствия привычному пониманию вещей. Причина была и в неадекватности восприятия. Но есть вещи, которые воспринимать попросту не хочется.

Де Лёз своего добился. Нос он мне утер как никогда.

* * *

Тогда же, как-то вечером, я и позвонил Эстер, своей вчерашней издательнице, но уже французской. Она, конечно, догадывалась, что след мой простыл в России, который уже месяц. Но по телефону она не захотела ни о чем расспрашивать и предложила увидеться на следующий день в ее крохотном офисе на рю Бонапарт.

По-прежнему вся правильная, с правильными чертами лица, с идеальной фигурой, неотразимая, сексапильная, хотя и слегка постаревшая, как мне вдруг казалось, она была в одном платье на бретельках, а под ним без ничего, – уж слишком это бросалось в глаза. Символические шлепанцы выглядели жалким извинением за разнузданность стиля. Голоногая, здоровая, мускулистая, кровь с молоком – типичная бизнесвумен. И как всегда, когда Эстер что-то было нужно от меня, она вопросительно мне улыбалась.

Она расспрашивала об общих знакомых. Я давно никого не видел, сказать было нечего. Она то и дело выпроваживала из кабинета лобастого сухопарого красавчика «Тото», за чем-нибудь посылала его. Новенький. Лет тридцати. Держали его, похоже, на побегушках. И тот покладисто выполнял все прихоти, суетился в одном на двоих темненьком офисе между письменным столом Эстер и собственной галеркой, приспособленной здесь же в углу под рабочее место, которую он еще и называл своим «кабинетом».

По одному ее взгляду, которым она препровождала помощника в спину, я понял, что их связывают не только трудовые отношения. Эта своего не упустит. Но я кривил душой, и она это видела, даже немного упрекала меня глазами за нездоровое любопытство. Какое я имел на это право? Она не переставала подправлять спадающие с плеч бретельки. И я впервые, кажется, пожалел, что проглядел ее в свое время, проглядел свои возможности. Гербарий личных побед я заполнил чем попроще. А ведь могла получиться прелестная страничка. Эх.

Есть мысли, от которых становишься себе неприятен. Или я просто завидовал? Пожалуй, да, немного завидовал. Каждый раз, когда я возвращался в Париж, меня преследовало что-то похожее на зависть. Кому только не удается жить здесь припеваючи. А вот меня от столицы мира чуть ли не воротит, иногда до такой степени, что я дожидался хорошей погоды, чтобы взять телефон и сделать простой деловой звонок.

Тото принес кофе прямо в кофейнике. Черный, крепкий – то что нужно. Он тоже хотел было посидеть с нами в кресле. Но Эстер глазами показала ему на дверь.

Кончики ее пальцев с почти невидимым перламутром маникюра на ногтях едва заметно дрожали. Я поинтересовался – отчего. Два дня назад она бросила курить. Не променяла ли курение на что-то более продвинутое? Я не удержался, так прямо и спросил.

– Ты совсем не изменился… Я и думать о тебе как-то перестала, ты уж прости ради бога, – ушла она от ответа. – А вот на днях о тебе вспоминали.

Она вопросительно смотрела мне в глаза. Я смотрел на нее.

– Есть предложение. Тут объявился один австралиец. Держит книжное дело в Буэнос-Айресе и в Лондоне. Могу пристроить твой роман. Тот, помнишь?

Я прекрасно понимал, что эта идея ей пришла в голову только что.

– Ведь он тебе не нравился, – сказал я.

– Австралиец?

– Роман.

– Неправда. Очень нравился. Просто тогда… А ты вспомни, как ты сам реагировал на всё… Если бы не Ванесса… Кстати, где она, что она? Не звонит больше. Что с ней?

Я вздохнул, развел руками. После возвращения из Москвы созвониться с Ванессой я не успел. Но мы уже давно теряли связь. Она жила другой жизнью, далекой от моих проблем. Да и вообще, я старался больше не оставлять по углам своей жизни всю эту паутину. Прежние точки отсчета могли меня удержать от внутренних решений. От каких именно? Пока я и сам не знал как следует.

– Пристрой, конечно, эту книгу. Буду ужасно благодарен тебе, – сказал я. – Платить он собирается, или так?

– Аванс, думаю, можно получить. Небольшой.

– Жалко, что небольшой. Деньги нужны, хоть плачь, – пожаловался я.

– А когда они тебе не были нужны? – Эстер, улыбаясь, что-то опять во мне высматривала.

– А этот тип? – Я показал на дверь вслед исчезнувшему «Тото». – Новый сотрудник?

Он отмахнулась. Мол, не первый и не последний.

– Справляется?

– Не то что некоторые… Вот только бы спортом побольше занимался.

Мы посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись.

– Эстер, а Эстер, позволь задать тебе странный вопрос. Только не смейся…

Она приподняла брови.

– Ты имеешь отношение… к каменщикам? Ко всему этому… – Я даже не знал, как сформулировать свой вопрос; братья-строители мне теперь мерещились на каждом углу.

– Я? Сегодня, сейчас?

– Ну да.

Она смотрела на меня с каким-то новым задором и недоумением.

– Что это тебя…

– Да нет, правда интересно. Вот смотрю на тебя и говорю себе: да ведь она же… Эстер, я уверен, что ты всё про это знаешь. Почему – не могу объяснить. Мне столько книг последнее время попадается. Иногда не знаешь, кому верить.

– Я, конечно, не должна этого говорить… – Она замялась.

Меня вдруг осенило. Я попал в точку.

– Правда, что ли?! Ты ходишь в эти… Не знаю, как это называется… Клубы? Девичники? Вы что, друг друга «сестричками» называете?

Взгляд Эстер стал мутноватым, потом снисходительным. Точно так же она только что смотрела на своего «Тото».

– Нет, это называется по-другому, – поправила она.

– Ну вы даете все, – не верил я.

– Это ты даешь. Как с луны свалился, ей-богу… Мир, в котором мы живем… Ох, не нравится мне этот разговор.

– Мне тоже не нравится… Говорим вроде об одном, а думаем о другом, – сказал я. – Ну и как там?

– Да ничего.

Я всё же с трудом верил своим ушам. Вот что значит мир окружающий. Видя не видят, и слыша не слышат. Что странно, в конкретной жизненной ситуации пониманию, видению действительности что-то всегда препятствует, слишком всё это выглядит несерьезно.

– И это имеет отношение… к твоей работе? – Я обвел руками стены ее офиса.

– К моим сестрицким обязанностям? – поддела она. – Как тебе сказать… В принципе, никакого.

– Поверить трудно.

– А ты не верь. – Эстер многозначительно вздохнула. – У тебя-то что нового? Сел писать, надеюсь? Или всё так…

– Всё так… Кстати, я решил последовать твоему примеру. Решил заняться издательской деятельностью.

– Ты?!

– А что? Не способен?

– Да ты, по-моему, на всё способен. Какой ты стал странный… – Эстер опять предпочитала расплывчатость. – Если ты не шутишь, то я… очень рада твоему решению. Что будешь издавать? Здесь? В России?

– Здесь. Кому я там нужен? А с каталогом поможешь ты мне. Первое время… я уверен.

– О! вот это уже разговор… Фикшен? Литература?

– Придется размениваться на фикшен, – ответил я.

– Деньги чьи?

– Пока это вопрос. Мои, приятеля… – Да и мой издатель, тамошний, виснет на шее. Желает потратиться. Говорит: «Я бы потратился на балерину какую-нибудь, если бы книги не любил больше, чем женщин»… Там у людей теперь есть деньги. Не у всех, конечно. – В доказательство я развел руками.

– А говоришь, денег нет. Чудно, чудно.., – приговаривала Эстер, не сводя с меня оценивающего взгляда. – Конечно, я тебе помогу. Мы будем сплавлять тебе разные книжечки.

– Которые не очень попахивают деньгами?

– Ну, почему? Вот тут мы договоримся. Тематика-то какая?

– Русские книги. Русская классика. Как ты считаешь, спрос есть на классику?

– Кому нужна сегодня классика?

– Про русских каменщиков издам книгу. Про каменоломни всякие, – бахвалился я.

– О! вот это ближе к делу. – Эстер скептически закивала своим мраморным лицом. – Это то что нужно.

Я вдруг больше не понимал, шутит она или говорит серьезно. Впрочем, она слишком хорошо меня знала и не могла не задаваться тем же самым вопросом.

– Про борьбу евразийцев с атлантистами… Про Путина… Да сколько там всего накопилось! – продолжал я. – Он скоро который раз сядет в президентское кресло. А здесь всё еще не поняли, что происходит.

– Ты прав, никто ничего не понял.

– Ты будешь мне помогать? – вновь припер я ее к стене.

– Конечно буду.

– Чем?

– Да чем хочешь… Давай-ка мы с тобой пойдем поужинаем сначала, а потом…

На дне ее глаз промелькнула ирония. И я опять вдруг подумал про свой «гербарий».

– Потом я тебе еще кое-что расскажу, – добавила она, с издевательской настойчивостью сверля меня своими призрачными глазами и двусмысленно улыбаясь.

В тот же миг я вдруг почувствовал, что наши отношения никогда уже не будут прежними, что в них преодолена какая-то черта. Мы договорились созвониться в субботу, чтобы и в самом деле пойти вместе поужинать.

* * *

Книгу де Лёза я дочитывал в тот же вечер, не мог угомониться. Своим признанием Эстер меня еще больше встормошила.

Факты и домыслы, валившиеся мне на голову, находили подтверждение в повседневной жизни. Получалось, что всё реально. Это хоть что-то да упрощало, не так страшен черт, как его малюют. К тому же получалось, что всему есть альтернатива. Хочешь – верь. Хочешь – не верь. Кто тебя заставляет? Отведи взгляд в сторону, не смотри – и мир останется для тебя таким, каким он был до этой минуты.

С другой стороны, истины редко обрушиваются на нас как гром среди ясного неба. Как правило, в них есть что-то предсказуемое или желаемое. Тем самым истина и подчиняет себе, хочешь ты этого или нет. Голову в песок уже не спрячешь. Ты можешь, конечно, и воспротивиться, но уже не вслепую. Подчиниться или нет – решать тебе. Уж так устроен мир. Есть просто явления. А есть такие, которые взывают к нашей свободе воли. Так я для себя это формулировал. И эти явления всегда реальны, даже если невидимы. В этом их отличительная особенность.

Ночами мне казалось, что меня подводит чувство здравого смысла. Особенно острым чувство разрыва с реальностью становилось в те минуты, когда за окном еще и начинала бушевать стихия, когда в стекла бил летний ливень, непрошеный, невидимый, вероломный. Или когда радиоприемник, о котором ночью иногда забываешь, стоит настроить его на знакомую волну, вдруг выплескивает на голову липкую патоку сто раз знакомых мелодий, чтобы напомнить тебе, что не ты выбираешь, а тебя выбирают, что это происходит даже ночью, пока ты спишь.

Казалось очевидным, что мозги можно промывать даже таким вот нехитрым способом. Даже ночью, когда ты отключен от реальности, даже через такое вот немыслимое чтиво, которое досталось мне от друга. В эти минуты я физически ощущал над собой власть, ту самую, от которой спасался всю жизнь – скрытную, угнетающую, недобрую.

Слышащий да услышит, видящий да увидит, вторю я сам себе. Вот и начинаешь открывать для себя еще более поразительные вещи. А они заставляют задуматься уже над всем.

У «силовиков» – и имя им легион – дела, как выясняется, обстоят не лучше. Карьера в армии делается через «братские» связи. Это во Франции. Да и только ли? Весь остальной контингент, сброд из потливых патриотов и холеных идеалистов, подвизавшихся служить отчизне, – эти и подавно не внушают доверия. Не тянет на свою роль и титулованное потомственное офицерство. Выше своей головы ему всё равно не прыгнуть, потому что настоящая присяга приносится всё же вооруженным силам, стране, а не родословной, не дедушке с бабушкой. Да и какая может быть родословная у аристократии при демократии? Силовой костяк из народа? Но народ давно превратился в народонаселение. Наемная элита, эти выкормленные волчата? Но на аристократию они так же похожи, как волк на собаку. Фасад, дымовая завеса – лучше и не придумаешь…