Тот странный сон…

Который час? – спросили у него,

И он ответил пробегавшим: Вечность!.»

 
Я видел сон…
 
 
Мы с девушкой одной,
играя, бегали по закоулкам
какой-то сцены старого театра,
похожего на брошенный амбар:
сдвигали рамы, трогали холсты,
как белки, пролезали сквозь решетки
и драпировку старых декораций,
скопившихся за годы.
             Веселясь,
мы шли вперед, за нами шли другие,
и наполняли эту сцену жизни
своими молодыми голосами,
звенящими, как радость удивленья.
 
 
Здесь было все: телеги, жернова,
колеса, бочки, седла, этажерки,
канаты, фонари, прожектора,
противовесы, цепи, хомуты
и снова – декорации, столы,
поломанные кресла, канделябры…
И все кругом – как яркий карнавал!
 
 
Нам было радостно и интересно,
и в каждом взгляде было удивленье
и новизна, открывшаяся нам,
и все кругом сияло, словно праздник.
Но главное – мы были вместе с ней.
 
 
С той девушкой, мы были словно дети,
По сцене и по жизни были вместе,
Рука в руке, глаза в глаза во всем:
Бежали вместе, радовались вместе
Тем новым неожиданностям, что
Дарила обстановка закулисья,
 
 
И духом общим связаны, как будто
Существовали в коконе одном,
Нас охранявшем от другого мира.
И в кокон мы впускали только то,
Что нас затронуло и поразило.
 
 
Я весь был в ней, она была во мне.
Как это много – духом быть единым
И, как само собою, жить в другом!..
 
 
И вдруг… Вдруг что-то изменилось в ней,
Как будто чей-то голос пролетел
Или беззвучно чей-то дух пронесся.
Его не слышал я, но вот она…
 
 
Она как будто сразу испугалась
И начала отыскивать глазами
То, что услышала и поняла,
И я невольно начал вместе с ней
Отыскивать вокруг, что так смутило,
Обеспокоило ее лицо.
 
 
Кругом толпа играла карнавально,
И я не мог найти то, что искал,
Не мог понять, что тронуло ее
И что она пыталась отыскать.
И вдруг увидел в стороне мужчину,
В цилиндре, фраке, в шелковой накидке,
С холодными блестящими глазами
И тростью с набалдашником в руках.
 
 
Ужели он?.. Я быстро с удивленьем
Взглянул на девушку. Я знать хотел, спросить,
Сказать хотел – во сне сказать не просто, —
Смотрел в нее и взгляд ее искал.
Но не нашел. Она была со мной,
Еще со мной, но взгляд его искала
И неподвижно на него смотрела,
Не отрываясь, словно на судьбу.
 
 
Какая связь? Откуда? Почему?
Что тронуло ее? – подумал я.
И почему такое беспокойство
При взгляде на него?.. А он?.. Что – он?..
 
 
Он тоже на нее смотрел в упор
Своим холодным, словно мертвым взглядом,
Затем неторопливо на меня
Взгляд перевел, какое-то мгновенье
Смотрел в глаза мне, словно изучал
И понимал, что с ней мы были вместе,
Затем отбросил трость и поднял прут —
Железный прут из хлама под ногами —
И этот прут, как длинный ржавый меч
Послал в меня…
 
 
             Хотел вонзить, но я…
Я не успел понять его движенья,
Но все же увернулся. Прут скользнул мне
Вдоль ребер справа, сразу под рукой.
Я ухватил его, прижал к себе —
Ребристый стержень с грубыми краями.
Но тот мужчина продолжал уже
Тянуть его обратно на себя,
Все так же молча, неподвижным взглядом
В глаза мне глядя, потянул сильней,
Еще сильней. Его глаза сужались,
Рука крепчала, он как будто рос…
И вот тогда, так словно фехтовал я
Уже не раз, я сделал резкий выпад
И стержень, как клинок, вогнал в него.
 
 
Сквозь черный плащ, сквозь белую манишку
Вошел он удивительно легко
Ему под сердце, словно грудь его
Была не грудь, а лишь подушка с ватой, —
Чуть дрогнув только в тот момент, когда
Ткань прорывал своим тупым концом.
 
 
Мужчина прянул, сделал шаг назад
И начал на колени опускаться.
 
 
Я повернулся к девушке. Она,
Вся побледнев, смотрела на мужчину,
И вдруг безвольно стала оседать,
Как будто это ей пронзили сердце.
 
 
Едва успел я подхватить ее,
Не понимая, что же происходит,
Что сделал я, и что же стало с ней, —
И что за связь у них существовала
При мне, или, быть может, до меня?…
И здесь пропало все: театр и свет.
 
 
… Я с женщиной сидел в пустом кафе,
За столиком, должно быть с близким другом,
Рассказывал об этом странном сне,
Понять пытаясь, что же значил он.
 
 
Внезапно он возник, исчез внезапно,
Внезапно подарил мгновенье счастья
И тут же отнял это у меня…
 
 
И почему, хотя был только сон,
Я чувствую его настолько сильно,
Что до сих пор горит моя ладонь,
Сжимавшая тот грубый ржавый стержень,
И кожа на предплечье там, где стержень
Ее касался. Странно… почему?
 
 
Возможно, этот сон был в чем-то вещим,
И для меня значительным настолько,
Что даже тело помнило его?
 
 
Не знаю, может быть, я был не прав?
Быть может, я убил любовь чужую,
Надежду, романтичную, как сказка,
Пусть даже не желая, а случайно?
 
 
В конце концов, я первый раз убил.
И потому, хотя был только сон,
Горит ладонь и кожа на предплечье,
Как будто был ожег на месте том.
 
 
Но нет, я помню тот холодный взгляд,
Бесчувственный, немой и неподвижный,
Когда, меня увидев, понял он,
Что у него пути другого нет,
И руку он за стержнем протянул,
И стержень тот в меня вогнать пытался.
 
 
– Скажи, – спросил ее я, – почему?
И только здесь я, наконец, проснулся.
 
 
…………………………………
Теперь я знаю, то был вещий сон.
Вся эта сцена повторилась в жизни:
И девушка, и тот брюнет в плаще,
Пришедший словно из другого мира,
И женщина, которая была мне —
Хотелось мне так думать – только другом,
И ощущенье жаркое в ладони,
И множество находок и потерь.
Но вот никак мне не собраться, чтобы
Все записать, что с нами было в жизни,
И что я в ней прочувствовать успел.
 
 
Как жаль, что не смогу я описать
Все те прекрасные мгновенья жизни,
Все удивительное, что встречалось
И часто забывалось по дороге,
И не нашло пути к черновикам.
 
 
В ней было много… Часто по ночам
Мне снится прошлое, во сне перевоплотившись,
И снится то, чего не прожил я,
Но лишь предположил или предвидел,
И снится то, что не было со мной
И, верно, никогда уже не будет:
Фантазии мои, мои мечты,
Полет свободный духа над пространством.
 
 
Как жаль, что не смогу я записать
И тысячных долей своей же жизни,
Хотя бы самое прекрасное из них,
Так поражавшее мое воображенье
И звавшее опять идти вперед.
 
 
Была бы удивительная книга:
Без споров, без идей, без направлений, —
Простая книга, словно сборник песен,
Евангелие от моей души…
И все же я пытаюсь…
 

Убедительная просьба к читателям не отождествлять автора и его героя. Это несомненно разные личности.

Часть 1
Осознание чувства

Подтверждением роста —

то, что нам не забыть.

Если б было так просто

всех понять и любить…

1. Влюбленный младенец

«Мир повторяет все, лишь нас не повторит».

Омар Хайям

Айке

 
Лучше падать, чем стоять на месте,
Ниже, чем ты есть, не упадешь.
Почему-то подмывает врезаться
В мир большой из облаков и звезд,
 
 
И глаза твои – частицы мира,
Пряные, лучистые глаза,
Узнавать за миллионы милей
И любить одни твои глаза.
 
 
Ветром набегают километры,
Дождь в лицо и неба крутизна,
Я бегу, бегу навстречу ветру,
Я ищу, ищу твои глаза.
 
 
Может быть, найду их где-то рядом,
Кто-то остановит, коль найду?
Миру в грудь готов влететь снарядом:
Лучше разорвусь, чем упаду.
 
 
Только набегают километры,
Снег в лицо и неба крутизна,
Все еще бегу навстречу ветру,
Все еще ищу твои глаза.
 
 
Все еще в надеждах и сомненьях
Нежное дыханием шепчу:
Женщина, в людском обыкновении,
Как надежду, я тебя ищу.
 

«Взгляни в глаза, ты их запомнишь…»

 
Взгляни в глаза, ты их запомнишь.
Там не гроза, там ходят волны
Чужой души.
 
 
Ты не спеши, не думай косо,
В моих глазах свои вопросы
Не вороши.
 
 
Ты не играй, не стоит силы,
Мои глаза Земля носила,
Как вешний май.
 
 
Ты помни день, в котором вечность,
Ты помни взгляд, где бесконечность
Любви моей.
 
 
И если будет, в изломе судеб
Не сможешь правду ты мне сказать,
Не говори, не лги, не надо.
Мне хватит одного лишь взгляда, —
Взгляни в глаза…
 

«Золото кулонов и часов…»

 
Золото кулонов и часов,
Золото крестов и куполов,
Золото твоих льняных волос,
Золото июльских абрикос.
 
 
Золото червонное, как медь,
Золото кровавое, как плеть,
Золото течет в потоке лет…
 
 
Синий цвет ты любишь или нет?
 
 
От того, что синяя река,
В синих жилках белая рука,
Синие с серинкою глаза,
Серая с сининкою лоза,
 
 
От того, что это небо синее,
Это небо над чудной осиною,
От того, что сини облака:
Синее – в разливах молока,
 
 
От того, что синь бывает иней,
А ночами незабудки сини…
Синий цвет…
 
 
Ты любишь или нет?
 

«Люблю! Люблю огромно! Вечностно!…»

 
Люблю!
Люблю огромно! Вечностно!
Как любят дети всех времен.
Как любят —
только в Человечестве,
Простите мне, опять влюблен.
 
 
Что – мир сейчас! Какие мысли
способны пульс остановить!
Какими мерами исчислить
мое: Люблю, Любим, Любить…
 
 
Весна свалилась мне на плечи,
ударила,
        до боли зримая.
И даже воздух пахнет женщиной,
прекрасной той, прошедшей мимо.
 

Черта зверя

 
Но все рухнуло:
 
 
Дороги и машины,
библиотеки и филармонии,
музеи и закоулки,
улицы и витрины,
порталы, мостовые,
кладбища и соборы…
 
 
Все рухнуло и смешалось:
 
 
Вокзалы и рельсы,
Площади, и скверы,
парки, тропинки,
скамейки на бульварах,
театры и сцены,
музыка и стихи,
небо и воздух,
солнце и облака, —
все!
 
 
Все рухнуло и завертелось
в кошмарной свистопляске,
в дикой какофонии звуков,
в воплях и визге:
ребенок и мысли,
родители и знакомые,
эти пряные письма,
разбросанные по кровати,
 
 
И женщина – в утреннем халате,
мечущаяся по комнате,
в остервенелом азарте
ущемленного Самолюбия,
в облике оскорбленного Зверя,
лишенного добычи,
кричащая изживотно,
свирепо, рвотно…
 
 
Женщина,
лихорадочно прячущая
эти письма под скатерть, —
обиженная, но злобная,
жалкая, но свирепая,
униженная, но яростная,
как дикий хищник,
загнанный в клетку.
 
 
Женщина —
в бешенстве Владыки,
теряющего власть,
ненавидящая,
угрожающая,
и взывающая уже только к одному —
Мести.
 
 
Как крик роженицы, – «Мести!»
Как крик ужаса, – «Мести!»
Как крик о помощи, – «Мести!»
 
 
Вселенский хаос
в солнечной комнате,
разрушающий
и чувства, и сознание, и надежды, —
все…
 
 
… Сколько способов
у человечества,
чтобы разрушить любовь?
 
 
Мораль общества,
законы и среда,
семьи и родственники,
догмы и формы,
слезы родителей,
глаза детей,
лживые друзья,
бюрократия чиновников…
 
 
Честолюбие и спесь,
Самомнение и хамство,
Зависть и гордыня,
Ревность и корысть,
Тщеславие и лицемерие,
Высокомерие, трусость и —
Себялюбие зверя,
 
 
Мести!..
 
 
И – уже собственное —
недомыслие,
неграмотность,
просто слабость…
 
 
И – совсем уже пошлое —
квартирный вопрос…
 
 
И – совсем уже низкое, —
низкое, до потери сознания,
до извращения материнства:
запреты на сына,
изменение фамилий,
кликушество на папертях,
письма в РОНО и парткомы
(телевидение еще не разыгрывало шоу грязи)
…ссоры и слезы,
обещания и обманы,
ложь и подтасовки…
 
 
Цивилизация – в Действии,
Эмансипация – в Ярости,
Самоутверждение – в Ненависти.
И… ДО – МЕР-ЗОС-ТИ – «МЕСТИ!»
 
 
…Так сколько способов отнять,
когда не умеешь дать?
Сколько способов разрушить,
когда не можешь создать?..
…………………………………
 
 
…И ни неба не видно, ни земной версты, —
все занесло порошею.
И только внутри – клочок чистоты,
маленький, как горошина……
 
 
…И глухая не проходящая боль
перед обратной стороной мира,
перед открывшейся чертой женщины,
перед двоякостью рода людского.
 
 
Черта зверя,
Черта – хищника,
Защищающего Себя…