А
От Ананьевского переулка до Большого Афанасьевского

1. Ананьевский пер., 4/2, стр. 1 (с.), – Ж. – с 1970-х гг. до 1999 г. – поэт и прозаик, участник литературной «Лианозовской группы» Игорь Сергеевич Холин.

Есть такой витамин – холин, знаете вы об этом? Он полезен для нервной системы и, вообразите, – «улучшает память». И есть, вернее уже был, ибо скончался в этом доме, поэт Игорь Холин, один из основателей «барачной» (от слова – «барак») поэзии и родоначальник андеграундной поэзии, которая ныне стала и уже останется навсегда – очень даже «граундной», то есть по-простому – «земной». Игорь Холин – «длинный очкарик, – как запомнился друзьям, – с перчатками и в зеленой шляпе, и с восторженной чувихой рядом…». Шутка ли, лично вылил вино на лысую голову всесильного тогда Никиты Хрущева…

Поэт и прозаик Игорь Холин

Кого только не было рядом с Холиным, ведь его после фронта (он закончил войну в Праге, в звании капитана и с орденом Красной Звезды) сопровождали друзья и коллеги «по жанру», широко известные ныне Евгений Кропивницкий, Генрих Сапгир, Эдуард Лимонов, Ян Сатуновский, Всеволод Некрасов, Вагрич Бахчанян и, конечно, художники – Оскар Рабин, Эрнст Неизвестный, Владимир Немухин, Николай Вечтомов. И, возможно, еще на ул. Мельникова, 2, или на Чистопрудном, 1, где он жил до 1967 г., к нему заходили его знакомые: Илья Эренбург, Леонид Мартынов, Борис Слуцкий, Илья Сельвинский, потом Глеб Горбовский, Варлам Шаламов, Николай Глазков, Иосиф Бродский, Игорь Губерман и «румяный мальчик», студент журфака Александр Гинзбург, впервые напечатавший в 1959-м в самиздатовском альманахе «Синтаксис» стихи Холина. А еще раньше – бывал даже Назым Хикмет. Турок, как вспоминал Холин, еще в 1956-м «уверял нас, что через десять лет… все будет совершенно по-другому, всех будут печатать и не надо будет писать "черные стихи". Он даже мне книжку свою подарил и нарисовал там лампочку, чтобы я, дескать, писал "посветлее"…» Но куда там, стихи, как и жизнь, рождались у Холина в Лианозове, в гнезде непокорных, «ужаленных войной и лагерями», одно мрачнее другого: «Это было дело в мае, во втором бараке Рая удавилася в сарае…» А из «веселого» – разве что это: «Сегодня суббота, сегодня зарплата, сегодня напьются в бараках ребята…»

Легендарная «Лианозовская группа», взрывательница «литературных канонов», защитница «маленького человека», говорящая на его языке, про которую ныне написаны книги и монографии, собиралась в «бараке № 2», у поэта и художника Евгения Кропивницкого, неподалеку от станции Лианозово, от которой и получила название. Но некая «тайна» заключается и в том, что еще до образования группы, до встречи с Кропивницким, капитан Холин за пощечину подлецу-сослуживцу попал на два года в лагерь, в зону, которая называлась «Лианозово». Ну разве не перст судьбы?

«На жизнь надо смотреть в упор…» – эти слова Генриха Сапгира стали и девизом, и поэтическим лозунгом первых авангардистов в стихах. Надо очистить поэзию, считали они, от эпитетов, сравнений и прочего мусора, «обветшалого груза литературщины». В Лианозове царило, как напишет потом поэт Всеволод Некрасов, «не искусство по знакомству, а знакомство по искусству…».

А здесь, в Ананьевском, Холин уже сам собирал свои сборники стихов, самиздатовские, разумеется. «Жители барака», потом «Космические стихи», а позже книги «Дорога Ворг» и «Воинрид». Здесь же писал роман «Кошки-мышки». Но мало кто знает, что, по совету Сапгира, он стал писать и стихи для детей, и первый сборник их, «Месяц за месяцем», вышел в 1960-м в издательстве «Малыш». Более того, одно из стихотворений его угодило даже в «Букварь». Вот такой вот «барачный поэт». Неисповедимы пути поэтов. Но официально Холина напечатают только в 1989-м.

А что Хрущев? – спросите вы. Так вот, одно время Холин пристроился официантом в «Метрополь» и обслуживал порой «кремлевских бонз» на приемах в Кремле. И однажды, как вспоминал, «пролил несколько капель вина из бокала» прямо на лысину вождя. «И что же?» – изумился корреспондент. «Да ничего особенного, – ответил поэт. – Поморщился, но даже ничего не сказал…»

Нет, Холин не только поэт и человек. Для нас он еще и «витамин», укрепляющий нашу память о прошлом. Необходимый и нынешней русской поэзии. Кстати, его дочь Арина, которую он в этом доме воспитал один (мать умерла при родах), ныне модный прозаик и, как отец, пишут, бросает «вызов привычным общественным стандартам».

2. Андроньевская пл., 10 (с. частично), – Спасо-Андроников монастырь (1357). Назван по имени первого игумена Андроника, ученика Сергия Радонежского. Здесь в августе 1653 г. содержался под стражей («посажен на цепь») до высылки в Тобольск 33-летний протопоп, один из основателей старообрядчества и первый прозаик Руси Аввакум (Аввакум Петрович).

«Сожжение протопопа Аввакума» (1897)

П.Е. Мясоедов

«Долго ли муки сея, прототоп, будет? – спросила мужа, протопопа Аввакума, Марковна, его жена. И он, как гласит написанное им «Житие протопопа Аввакума», ответил: "До самыя до смерти!"

А еще, как завещание всем пишущим, писал: «Не задумывайся, не размышляй много, пойди в огонь. – Бог благословит. Добро те делали, кои в огонь забежали… Вечная им память…»

Смерть первого из известных нам русских прозаиков и была такой – огненной, страшной. В чем-то символичной для 400-летней истории русской литературы. Аввакум по царскому указу в 1682 г. был сожжен «за великия на царский двор хулы».

Увы, мы мало знаем о реальной жизни протопопа. Пишут, что родился «в семье запойного пьяницы "прилежаще пития хмельнова"». Отец был сельским попом, но «любовь пображничать рано свела его в могилу». А матушка Аввакума, напротив, отличалась благочестием и кончила жизнь монахиней. «Ее подвиги, – утверждает энциклопедия Гранат, – с детства запали в душу сына и развивали в нем отвращение от мира, наклонность к аскетизму, к умерщвлению плоти».

«Ребенок обладал огромной жизнестойкостью, феноменальной памятью, повышенной чувствительностью и впечатлительностью, – пишет И. Гарин, современный биограф писателя. – В двадцать один год он уже стал дьяконом, но за строптивость и нетерпимость был изгнан из родного села». Потом стал протопопом в Юрьевце Поволожском, где истово молился и изучал Священное Писание и был, как пишут, беспощаден к «своему духовному стаду» – сажал людей на цепь, морил голодом, бил палками, пытаясь исправить человеческую природу. Терпели его два месяца всего, после чего полуторатысячная толпа попов, мужиков и баб «вломилась в приказную избу и заставила его, бросив семью, бежать в Москву…».

Он, конечно, был фанатиком – страстным, непреклонным, воинствующим, но именно это и отличает гениев. Здесь, в Андрониковом монастыре, частично сохранившемся до наших дней, его посадили на цепь, и, после многих унижений и надругательств, он был в присутствии царя и патриарха приговорен к ссылке в Тобольск. От голода и нужды погибли два сына протопопа, и два раза Аввакума возвращали из ссылки, но склонить его к примирению властям так и не удалось. Он верил в свои видения, в чудеса, в «изгнание бесов», кричал, что этим «подкрепляется дело Божие», хотя, возможно, они и были результатами его галлюцинаций от аскетизма и нервной, на грани жизни его, борьбы с врагами.

В 1667 г. протопоп был в очередной раз осужден, лишен сана, предан проклятию и сослан в Пустозёрск, где 15 лет провел в земляной тюрьме-срубе, где написал свое «Житие» и другие произведения. А в 1682 г. был сожжен, погиб на костре. Но история навсегда запомнила его и как блестящего проповедника, и как страстного оратора и, главное, как писателя – одного из основателей русской литературы.

Что же касается монастыря, где ныне музей, то после революции 1917 г. здесь, на его территории, до 1922 г. существовал один из первых концлагерей ВЧК, где проводились массовые расстрелы как раз тех, кто думал, сомневался, противился и проповедовал, кто боролся всего лишь за свои убеждения, за мысли и слова.

Символично!

3. Арбат ул., 2 (с. п.), – доходный дом В. Т. Фирсановой, с 1898 г. ресторан купца П. С. Тарарыкина «Прага», перестроен в 1902 г. (арх. Л. Н. Кекушев, а затем – А. Э. Эрихсон).

Не кривитесь иронично: рес-то-ран! Это одно из самых знаменитых зданий по числу бывавших здесь известных в истории России людей. А если говорить о литераторах, поэтах и писателях, то здесь, в «Праге», перебывала едва ли не вся литература ХХ в. Перечислять почти бесполезно, но в разные годы здесь бывали Блок, Бальмонт, Брюсов, Андрей Белый, Ходасевич, Цветаева, Ахматова, Маяковский (написавший стихотворную рекламу «Праге»), а также – Булгаков, Платонов, Шкловский, Эренбург, Фадеев, Пильняк, Олеша, Катаев, Гроссман, Симонов и многие, многие другие. Наконец, здесь московские писатели торжественно приветствовали французского поэта и драматурга Эмиля Верхарна.

Но особо хотелось бы сказать о трех-четырех фактах, связанных с этим местом. Во-первых, здесь в 1901 г. мхатовцы чествовали Антона Чехова по случаю постановки пьесы «Чайка». Во-вторых, тут в августе 1906 г. буквально в пять минут окончательно рассорились старые друзья Александр Блок и Андрей Белый – из-за третьей участницы встречи, жены Блока – Любови Дмитриевны.

Ресторан «Прага» (Арбат, 2/1)

Официант, пишут, успел в тот день разлить им по бокалам токайское, но к вину никто даже не прикоснулся – все трое вскочили и у выхода возмущенно разбежались в разные стороны. Речь за столиком сразу зашла о том, что Люба, опомнившись от затянувшегося «романа» с Белым, с первой минуты, еще приветливо улыбаясь, предложила ему «угомониться» и не приезжать больше в Петербург. Андрей Белый (они его со дня знакомства звали, конечно же, по его настоящему имени – Борей), который шел сюда уверенный в «полной сдаче позиций» Блоками, который надеялся «спасти», наконец, Любу от ее мужа, при этих словах вскочил: «Нам говорить больше не о чем – до Петербурга, до скорого свидания там».

«Нет, решительно: вы – не приедете», – крикнула Люба. – «Я приеду». – «Нет». – «Да». – «Нет». – «Прощайте»… Вот и весь разговор.

Белый запомнит, что на белой мраморной лестнице он, обернувшись, прочел в глазах Любы ужас, «словно у него в кармане был револьвер…». До револьвера, к счастью, дело не дойдет, но замечу: на другой день он пошлет Блоку вызов на дуэль… Дуэль не состоится, но разве это не громкое «литературное событие», связанное с этим домом?

Здесь же, в ресторане, но через шесть лет, уже в 1912 г., праздновала свою свадьбу с Борисом Трухачёвым восемнадцатилетняя поэтесса и прозаик Анастасия Цветаева, сестра Марины Цветаевой. Помним ли мы, что девятнадцатилетний жених ее лихо подъехал к ресторану (что было сверхэпатажно тогда!) на… мотоцикле, кстати, подаренном ему накануне как раз Асей? А шафером на их свадьбе был друг Трухачёва, Борис Бобылев, влюбленный в Анастасию. Драма, да еще какая, разыгравшаяся здесь. Именно из-за Бориса Бобылева, вскоре покончившего жизнь самоубийством, молодожены переедут в новую квартиру, в дворовый флигель дома, где скоро поселится со своим мужем сестра Аси – Марина (Борисоглебский пер., 6) и где ныне музей Цветаевой.

Наконец, здесь, в 1931 г. Михаил Булгаков ужинал с ленинградской актрисой и прозаиком Екатериной Шереметьевой, которая от имени «Красного театра» Ленинграда, где одновременно работала завлитом, заказала ему пьесу «Адам и Ева». Пьеса была написана в течение месяца, но в «Праге» оба заспорили по поводу модной тогда «женской эмансипации». И вообразите, когда драматург вышел за папиросами, шаловливая и упрямая Катя в доказательство женского «равноправия» расплатилась за обоюдный ужин. Булгаков, вспоминала, страшно обиделся, он был буквально оскорблен, но так начался между ними легкий флирт. Шереметьева, написавшая об этом в своих воспоминаниях, рассказывала мне в начале 1970-х, что когда они ехали как-то в «Красной стреле» в Ленинград, то Булгаков, пикируясь с ней, вдруг спросил: «А какая вы в постели?»

«И что же вы ответили?» – отбросив деликатность, поинтересовался я. Она засмеялась и сказала: «Ответила в его же духе, смешливо – "Всякая"»

Об этом факте Екатерина Михайловна не написала в мемуарах. Не найдете вы этого доказательства «жуирства» Булгакова и в книгах о нем. Но разве все эти мгновения жизни не интересны нам?

4. Арбат ул., 4 (с.), – дом генерала и просветителя А. Л. Шанявского, мебл. комн. «Гуниб», а затем – гостиница «Столица» (1900-е гг.). Здесь в разное время жили многие литераторы, составившие ныне славу нашей литературы. Здесь жил, в зените своей славы, поэт и переводчик Константин Дмитриевич Бальмонт, поэт и прозаик Иван Алексеевич Бунин, художник, сценограф, график Николай Николаевич Сапунов и многие другие.

Иван Бунин останавливался здесь в начале 1890-х, ибо не жил, а пока наезжал в Москву. Позже будет жить в Первопрестольной, по моим подсчетам, в десяти домах (см. Приложение № 2). Но отчего в гостинице «Столица» (а она располагалась на 2-м этаже этого дома) поселился в 1901-м давний москвич Бальмонт? Так вот, как гласят воспоминания, поэт прятался здесь от властей, точнее – от полиции.

Поэт и переводчик Константин Бальмонт

Дело в том, что после знаменитого разгона революционной демонстрации в Петербурге у Казанского собора Бальмонт 14 марта 1901 г. на благотворительном петербургском вечере прочел «бунтарское» стихотворение «Маленький султан».

«То было в Турции, где совесть вещь пустая. // Там царствует кулак, нагайка, ятаган, // Два-три нуля, четыре негодяя // И глупый маленький султан».

Все поняли тогда: «султан» – это Николай II. Возникло обвинительное «дело» о чтении бесцензурного произведения, которое рассматривалось в Особом совещании департамента полиции. А поэт, не дожидаясь обыска в своей петербургской квартире, тайно сбежал в Москву, где и попытался спрятаться в гостинице. Увы, его нашли и здесь и 20 мая постановили: выслать поэта из двух столиц с запретом жить даже в университетских городах. Поэт решил укрыться в курском имении Сабашниковых, потом – в эмиграции. Но удивительно другое: друзья, литераторы Москвы, несмотря на запреты и слежку, устроят ему пышные проводы, как раз рядом – в ресторане «Прага».

Наконец, в этом же доме (стр. 1) жил в 1900-е гг. поэт-символист, критик, издатель и мемуарист Сергей Алексеевич Соколов (Сергей Кречетов). Позднее, после революции 1917 г., здесь жил также прозаик, литературовед, фольклорист Сергей Константинович Шамбинаго и его жена – Татьяна Алексеевна Шамбинаго-Василенко (урожд. Шевалдышева), в семье которых с 1929 г. неоднократно бывал писатель М. А. Булгаков. А в 1950-е гг. в этом доме проживала поэтесса Мария Алексеевна Муромцева.

5. Арбат ул., 9 (с.), – Ж. – в 1870−80-е гг., в дворовом строении дома – мемуаристка, литератор, племянница Льва Толстого Елизавета Валерьевна Оболенская. Сюда писатель часто заходил, оставался обедать, беседовать. Однажды Оболенская обронила здесь поговорку: «В здоровом теле – здоровый дух». Писатель нахмурился: «Я не люблю эту поговорку, – сказал. – В здоровом теле редко бывает здоровый дух. Чем здоровее тело, тем меньше духовной жизни…» И ведь граф, думается, не шутил…

Что касается «духов», то Толстой, возможно, и рассказывал здесь историю, которая с ним приключилась в молодости. Он записал ее. Как однажды, в юности, он почти умирал от болезни. И ночью в больнице к нему пришла какая-то старушка. Положила руку на лоб и сказала, что умирать ему еще рано: «Ты поживи! Тебе еще предстоит стать знаменитым писателем!» Утром он стал расспрашивать врачей про нее, описал ее внешность, одежду. Оказалось, пишут, эта пожилая женщина умерла неделю назад на той же койке, на которой лежал тяжелобольной будущий писатель. Такая вот история.