– А ты смотри правде в глаза. Себя не обманывай. Мужик должен получать удовольствие от работы. Денег нам с тобой платят – слесарь больше получает. Обещают в следующем году повысить, сделать полицию. Были ментами, станем понтами. Так за каким лешим ты на службу ходишь и сутками тут торчишь на мероприятиях оперативно-разыскных? Вспоминай, когда ко мне отправляют кандидатов на службу или стажеров, какой первый вопрос я всем задаю?

– За каким хреном ты сюда приперся? Чего ты хочешь от службы?

– Верно. И если ответствует юноша младой со взором горящим, что, мол, хочу сделать мир чище, то я советую ему пойти в дворники. Единственные люди, вкупе с уборщицами, кто действительно делает мир чище. Остальные лишь гадят. Вот и ты мне напомнил тех младенцев, рвущихся на оперативную работу. Пошел на амбразуру, мол, возьмите меня, дяденьки, со шпионами бороться! Мозги совсем высушил шпионскими фильмами? Лучше подумай, о чем будешь докладывать по делам. Ничего же не делал. Думал, что все! Я не мент, я – чекист! Хрен тебе! Трудись тута, а не тама!

Кушаков с облегчением бросил ручку на стол, закрыл папку с документами, отодвинул от себя, откинулся в кресле, посмотрел в потолок и решительно проговорил:

– Я им докажу! Я им покажу!

– Что им покажешь? Фигу в окно? Или свой голый зад? – усмехнулся Романов. – Они тебя отшили, послали. Умойся, успокойся и иди дальше по жизни. Вот если бы ты в кадры попытался перевестись, я бы тебя понял и позавидовал. В восемнадцать ноль-ноль закрыл рот, запер сейф, рабочее место убрано, выдавил слюны на печать, затворил дверь в кабинет, и домой к жене под бок! Красота! А так – там опер, здесь опер. Смысл менять шило на мыло? Здесь ты опытный, уважаемый, всех и все знаешь. А там салабон зеленый. Все с нуля. У тебя толковая агентура среди бандитов имеется. Тебя знают, что не подличаешь, не крысятничаешь. Мент в законе, слово держишь. А там? Там и контингент иной. К ним с подходцем надо. В рыло не дашь запросто. Скучно. Тошно. Душе негде развернуться.

Кушаков, казалось, не слышал напарника. Невидящим взглядом глядя сквозь него, он процедил:

– Я им докажу! Они меня возьмут на службу!

– М-да, – качнул головой Алексей. – Эко же тебя алкогольным одеялом накрыло-то! Ничего! Сейчас постреляешь в тире и всю злость в мишень выпустишь. Пороховой дым выбьет из тебя эту дурь. Вечером пива выпей перед сном, и поутру все забудется как страшный сон. Контрразведка контр- разведкой, а милицейские показатели, будь добр, исполни.

Кушаков открыл сейф, такой же древний, как и стол, вытащил из него многочисленные дела оперативных разработок, оперативно-поисковые дела – это когда заводится дело по «темному» делу, личные и рабочие дела на агентуру.

Романов копошился в своих бумагах, смотрел, как Кушаков с видом страдальца тупо взирает на кучу папок скоросшивателей, что громоздились перед ним, почти скрыв его макушку.

– Рома! Чего скис?

– Я-то думал, что все… – вздохнул Кушаков. – Вот и дела все сшил, опись закрыл. Написал в каждой описи: «В настоящем деле прошито и пронумеровано столько страниц. Дело сдал старший оперуполномоченный, майор милиции Кушаков». Подпись поставил, правда, без даты. Даже написал: «Дело принял». И прочерк. А теперь в каждой описи придется писать, что дело принял я у самого себя.

– Ну, и пиши. Мало ли как случается, – пожал плечами Романов.

Кушаков в раздражении бросил ручку, отодвинул от себя папку с делом:

– Понимаешь, мне кажется, что у меня за спиной все шушукаются, скалят зубы, что вот не перешел на службу. А не в «стукачи», агенты ли ты подался, Рома, у чекистов? Не вижу, но чувствую.

Романов тоже отложил ручку и посмотрел на него тяжелым взглядом:

– Мой юный друг, давай я открою тебе тайну очевидных вещей. Послушай меня, дурака старого, может, чего умного и скажу. Пока ты занимаешься самоедством и упиваешься собственными переживаниями, жалея себя, ты не видишь мира. Первое. Ты слишком о себе хорошо думаешь. Ни ты, ни я, никто вокруг нас никому не нужен. Абсолютно. Каждый из нас копается в себе, в собственных проблемах. Это в кровавом Советском Союзе всем было до всех дело. Сейчас будешь валяться с пробитым финкой животом, и все будут только перешагивать через тебя. Их будет волновать вопрос, как бы не испачкаться в той крови, что вытекла из тебя. В лучшем случае «Скорую» вызовут и в ментовку анонимно брякнут. Второе. Чужое внимание стоит денег. Все эти социальные сети несут только одну задачу – выделиться из всех, выделиться из толпы, пусть даже это будет глупость, сопряженная с потерей здоровья, частичным увечьем. Для чего? Чтобы привлечь к своей персоне внимание и общение, чтобы тебе плюсик поставили. Все озадачены только своими проблемами. В нашей конторе – чтобы месяц, квартал, полугодие закрыть с показателями, «галку-палку» в графе «раскрытие» поставить и получить за это денег для семьи не меньше, чем в предыдущем.

– Я ничего не успею, – уныло проговорил Кушаков.

– «Темнух» у тебя много?

– Не очень.

– Возьми какую-нибудь, где есть за что зацепиться, чтобы лицо, «тело» какое-нибудь присутствовало, и крути ему уши. Вон криминалисты немного освободились, и полиграф можно использовать. У меня один знакомый имеется. Должок за ним висит. Берег для себя, вдруг пригодится, но… дарю тебе! Будешь ты мне должен, а с него долг спишу. Бери криминалиста с его адской машинкой, «тело» и «дави масло». По крайней мере, будет что сказать на заслушивании. А за раскрытие «висяков» остальное простят в этом месяце. И прокурорские такие вещи дюже уважают. Поместят твой портрет на Доску почета, чтобы остальные ходили и плевали как в выскочку.

Кушаков внимательно посмотрел на коллегу и усмехнулся:

– Мужик ты вроде неплохой, но как скажешь гадость, прямо в душу!

– А это, мой юный друг, чтобы не расслаблялся. И запомни еще одну простую оперскую истину – не осуждай никогда и никого. Нарасти «броню» на душе. Даже когда с душегубом общаешься. Убил он кого-то, значит, так он считал нужным в тот момент. А тебе должно индифферентно на это. Твое дело – раскрыть преступление. Они ведь нас кормят. Не будет «блатарей», не будет нас – ментов, прокуратуры, Следственный комитет разгонять придется, адвокаты без хлеба останутся. Да и судейских тоже умножать на ноль надо. Я уже молчу про бедолаг – «дубаков» из ГУФСИНа. Все без работы останутся. А в стране кризис. Работы нет. Куда все пойдут? На баррикады? Вот и получается, что преступники – это часть государственной системы сдержек и противовесов. Вон скольких работой обеспечивают!

Романов вдруг стал грустно-серьезным и продолжил:

– Еду сегодня на машине на работу. Пробка на Кольце, стою, медленно двигаюсь, снова стою. Смотрю, на газоне какое-то движение. А там труп собаки лежит, машиной сбило. И две другие собаки – доходяги, ребра вот-вот шкуру порвут – едят своего погибшего собрата. Я перекрестился. Не дай бог до такой жизни дойти, чтобы каннибализмом заняться. Оттого и пересмотрел свою жизнь как кинопленку, в ускоренном темпе. Говорят, так перед смертью бывает. Не знаю, но она у меня сегодня проскочила, пока в пробке стоял. Понял, что у меня есть – это просто замечательно! Лишь бы хуже не было! И ты, Рома, цени и береги, что имеешь, иначе потеряешь. И плюнь, что не взяли тебя в чекисты. Забудь и иди по жизни дальше. Не оборачивайся. За спиной, в прошлом, у тебя ничего не изменилось. Что прошло, ты уже ничего не можешь изменить. Живи дальше, служи.

– Легко тебе так рассуждать, – тяжело вздохнул Кушаков. – Ты в таком позоре еще не купался.

– Ты дундук в самом деле или прикидываешься? – внимательно посмотрел на него Романов. – Уголовное дело, предательство – это позор. А что тебя не приняли – эпизод. У меня батя с детства мечтал стать военным летчиком. Не прошел по здоровью, всю жизнь на производстве вкалывал, в горячем цеху, и это с высшим образованием. Там денег просто больше всегда платили. Пальцы настолько загрубели, что уголек может из костра взять. Запах паленого мяса есть, а ожога нет. Так он до сих пор модельки военных самолетов строит. Вот такими пальцами, с помощью инструментов, клеит настолько изумительно, что диву даешься. И потеки масла на стойках шасси изображает. Где надо, и ржавчину на заклепках видать. С детства, как себя помню, клеит. Мне играть никогда не давал. Мать не пускает пыль стирать. Кисточкой из беличьих ушей смахивает сам, только сам. Больше сотни уже по всей квартире стоит. Трясется над ними как над детьми малыми. Кусок пластика, по большому счету, эти самолетики, а на самом деле – мечта детства. Порой кажется, что он с ними разговаривает, и лицо светлым становится, как будто он в полете. И книжки у меня были детские про самолеты. Отец все надеялся, что я тоже «заболею» небом. Пилотов у него много знакомых. Несколько раз в кабине летал. Ты бы видел, с каким восторгом он рассказывал о просторе, небе, как видно на сто километров вокруг. Даже когда вспоминал, было видно, что он волнуется и счастлив. Но это его мечта, не моя. Я летать боюсь страшно, пока поллитру в себя не забью, не переступлю порог аэропорта. Там еще пивом «отполирую», и все, мое тело готово к полету! Ладно! Не жалей себя, Ромка! Цени что есть. А есть у тебя служба – работа, приличная зарплата, по гражданским меркам, подполковничьи лычки впереди и ранняя пенсия. Тоже неплохо, кстати. Тебе всего сорок пять, а ты уже пенсионер! Мечта! Здоровья, правда, немного осталось, но зато пенсия присутствует.

Романов набрал номер знакомого криминалиста-полиграфолога, коротко переговорил с ним и, отключившись, повернулся к Кушакову:

– Человек очень занят. По уши. Нарасхват. Но ради меня через два дня готов помочь тебе. Вызывай пассажира на 14.00 в экспертно-криминалистический центр, завтра – вопросы на стол эксперту. Работайте, мой юный друг, творите!

Кушаков вздохнул, открыл папку с «темным делом» с «потеряшкой» – пропавшим без вести, и начал набирать вопросы для опроса на полиграфе.

Полиграфологи на вес золота. К ним записываются за три-четыре месяца вперед. И не факт, что попадешь в назначенное время. Нередко случается, что втискивают более срочное или по указанию начальства более важное дело. Только Романов, который, казалось, знал в ГУМВД всех и вся, мог вот так, запросто, вне очереди залезть, не ходя на поклон к руководству.

Кушаков набирал текст вопросов, а мысли его были далеко. Он вновь и вновь возвращался к тому, что его несправедливо обидели и не взяли на службу. Он же так надеялся! Он был уверен! Самое страшное – посеять надежду, внушить ее вместе с уверенностью в исходе дела, а затем растоптать. Мечту, надежду, вот так, вдрызг, с размаху, как мокрым кованым сапогом по китайской вазе династии Мин! В крошку, в пыль, в дым, в прах! Тех, кто обманывает мечту, стрелять мало! Лучше бы самого расстреляли, это было бы честнее.

За такими думами Кушаков продолжал набирать вопросы, поглядывая в показания жены потерявшегося, она же и заявила о пропаже дражайшего супруга.

Прошло три дня. Кушаков снова сидел в кабинете со своим коллегой. Расстроенный, небритый, взъерошенный, под глазами темные круги. Романов же, напротив, был благодушен, помешивал чай в стакане в подстаканнике с символикой железной дороги, сбоку свисала нитка с биркой от чайного пакетика.

– Ромчик! Знаешь, что чай можно пить целый день перед коллегами на работе и никто тебе не скажет худого слова? – вдохнув аромат свежезаваренного чая, спросил он.

Кушаков включил компьютер, достал из сейфа папку с делом и буркнул:

– Пей на здоровье. Чай не входит в список запрещенных препаратов.

– И опять же ты прав, Рома. Но не буду. Ну, давай рассказывай, как Полиграф Полиграфович поживает? Тетку раскрутил?

– Раскрутили на свою голову, – неопределенно махнул рукой Кушаков.

– Не понял. Поясни. Дело раскрыл?

– Раскрыли. Лучше бы и не раскрывали, – уныло проговорил Роман.

– И чего так? Раскрыл «глухаря» – честь тебе и почет. А ты, вместо того чтобы метнуться в лавку или лабаз за бутылкой мне, сопли по документам размазываешь толстым слоем. Глаголь. Внемлю.

– На полиграфе пошло все как по нотам. Как только жена увидела полиграф, провода, тут же по стеночке и стекла. Усадили мы ее в кресло. Твой товарищ опутал ее проводами, камеру включил. Начал задавать контрольные вопросы, а потом вопросы по делу. А там уже и полиграф не нужен был. Сама как на духу все рассказала. Муж – пьяница буйный. Поколачивал ее и детей. Вот в очередной раз бросился на нее за то, что не дала денег на «продолжение банкета» его души, она схватила нож, а муж на него и напоролся. – Кушаков был взволнован, расстроен, эмоционально входил в пике, рассказывая, заново переживая эмоции допроса жены-убийцы. – Потом она погрузила тело на санки и вывезла со двора. Рядом был заброшенный дом, там и спрятала мужа. Через два дня написала заявление о пропаже супруга. А по весне перепрятала труп. Закопала в овраге. Все рассказала как на духу. Чистосердечные показания, одним словом. Мы с криминалистом сидим, переглядываемся. Она показала плохо сросшуюся руку, а у меня комок в горле застрял.

– Криминалист, твой друг, сам не в своей тарелке. Говорит, мол, если бы не камера, что писала все, то и хрен бы на этого злыдня. А тут… Эх! Поехали на место, дежурную группу взяли. Все показала, выкопали что осталось…

Кушаков замолчал, потом громко стукнул от отчаяния по столу.

Романов отхлебнул чай, посмотрел на него:

– Рома, у меня что-то файлы в голове не сходятся. Убийцу поймал. Дело раскрыл. Тухлое дело. Говорил же тебе, никогда не погружайся в ситуацию, всегда будь над ней, управляй ею. Либо ты управляешь ситуацией, либо она тобой. Иного не дано. А пока ты внутри ее, ты не сможешь быть рулевым. Точно так же, как и с чекистами. Не взяли тебя на этот корабль, ты и сопли распустил. И здесь точно так же. – Он глянул в окно, потянулся сладко, длинно. – У пруда бы сейчас баньку да румяную в предбаннике Маньку…

По итогам месяца Кушакова на собрании отдела похвалили. Начальник отдела, которого все называли «Петрович», поднял Романа, отметил как лучшего. Коллеги же недобро на него посматривали. Отдел занимался розыском. У кого-то имелись результаты поиска и поимки преступников, у кого-то не очень. Но все были наслышаны, как Романов подарил Кушакову свидание с полиграфологом. Оттого и неприязнь сквозила. Не копытя землю, без засад и бессонных ночей, вот так, на блюдечке, раскрытие «темнухи», где убийцей оказалась затурканная жизнью и мужем-алкашом несчастная женщина. Но статистика – дама сухая, без всяких там эмоций. Поэтому в графе «раскрытые убийства» у отдела добавилось на одну единичку больше.

И снова за спиной у Кушакова выросли крылья. Он начал активно наверстывать упущенное время. Загонял себя по встречам, допоздна засиживался на работе, перешел на учащенный график встреч с агентурой. На одной из встреч с агентом, из мелких жуликов, по фамилии Ушаков, кличка в криминальных кругах Ушак, тот с ехидцей в голосе спросил:

– А что, Роман Анатольевич, на базаре мают, что не приняли тебя в штатные дзержиновцы, не дали масть поменять.

Они сидели за обеденным столом на кухне явочной квартиры. Кушаков тяжелым взглядом посмотрел на Ушака, резко приподнялся, обеими руками схватил агента за затылок и со всего размаха впечатал лицо в столешницу. Нос, губы всмятку, по поверхности потекла кровь вперемешку с соплями и слюной. Не отпуская головы, он наклонился и зашипел в ухо Ушакову:

– Слышь, сявка, ты сам успокойся и остальным передай, что вас мои дела не должны интересовать, а вот ваши меня очень даже. Будете шипеть у меня за спиной, пересажаю всех поодиночке, а на зону передам, что вы у меня в агентах «шестерками» бегали. Ты меня понял, тело? Ну?

– Понял. Отпусти, мент, – прошипел тот сквозь разбитые губы.

Майор резко отпустил его, встал, подошел к раковине и начал мыть руки, поглядывая на агента. Ушак медленно, опираясь о стол обеими руками, поднял голову, осторожно ощупал лицо, нос, губы, залез в рот грязным пальцем, потрогал зубы, десны и, сплюнув кровавую струю на стол, процедил:

– Ну, ты и гад, майор!

Кушаков бросил ему под нос мокрую тряпку:

– Поговори у меня еще. Добавлю. А потом пришью нападение на сотрудника. Вытирай за собой!

Ушак начал лениво тереть стол, размазывая месиво по поверхности.

Роман с брезгливой миной на лице наблюдал за ним, а потом полез в карман, достал деньги и бросил на стол, прямо в лужу из крови:

– На! За наводку спасибо. Про все остальное – не твое дело. Жду через неделю здесь же!

Ушак сгреб испачканные деньги, сунул в карман брюк, обулся в коридоре и молча вышел, хлопнув входной дверью.

Роман прошел в ванную, прополоскал тряпку и начал вытирать стол, долго, тщательно, не пропуская ни одного кровавого пятнышка. С мылом промыл тряпку, поправил стулья и, удовлетворенно кивнув, покинул явочную квартиру.

Он шел по городу, периодически проверяясь, нет ли за ним хвоста. Понятно, что его не могло быть, но это уже в крови, как у любого оперативного сотрудника. Начинал Роман службу как «разведчик наружного наблюдения», не один год «оттоптал», наблюдая за фигурантами, прежде чем перевелся в уголовный розыск, и, как вести контрнаблюдение, прекрасно знал. Для этого нет необходимости крутить головой и присаживаться внезапно, якобы завязывая шнурки, есть масса витрин в большом городе, и стекла, зеркала припаркованных автомобилей прекрасно отражают всю обстановку, что творится у тебя за спиной.

Зашел в кофейню по пути. Он любил заглядывать сюда. Вкусный кофе, бесплатный доступ в интернет. Сел за свободный столик, достал смартфон, подключился к интернету и начал просматривать почту. Выскочила реклама, предлагающая туристические поездки в Англию. Роман попытался закрыть ее, но неосторожное движение пальца перебросило его на сайт туристической компании. Красивые фото Тауэра, Букингемского дворца, Трафальгарской площади.

Он внимательно рассматривал фото, потом отложил в сторону смартфон, потянулся к кружке с кофе, сделал глоток, бросил взгляд на экран, где застыла картинка с развевающимся флагом Великобритании, быстро допил и, рассчитавшись, вышел. Вернувшись на работу, Романова в кабинете не застал, опера ноги кормят.

Стал писать справку о встрече с агентом. Периодически вставал, прохаживался между столами от двери до окна, посматривая на часы. Время тянулось медленно.

С трудом заставил себя закончить справку о встрече. Отнес секретарю на регистрацию и на визирование начальнику отдела.

Сам же в смартфоне начал просматривать предстоящие в городе культурные мероприятия. Его интересовали лишь те, где будут задействованы иностранцы. Искать долго не пришлось. С передвижной выставкой приезжала группа англичан. Кушакова мало интересовало искусство, а тем паче современное. Да и заметка была маленькая, значит, не событие городского масштаба и народа будет немного. А это означает, что и контрразведки будет немного, а то и вовсе будет отсутствовать.

Это в советское время, когда сибирский город был закрыт для посещения иностранцев, каждое прибытие какой-нибудь делегации – целое событие. Все силы местных чекистов и милиции бросались на сопровождение иностранцев. А сейчас – вполне рядовое событие, обыденное. Приехали, показали картинки свои, покатались по городу, напоили, накормили, а затем уехали.

Роман посмотрел, где будет проходить выставка, и усмехнулся. Хорошо знал этот бывший Музей Ленина, сейчас – Культурно-исторический центр современного искусства. Знал, где и как расположены камеры наблюдения доисторического происхождения. В залах полумрак, освещены только экспонаты, камеры аналоговые следят только за тем, чтобы не попортили или не сперли выставленные работы. А по углам вообще сумрак.

Он от возбуждения потер руки. Налил себе кружку растворимого кофе, уставился в окно и, отхлебывая, шепотом несколько раз произнес, еле сдерживая эмоции:

– Я вам покажу, как надо работать. Всем покажу! Вы у меня их тепленькими возьмете. И потом сами будете умолять перейти на службу.