Глава 1

– Степан Иванович, узнаёте автора? – показал я Шешковскому письмо анонима.

Быстро пробежав глазами по тексту, он не раздумывая утвердительно кивнул и выдал заключение:

– Его сиятельства графа Разумовского сии труды Ваше Величество, ошибки быть не могёт, не одну дюжину таких бумаг довелось прочесть! – вернул он мне документ.

– Можете ещё что-нибудь добавить? Например, про возможные обстоятельства написания или про самого графа, вы ведь должны неплохо его знать? – уточнил я, положив письмо на стол.

– Чаю я, Ваше Величество, в большом душевном смятении находился Кирилл Михайлович зачиная энто дело. Вона как буквы отплясывают на первых порах, не мудрено даже попутать с кем-нибудь. Однако ж, опосля, чутка пониже, мысли крепость обрели и тута уже без промаху, его рука. А что до всего прочего, догадаться немудрено. У его сиятельства чутьё на энтакие обстоятельства, почище чем у гончей на зайца, дай бог кажному. Он и при Петре Федоровиче остался при чинах и почёте, и к делу Екатерины Алексеевны примкнул аккурат перед зачином, и опосля её кончины вона как выкрутился!

– Благодарю вас Семен Иванович, – кивнул я ему и добавил, – вот и до Петербурга очередь дошла, как я и говорил. Поэтому будьте готовы, в ближайшее время отправляемся в путь. Можете быть свободны!

Шешковский направился к двери, а я повернулся к стоящим у карты Доброму и Стенбоку, и поинтересовался:

– Какие будут мысли по этому поводу господа?

Добрый движением руки предложил начать Стенбоку и фельдмаршал, прокашлявшись, взял слово:

– Не могу назвать себя мастером тайных предприятий Ваше Величество, но здесь двух мнений быть не может – это завуалированное предложение начать какую-то хитрую игру с Петербургом. С реалиями при дворе императора Алексея я, естественно, не знаком, однако, на мой взгляд, происходящее явный признак того, что определенные силы начали понимать слабость своих позиций и решили сыграть на опережение. Хотя делать сейчас какие-либо поспешные выводы я бы поостерегся, слишком всё неопределенно!

Покачав одобрительно головой, я перевел взгляд на Доброго.

– Мутное дело, – скептически скривился он, – даже если Семен Иванович прав и это накарябал Разумовский, то сразу возникает первый и наиглавнейший вопрос – кого на этот раз решил продать этот хитрожопый крендель? Своих подельников из совета нам или наоборот? А узнать правдивый ответ на него, мы сможем только оказавшись в Питере и засунув ему горячую кочергу в одно интересное место. Но есть и положительный момент, чем быстрее замочим там всех козлов, тем лучше, а то уже достала вся эта канитель. Главное не оказаться при этом в качестве почетных гостей подвалов Петропавловской крепости!

– На счет последнего спорить сложно, – усмехнулся я, – что же касается авторства письма, то Шешковский скорее всего прав. Письмо подписано «поджигатель Стамбула граф Крымский», а подробности этого дела, кроме Потемкина, знала только Екатерина Алексеевна. Но…, Потемкин рассказывал, что в ходе того совета у императрицы, когда он приехал с мирным договором из Бухареста, зачитали письмо Шереметева, где говорилось о пожаре в Стамбуле, и заодно в разговоре упомянули меня в связи с побегом из-под стражи. Значит, можно предположить, что кто-то из присутствовавших на совете связал меня с пожаром. Кто это может быть? – принялся я рассуждать, – Вяземский под арестом, Голицын давно в отставке, да и неспособен на такое, мозгов не хватит, то же касается и Чернышева, а Григорий Орлов умер. Остаются Разумовский и Панин, сюда же можно добавить Алексея Орлова, с которым мог поделиться информацией брат. Последние двое, учитывая историю наших взаимоотношений, авторами быть не могут, поэтому всё сходится!

– Именно это я и имел ввиду, когда сказал, что дело мутное, – развел Добрый руками, – ведь учитывая количество и личности возможных посвященных, выводы Шешковского о душевном состоянии Разумовского можно трактовать довольно широко. Хотел писать, но боялся или не хотел, но заставили, а может ещё какая-нибудь совершенно невероятная херня!

– И опять не поспоришь, вариантов действительно предостаточно, но и от дезинформации почти всегда есть польза. Хотя делать однозначные выводы, как верно отметил Карл, пока рано. Главное, что теперь понятен наш ближайший план действий. Мы с тобой выдвигаемся в Кёнигсберг и там дожидаемся ответа из Петербурга, дальше действуем по обстановке. Вы Карл, – посмотрел я на Стенбока, – держите связь с венграми и наводите порядок в княжестве, все инструкции у вас имеются. Да, сестру императора Иосифа с мужем я заберу с собой, решение по их дальнейшей судьбе приму позже. Выезд через десять дней!

***

Ни мне, ни спецназу десяти дней на подготовку к выезду, естественно, не требовалось, но я собрался тащить с собой бывшую польскую королеву, а на дворе стояла, пусть и не сибирская, но всё же зима. Поэтому, подумал я, пусть подготовят всё, как надо, время пока терпит, главное, чтобы в дороге потом не возникло проблем.

Подготовка шла своим чередом. Добрый готовил к выходу свой полк с довеском в виде парочки экипажей для Марии Кристины и Альберта Августа, а я продолжал неравную борьбу с корреспонденцией и буквально перед нашим отъездом поступило два прелюбопытнейших письма. Автором первого оказался мой старый знакомый по Бухаресту, австрийский посол при дворе турецкого султана граф фон Тальман. Он времени зря тоже не терял и уже занял кресло министра иностранных дел. Скользкий и неприятный тип, но точно не дурак, вспомнил я наши с ним переговоры, с этим нужно держать ухо востро.

Граф с первых строк письма рассыпался мне в дифирамбах и целую страницу извел на проведение исторических параллелей между взятием мной Константинополя и Венской битвой столетней давности, в ходе которой турки были отброшены из-под стен австрийской столицы и прекратили дальнейшую экспансию (хотя насколько я помнил, главную роль в той битве сыграли не австрийцы, чей император свалил из осажденного города, а поляки Яна Собесского). После этого долго и пространно рассуждал о целесообразности налаживания коммуникации между двумя великими императорами новых Восточной и Западной Римских империй, и лишь в конце письма аккуратненько намекнул, что император Иосиф был бы весьма признателен мне за информацию (если я ей, конечно, обладаю) о судьбе его сестры с мужем.

Перечитав письмо на несколько раз, я так и не пришел к окончательному выводу, что же это за хрень. Попытка со стороны Иосифа принизить мой статус перепиской через своего министра, желание запудрить лестью мозги и добиться освобождения сестры или же начало очередной хитроумной комбинации (если прибавить к этому активность представителя императора в рейхстаге). Однако, как в таком случае стыкуется первое со вторым, абсолютно непонятно. Ещё один ребус на мою голову, хотя пора бы уже к этому привыкнуть, в политике по другому не бывает.

Ответ в Вену ушел за подписью барона фон Корфа. С таким же мутным содержанием (ни о чем и обо всём) и главной мыслью – хотите получить конкретный ответ, пускай ваш император потрудится и обратится к императору Ивану лично и со всем уважением. А вот второе письмо, вложенное внутрь послания от командора из Константинополя, оказалось намного более конкретным и многообещающим.

***

Послание выглядело достаточно объемным, но если исключить из текста всё цветастое восточное славословие, предысторию ситуации и переложить на простой язык, то получится, что пока ещё правитель Палестины и Сириинаписал совсем немного –«Очень нужна помощь, выручайте люди добрые, иначе по весне будет мне полный секир башка. В ответ могу предложить вечную дружбу и санджаки (области)Латакия и Халеб».

– Зашевелился гадюшничек! – констатировал Добрый, закончив чтение письма Захирааз-Зейдани, переведенное Аббасом с арабского.

– Это точно, – усмехнулся я, после его слов, – судя по его рассказу веселуха в самом разгаре, только у меня нет никакого желания ввязываться в неё. Война всех против всех дело неблагодарное, а нам и так есть чем заняться, у самих страна разодрана на куски!

– Оба на, – удивленно посмотрел он на меня, – и даже Латакия тебя не прельщает. Забыл, что ли, какие там благодатные места?

– Места действительно неплохие, только хлопотные. Как думаешь, почему именно эти территории он предлагает?

– Судя по тому, что этот Захир араб-суннит, а на предложенных землях, по идее, должно проживать большое количество христиан, алавитов и прочих неверных, то логика здесь проста. Расплачиваться чем-то нужно, а расставание с этой землей в таком случае выглядит меньшим из зол! – пожал плечами Добрый.

– Правильно мыслишь. А еще, насколько я помню, Халеб или как нам привычней – Алеппо, это крайний регион в котором проживают арабы. Дальше на север только турки, курды и армяне, да и там их наверняка предостаточно. Если добавить к этому то, что Алеппо один из крупнейших городов и экономических центров бывшей Османской империи, думаю, что именно там борьба за власть ещё не закончилась, а скорее всего ещё даже толком не начиналась Поэтому, запустив туда нас, Захир решает сразу две задачи, получает под боком теоретически спокойную территорию, имеющую экономические связи с большим северным соседом, и заодно прикрытие для Палестины от беспокойных северных соседей. Остаётся сущая мелочёвка – добиться в этом клубке змей мира и процветания. Если знаешь другие способы решить эту проблему, кроме как немного или, что более вероятно, много повоевать, я весь внимание!

– Ясень пень без войны никаких вопросов там не решить, только и оставлять без внимания такой регион мне кажется недальновидным. Мы ведь и так туда уже практически влезли, от Палестины до Константинополя рукой подать, и игнорирование угрозы мамлюков потом гарантированно вылезет нам боком. Таких нужно давить в зародыше! – хлопнул Добрый кулачищем по ладони.

– Без сомнений, – развел я руками, – просто, прежде чем заходить в такие места, нужно точно знать, как оттуда выйти, когда приспичит, а лучше вообще исключить такую возможность. Восток дело ведь тонкое, сегодня договорились, а завтра ситуация поменяется и захотят передоговориться. Какие с нами, с неверными, нахрен честные договоры, так, видимость одна. И даже если сам Захир решит придерживаться договорённостей, никто ведь не вечен, а ему уже за семьдесят. Завтра сам помрёт или кто поможет, и всё – прошу с вещами на выход. Территория, это ведь не просто земля, это люди и ответственность за всё, что там происходит, значит придётся за неё биться, а против неверных сунниты могут и объединиться, забыв о прежних распрях. Оно нам надо? Нет. Но и новоявленная Египетская империя нам тоже не в жилу. Пусть мамлюки сидят возле своих пирамид и не отсвечивают или, если неймется, поворачивают лыжи на юг и пробуют на зуб джунгли!

– Ну расколбасим мы их разок, залижут раны и опять ведь полезут, – с сомнением прищурился Добрый, – придётся по новой вписываться. В таком случае лучше иметь там свою базу!

– Вот, – поднял я указательный палец, – в самую точку, только базу не сухопутную, а военно-морскую. Все дороги из Египта в Палестину идут вдоль моря, дальше пустыня, сам знаешь. Поэтому господство на море, это гарантия успешных действий на суше. К тому же флот сможет угрожать главным египетским городам на побережье и тогда им будет уже не до Палестины. Но самое главное, флот должен сам защищать свою базу, чтобы не пришлось держать большой сухопутный контингент и не зависеть от воли местных царьков, а достичь этого можно только одним способом…

– Нам нужен Кипр! – догадался Добрый и лицо его расплылось в улыбке.

***

По правде говоря, мысль о Кипре возникла у меня безотносительно просьбы правителя Палестины и была естественным продолжением наших действий в регионе. Командор в своем письме проинформировал меня об успехах и ему было чем похвалиться. Флот без проблем взял под контроль острова Эгейского моря с греческим населением и даже совершил настоящее, с точки зрения рыцарей ордена, чудо – вернул контроль над островом Родос и древней цитаделью госпитальеров. Хотя здесь, с учетом наличия сильного гарнизона и преобладания турецкого населения, артиллерии линейных кораблей и штурмовым подразделениям пришлось достаточно серьезно потрудиться. Кроме того, всё западное побережье Малой Азии и полуостров Пеллопонес тоже перешли под мою руку, сделав Эгейское море внутренним морем империи. Таким образом, из всех бывших османских владений в Средиземном море, только острова Крит и Кипр оставались пока вне моей юрисдикции и весной это недоразумение следовало непременно исправить. Поэтому здесь наши устремления входили в унисон с чаяниями правителя Палестины и позволяли откликнуться на его просьбу, сделав должником, просто продолжая заниматься своим делом и ничем особенно не рискуя.

В столице, по словам командора, тоже всё шло лучше некуда. Провалов в снабжении огромного мегаполиса удалось избежать, а множество новых строительных объектов позволили обеспечить малоимущих горожан работой. Контакт с Константинопольским патриархом он наладил, а возвращение крестов на Святую Софию вознесло авторитет православной церкви на новые-старые высоты и компенсировало ему утрату власти светской. Поэтому здравицы в мою честь звучали регулярно и в каждом храме.

Что же касается состояния военной организации, то фон Клаузевиц, как мы и планировали, расширил штат Первой штурмовой бригады на тысячу человек и успешно обкатал пополнение на Родосе, а также набрал четыре батальона из балканских славян, включив их в состав Мариупольского драгунского полка, благополучно добравшегося до Константинополя с пленными австрийцами. Таким образом, с учетом рыцарей, пехоты и драгун сеньора Гильяно, силы Константинопольского гарнизона составляли уже около тринадцати тысяч штыков и сабель, а значит для операции на Кипре и действий в Палестине я мог спокойно, не рискуя безопасностью города, использовать не менее шести тысяч бойцов. Этого количества было вполне достаточно для претворения в жизнь моего плана.

***

Свою очередную, уже даже не помню какую по счету, резиденцию, я покинул двадцать первого января, однако в Кёнигсберге мы оказались только восемнадцатого февраля, то есть через три с половиной недели. С Балтики пришла оттепель с дождями, превратившая зимние дороги в грязные, илистые реки, и триста с копейками километров от Бреста стали сплошным мучением, учитывая наличие в составе конвоя гужевого транспорта. Хотя и просто верховая езда в такой ситуации оказалась удовольствием ниже среднего.

Тем приятней и теплее оказался прием, устроенный мне в бывшей столице Тевтонского ордена. Моя липовая родословная, восходящая к Курляндскому ландмейстерству ордена, делала меня в глазах пруссаков в доску своим, а «скандинавские указы» об уравнивании сословий, свободе предпринимательства и обязательном образовании для детей уже успели заслужить одобрение большинства населения и дали новый импульс развитию и так не бедного региона. Кёнигсберг ликовал!

Организовавший торжественные мероприятия бургомистр города Теодор Готлиб фон Гиппель оказался на удивление молод (на мой стереотипный взгляд) для человека, занимающего такую непростую, можно сказать – геморройную, должность. Но судя по его спокойным и уверенным действиям и общему уровню организации мероприятия, находился градоначальник явно на своём месте. Ещё больше он удивил, обратившись ко мне на чистейшем русском языке. Оказалось, что фон Гиппель достаточно продолжительное время прожил в Петербурге и отзывался о «русском» периоде в своей жизни исключительно в превосходных тонах. И вообще, Теодор оказался весьма приятным и располагающим к себе собеседником, обладающим отличным кругозором. Понятно, что я ещё продолжу к нему присматриваться покуда нахожусь здесь, но лучшего кандидата на должность моего наместника в Пруссии найти будет практически невозможно.

Что же касается выбора очередного пристанища, то здесь всё оказалось проще простого. Куда ещё приземлить пятую точку императору, прибывшему на Королевскую гору, как не в Королевский замок. Горы в городе, конечно, не оказалось, однако высокий холм у места слияния двух рукавов реки Прегель, на котором и расположился замок, наличествовал.

Комплекс древних и не очень сооружений внушал неподдельное уважение. Главная замковая башня и сама имела высоту с двадцатиэтажный дом, а на вершине холма вообще создавала впечатление небоскрёба. Впрочем и все остальные элементы огромного замка, непрерывно перестраивавшегося на протяжении нескольких сотен лет и превратившегося в итоге из оборонительного сооружения во дворец, тоже оказались ей под стать. Но в отличии от новоделов типа «Зимнего» в Питере, здесь отсутствовал куртуазный блеск эпохи просвещения, но сохранился мрачный дух сурового рыцарского минимализма. Всё по моему вкусу.

Отдохнув денёк с дороги, немного побродив по замку и осмотрев город в сопровождении фон Гиппеля в роли экскурсовода, я не стал долго раздумывать над продолжением программы. Учитывая неопределенность наших дальнейших планов и отсутствие необходимости дожидаться приезда гостей, уже на следующий день в Замковой церкви прошла моя коронация, как первого настоящего короля всея Пруссии (а не «в Пруссии»), и в городе снова развернулся во всю ширь всенародный праздник за казенный счет.