Телефон на столе сначала неуверенно щелкнул, а затем зазвонил. Генерал безмятежно приложил трубку к уху. Однако уже первые слова, прозвучавшие в наушнике, кардинально изменили его настроение и внешний вид. Он сник, опустил голову на левую руку. Освободившись из объятий правой руки, бесшумно на стол легла телефонная трубка. В ней всё ещё звучали какие-то слова, которые его уже больше не интересовали.
Генерал долго молчал и наконец поднял голову.
– Согласно приказу Верховного, сегодня утром казнили генерала моего друга детства. А я так надеялся. – Он обнял обеими руками голову.
– Как так?! – вырвалось у Григория.
– На его участке фронта немцы прорвали оборону. В результате несколько наших дивизий попали в окружение. Трибунал вынес смертный приговор. Перед казнью ему разрешили проститься с женой. Она выдержала две минуты, после чего ее прямо из тюрьмы увезли в больницу для умалишенных. Остались несовершеннолетние сын и дочь.
– Не понимаю, зачем расстреливать своих? Могли бы разжаловать и под чужой фамилией отправить в штрафбат. Еще повоевал бы.
– Как видишь, законы войны не всегда совпадают с логикой жизни.
Он помолчал. Затем, словно очнувшись от какого-то наваждения, поднялся из кресла и заговорил уже совсем иным тоном.
– Сегодня – нет, завтра – маловероятно. Послезавтра в десять… у меня вместе с Северовым. А в ночь с субботы на воскресенье – операция.
Григорий обратил невольно внимание на то, что, формулируя указание, генерал умудрился обойтись без единого глагола.
«Может быть, и правильно, – подумал тогда он. – Ведь и так все понятно».
Григорий посмотрел на часы и очень удивился. Если верить стрелкам, прошло меньше десяти минут, а событий в его сознании промелькнуло множество.
Странно было и то, что Северов за это время успел разложить на столе более половины документов, хотя действовал достаточно энергично и лишь изредка останавливался, подыскивая нужную страницу в выстроенной им схеме.
Григорий не стал нарушать ход его мыслей.
Вернувшись тогда после разговора с начальством в свой кабинет, он заперся и огляделся. Два стола у окна, выходящего на площадь, словно быки, тупо уперлись друг в друга. В открытую форточку потянуло утренней свежестью. Он опустился в кресло, изношенные части которого приняли нежданно свалившийся на них груз отнюдь не безмолвно.
Мягкое погружение в сон – процесс приятный, а после тяжелого рабочего дня – приятный вдвойне. Спящий не ведет счет времени. Когда он открыл глаза, день был уже в разгаре, но в комнате царил мрак от табачного дыма, в облаках которого Григорий с трудом различил силуэт своего коллеги по кабинету.
Тот сидел за своим столом, листал толстое дело и непрерывно дымил папиросой. Перед ним на столе лежали две пустых и одна открытая пачка. Читал он с увлечением, не отрывая глаз от страниц и не поднимая головы.
К коллеге Григорий относился с должным уважением, хотя фамилия Маркевич вызывала у некоторых коллег смутные и плохо объяснимые сомнения. Смягчало ситуацию имя Семен, одинаково любимое как на Украине, так и в России, и в Белоруссии. Жили Маркевичи по рассказам Семена в небольшом домике в пригороде Минска. Отец умер рано, оставив о себе в памяти сына модные в то время усы, закрученные с обеих сторон. Мать посвятила остаток жизни музыкальному воспитанию детей города, в том числе и своего сына. Тот, правда, больше интереса проявлял к познанию тайн радио. В результате музыкальную школу Семен закончил с оценкой «хорошо», а курсы радистов – с отличием.
На этом безмятежная пора в жизни Семена закончилась. За две недели до начала войны учительница музыки, возвращаясь с работы, вставила ключ в дверной замок и упала замертво.
Семен еще не успел справиться с мыслью о том, что остался в этом мире почти один, как грянула война. Немецкие войска так стремительно рвались на Восток, что он едва успел вскочить в последний вагон последнего поезда, уходившего в Москву.
Освободившись от сна, Григорий поднялся из кресла и, с трудом ориентируясь в сильно задымленном пространстве, открыл дверь. Долгое время находившаяся взаперти никотиновая смесь выплеснулась в коридор едким сизым облаком. Из него, словно Венера из морской пены, возник небольшого роста человек в форме полковника, который решительно направился к сидевшему за столом Семену.
– Сколько раз я писал и говорил, что курить в рабочих кабинетах запрещается, – заорал он не по росту высоким голосом.
Семен, все еще находясь во власти прочитанного, тупо уставился на офицера.
– Встать! Когда разговариваешь со старшим по званию.
– А я еще ничего не сказал.
– Тогда тем более. Встать!
– Простите, а кто вы?
– Я? Я – комендант здания полковник Бричкин.
– Бричкин? – вдруг оживился почему-то Семен. – Это вы подписались под инструкцией в лифте? Я по нескольку раз в день читаю ее с удовольствием, и поднимаясь вверх, и спускаясь вниз.
– Что?! Я не позволю шутить над комендантом здания. Вы еще все об этом пожалеете! – выкрикнул полковник, исчезая за дверью, хлопнув ею с такой силой, что шансы на благополучный исход разговора свелись к нулю.
– Что делать? – неуверенно поинтересовался Семен.
– Вопрос извечный для России, – начал философствовать Григорий, но тут же оборвал себя. – Будем ждать.
Был уже конец дня, когда оба провинившихся предстали перед усталым взором генерала.
– Вот уж от вас не ожидал! Курите в служебном помещении. А в ответ на справедливые замечания коменданта упражняетесь в остроумии!
– Никак нет, – начал уверенно Григорий. – С курением в кабинете покончили. Что же касается коменданта, – вдруг воодушевился он, – то мы были рады воочию увидеть человека, которого знали только по его подписи на распоряжении, вывешенном в кабине лифта.
Пафос искренности в речи Григория был столь убедительным, что он сам поверил в свои слова.
Чего нельзя было сказать о хозяине кабинета. Он слушал Григория и молча щурился, глядя в его сторону. Временами он обращался к лежавшему перед ним рапорту коменданта, знакомился с какой-то его частью, на секунду задумывался, после чего возвращал его на место.
От внимания Григория не ускользнул момент, когда шеф, прочтя очередной отрывок из докладной, в одном случае открыто улыбнулся, в другом – не без труда сдержал улыбку. Это дало Григорию некоторую надежду на благоприятный исход инцидента.
К счастью, он оказался недалек от истины. После небольшой паузы хозяин кабинета произнес:
– Молодость дается человеку один раз, и то ненадолго. Но от того, как он ею распорядится, зависит многое. Ваша молодость пришлась на войну, которая не прощает легкомысленных поступков. Вам присвоили воинские звания, которые обязывают вас относиться подобающим образом к старшим не только по чину, но и по возрасту. Надеюсь, вы поняли, о чем идет речь?
– Так точно!
Согласиться было куда легче, нежели отстаивать свою сомнительную правоту.
Генерал встал и, кивнув подчиненным на прощание, устало побрел в комнату отдыха, где его ожидали диван, подушка и причудливых узоров теплое байковое одеяло.
Обратный путь, пролегавший через сложную систему переходов и бесконечных коридоров, занял заметно больше времени, чем предполагалось. К лифту Семен и Григорий подошли молча. Каждый думал о своем.
С началом 1942 года Центр начал активно налаживать связь с партизанскими отрядами, действовавшими в тылу у немцев. Григорий и Семен уже дважды летали в немецкий тыл и доставляли по воздуху партизанам в лесную глушь, как они называли, «офицерский набор»: несколько ящиков с автоматами и боеприпасами, а также радиостанцию для связи с Большой землей. Но это для дела. А для души – несколько упаковок с банками сгущенного молока и брикетами прессованной пшенной каши, замешанной на каком-то очень вкусном жире. Стоило бросить малоаппетитный на вид брусок в котелок с кипящей водой, как по всему лесу распространялся дурманящий запах готовящейся домашней пищи, зовущий всех, уловивших его, к столу, которым вполне мог служить простой пень.
Во время «командировки» в тыл Григорий объяснял «лесным солдатам», что их задача состоит не в том, чтобы выжить самим, а в том, чтобы не дать выжить оккупанту: необходимо выходить из глуши, хозяйничать на дорогах, занимать поселки и города. Населению надо ежедневно показывать, что хозяева этой земли мы, а не они, незваные гости.
Нельзя сказать, что при этих словах Григорий всегда видел восторг в глазах слушающих. Среди них были не только местные жители, но и военнослужащие, бежавшие из транспортов и колонн военнопленных. Они еще оставались под тяжелым впечатлением от пережитого. Их рассказы были наилучшим отрезвляющим средством для тех, кто, начитавшись немецких листовок, хоть на секунду мог поверить в то, что всякому, перешедшему на сторону немцев, будут гарантированы «жизнь, хорошее питание, доброе отношение и немедленное возвращение домой после скорой победы немецкого оружия».
Лифт щелкнул замком, заявив о своем прибытии. В отличие от коридоров, кабина внутри была ярко освещена, отчего настенные панели из красного дерева самодовольно светились.
Молодые люди, всё ещё шокированные столь интеллигентным обхождением с ними высокого начальства, осторожно втиснулись в лифт, нажатием кнопки запустили подъемный механизм, огляделись и оторопели. На уровне глаз с правой стенки кабины на них взирала размашистая подпись полковника Бричкина.
– Не знаю, Гриша, удастся ли нам уйти от сумы и от тюрьмы, но уверен, что от полковника Бричкина мы уж точно никуда не денемся, – мрачно заключил Семен.
– Я готов! – Северов прошелся перед столом, на котором были разложены пачки фотокопий.
Григорий сел и приготовился слушать.
– Буду краток. Изучая материалы, добытые нашей боевой группой, я пришел к нескольким выводам:
– Причиной провала и гибели нашего товарища стало предательство со стороны одного из двух людей, рекомендованных ему Центром.
– В немецких документах предатель проходит под псевдонимом «Лукавый». Легенда, изложенная разведчиком на следствии, не выдержала проверки, устроенной немцами, и его расстреляли. Кстати, вел себя наш коллега во время следствия и казни в высшей степени достойно. В отчете немецкий следователь написал: «Принятие смерти вместо раскаяния и согласия на сотрудничество – типично русский синдром».
Северов замолчал.
– А теперь перейдем к самим документам.
Григорий упреждающе поднял руку:
– Не будем тратить время. Я согласен с твоими выводами. У меня для тебя есть важная информация. На этой неделе заканчиваем подготовку, в среду встреча с руководством, а в ночь с субботы на воскресенье – операция.
– Прекрасно. А то у меня ощущение, что я скоро плесенью покроюсь.
– Чтобы этого не произошло, займемся делом. Сегодня самое время подвести итог твоим усердию и старанию.
– Это, по-моему, одно и то же.
Григорий не умел соглашаться, но против очевидного возражать не стал, а развернул тетрадь учета занятий.
– Итак, начнем с наружного наблюдения. Филеры – как их раньше называли, которые за тобой работали, – тончайшие психологи. Если ты попадаешь в их поле зрения, они тут же присваивают тебе псевдоним, который не только достаточно точно определяет внешность, но и твою сущность. Немецкие филеры делают то же самое, только на немецком языке. Посмотрим, что произошло у нас. Вот три разведчика работали за тобой и, не сговариваясь, дали тебе три псевдонима.
– Интересно! – Северов даже привстал со стула.
– Пожалуйста: «Аспирант», «Холостяк», «Интеллигент». Вот так ты выглядишь со стороны.
Северов неопределенно пожал плечами.
– А вот оценки твоего усердия за период учебы в Центре: физическая подготовка – 5, стрельба – 5, конспирация – 5, работа «на ключе» – 4. Радисты отмечают: мог бы работать на «пять», но не щадишь рабочей руки, упражняешься на турнике, что губительно сказывается на эластичности кисти.
Оценки Северов выслушал, уныло уставившись в пол.
– Что загрустил? Не доволен оценками?
– Дело в том, что в немецкой школе, которую я окончил, оценки отсчитывались наоборот.
– Как же?
– Единица – высший бал, пятерка – очень плохо, а шестерка, – по-нашему, кол. И я подумал, насколько все в жизни условно.
Григорий внимательно посмотрел на собеседника.
– Скажи, ты в юности стихов не писал?
– Нет, у меня были другие недостатки. – Генрих помолчал, а затем резко сменил тему: – Если результат учебы в целом положительный, то хотя бы один выходной день за весь период подготовки мне положен?
– Естественно.
– Тогда я мечтал бы напоследок провести его в светском обществе и, конечно, в светской обстановке. Выехал бы в город, скажем, с нашей хозяйкой Верочкой, посетил бы какие-нибудь еще функционирующие культурные заведения.
– Здоровое желание, полностью поддерживаю.
Григорий, несомненно, рассчитывал на более сложный запрос, а потому с легкой просьбой поспешно согласился.
О проекте
О подписке