С ним на допросе поработав
И приказавши встать с колен,
 
 
Допрос оформили, как надо,
Узнали званье и как звать —
Из речи быстрого каскада,
Его отец кто и кто мать
 
 
И массу сведений военных,
То не ловушка ли, не шпик?
Нет тайн от взоров наших бденных!
Стоял он гордо, не поник
 
 
Как—будто радуяся плену,
Как—будто в нём отрада есть,
Не гнал слезу и нюней – пену,
Чтоб жизнь спасти. Но знал он честь!
 
 
В глазах порядочности отблеск,
Стоял спокойно. Не трясясь.
А был прямым он русских отпрыск.
Видать, пред щукой не карась!
 
 
И выпирал повсюду мускул,
Видать, он в схватке богатырь,
И всё при нём и скроен русско,
Видать полёт натуры, ширь!
 
 
Был в состоянье помраченья
В бою от ран его отец
В сороковых и в заключенье
Попал к фашистам, наконец,
 
 
Потом в прекрасный День Победы
Был интернирован в страну,
Что смерть несёт Вьетнаму, беды
Сейчас, весь мир стремя ко дну.
 
 
Там, в Троеротии, женился,
Работы так и не нашёл,
Жизнь – на помойке будто, – крысья,
Ни крова, хмур, голоден, зол…
 
 
– С того не стало больше предков…
Наследство – бедность. Сирота,
Как и они, искал объедки,
Не жизнь – сплошная маята.
 
 
Бежать! Бежать в другие страны.
Но нету денег ни шиша.
Гнетут отчаянья бураны,
Для них, как мяч, моя душа,
 
 
Того гляди, влетит в ворота,
Вратарь где – жаждующая смерь,
И жить уж стало не охота,
Судьбы жестоко хлыщет плеть!
 
 
Жизнь – хуже драннейшего мопса,
Могильный ближе виден вал…
Но тут пропел всем как—то Робсен,
И мне надежду всё же дал
 
 
Быть «полноценным человеком»:
Советский даст всегда Союз!
И стал душой я не калека
И не отброс уж и не гнус.
 
 
Стремясь в страну попасть ту – Диво,
Я стал наёмником, но здесь
Я «воевал» лукаво, лживо,
Вон отметая зло и спесь,
 
 
И всё ждал случая, момента,
Переметнуться чтобы к вам,
Уйти из подлого вон света,
Ведь боль он честным головам.
 
 
Я палачом его не стану,
Он мне и вам – ввек кровный враг,
Дам вам защиту и охрану,
Над вами чтоб развеять мрак —
 
 
То слово русского Ивана,
Не подведу, я не пижон,
Не троеротова я клана,
Иван! Иван я, а не Джон.
 
 
И вам, и мне один стремиться
Пройти тяжёлый в битвах путь,
В Победный час взмыть вольной птицей,
Вон расклевавши гнёта жуть. —
 
 
Тут речь закончилась насильно:
Напал, подкравшись, подлый враг,
Из всех орудий бил он сильно
И всё наращивал кулак…
 
 
Бойцы устроили защиту
Все круговую чётко, враз.
Но быть врагу – их цель – побиту!
В атаку масса поднялась!
 
 
Иван, сей массой увлечённый,
Схватил свободный автомат,
Никем в пылу не уличённый
(Так думал он, тому был рад!),
 
 
И мчал в атаку уж со всеми,
Отважно, только напрямик.
Знать, чести он ядрёно семя,
Хозяин слову не на миг.
 
 
И троероты побежали,
Бросая технику, тела,
Страшась, в неведомые дали!
Аль жизнь ценна им и мила?..
 
 
Всех командир за то поздравил,
Взгляд на Ивана обратя:
Всем пленным свод есть чётких правил.
То ж для Ивана был. Хотя…
 
 
Он был под чёткою опекой
И под контролем каждый миг,
Ведь, рядом был боец с ним некий,
Держась спины его впритык.
 
 
Так и остался в батальоне
Иван, себе сказавши, всем:
– Пока Вьетнам в страданьях, стоне,
Отправить – в просьбе, буду нем
 
 
В Союз, в желанную Россию.
Бороться – долг всегда со злом.
Смести с Земли вон Вампирию —
Всегда идя лишь напролом! —
 
 
Он был во всех сраженьях, схватках,
А их, как ран, не в пересчёт,
Бывало горько, но и сладко,
И уваженье и почёт
 
 
Он заслужил вполне законно,
Да, жаль, однажды в взрыве мин
Погиб. Желаннейшее лоно
Так не узря, его картин…
 
 
Когда же в скорбный путь, последний,
Его собрались проводить,
Был как живой он и не бледный,
К нему, как будто крепко нить
 
 
Пришила жизни сверхживучесть,
Держал так цепко он «АК»,
Его отнять – была лишь участь,
Но командирская рука
 
 
Такой порыв вон охладила,
И патетично он изрёк:
– Всегда за ним смотрел он мило,
Любил, как друг любить лишь мог,
 
 
Ему России был частицей,
И пусть останется навек, —
И горсть земли на гроб – десницей, —
– Прощай, наш друг и Человек!..
 
 
Твой автомат нам – не потеря,
Мы отобъём их у врага,
В Победу нашу твёрдо веря,
Его взметнувши на рога!
 

IX

 
И смело вновь его взметали
В кровопролитнейших боях
За честь Страны, не за медали,
И жизнь в родных своих краях.
 
 
В одном из них Фыонг, случайно
На троерота наскоча,
Хотела способ чрезвычайный
Уж применить, как встарь, – сплеча!
 
 
Но он был ранен очень тяжко,
От крови хлыщущей весь ал,
Таким был кротким, разбедняжка,
И очень жалобно стонал…
 
 
Взывал и к богу он и к «Mather»,
Катили слёзы в три ручья…
– Ах, миру подлая зараза!
Жизнь не свята тебе ничья.
 
 
Что! На своей узнал ты шкуре
Всю боль тобой чинимых бед?
Чинить всегда – в твоей натуре.
Теперь от наших вот Побед!
 
 
Жаль, нам не велено всех пленных
За зло кончать на месте враз!
Неси, теперь вот, здоровенных,
Корми, десерт дай – ананас…
 
 
Взвалила на спину, натужась,
Таким он грузным был, тяжёл,
Что не дотащишь… Просто ужас!
Но надо. Пёрла, будто вол…
 
 
Но на неё вдруг понасели
Два троерота, сбили с ног…
(Групп всех разрозненных доселе
Разведотряд найти не смог).
 
 
Ей крылья напрочь оторвали,
Чтоб ввысь ей больше не взлетать!
За ней охотилась, за кралей,
Вся троеротовская рать.
 
 
Она была неуловима
И наводила их на страх,
Летя хоть даже где—то мимо,
Мечтали сжечь, развеять в прах!
 
 
Теперь она в плену и в пытках
Должна им тайну всю открыть,
Вьетконг откуда бьёт не жидко?
Да, да! Откуда мощь и прыть?
 
 
Приволокли её и – в яму,
Для тигров что была – сюрприз,
Швырнули сходу, грубо прямо,
И полетела тяжко вниз…
 
 
Ну, и поставлена охрана.
А вкруг уж тьма, страшила ночь…
Допрос начнётся утром рано,
Ведь троерот поспать не прочь!
 
 
Сидит Фыонг на дне и клятву
Что не раскроет в пытках рот,
Не даст собрать злодеям жатву
Каких—то сведений, даёт!
 
 
Вдруг слышит хруст, потом паденья
Чего—то на землю… Опять!
Несёт охрана, может, бденье,
Ведь, до утра ей всё шагать…
 
 
Но вдруг ей талию, как пояс,
Жгут толстый крепко обхватил!
Она же, вздрогнув, беспокоясь,
Вон привлеча немало сил,
 
 
Стремится сбросить наважденье!
Но тщетен был её успех…
Вдруг поднял кто-то в сверхмгновенье
Её легонечко наверх!
 
 
К лицу приблизилася морда,
И пояс с талии пропал…
«Ну, всё! – уверовала твёрдо, —
Попала в смерти, видно, трал…
 
 
Глаза недвижные, шипенье…
Ползёт витками всё по ней,
Бросает в дрожь прикосновенье…
Дрожит Фыонг, да всё сильней!
 
 
«Так умереть… Какая жалость! —
И с уст слетает тяжкий стон… —
Постой! Постой!» – вмиг догадалась,
Спасённый ею то Питон!
 
 
– Да, я почувствовал опасность,
Тебе грозящую всерьёз,
И ты сама – за эту ясность.
Чтоб избежать мучений, слёз
 
 
Твоих, решил, мой исцелитель,
Ползти за вами тайно вслед…
Вот так и прибыл в штаб—обитель
Врага, в котором чести нет.
 
 
А дальше – техники лишь дело:
Поочерёдно горло всем
Сдавил. Охрана стало – тело,
Ну, неопасная совсем.
 
 
Затем в зёв ямы я поспешно
Свой понаправил длинный хвост,
Ну, и за талию, конечно…
Подъём был лёгок, быстр и прост.
 
 
Друг другу высказав признанье
За помощь в трудный жизни час,
Тепло прижавшись на прощанье,
Они исчезли оба враз!
 
 
Прибыв к бойцам в расположенье,
Они ей тут же вмиг вопрос:
– Где боевое оперенье? —
И гнев к врагу их грозно рос…
 
 
– Ну, ничего! – ей в утешенье, —
Не тужит пусть твоя душа.
Ты и без них, как украшенье,
Ты и без них, верь, хороша!
 
 
И Ветеран—отец особо
Был рад её увидеть вновь!
И обнялись в слезах вмиг оба…
 
 
X
Вот так, всю жизнь, судьбу воловь, —
Она и радость и подножка:
От них вовеки не уйти.
Забудешь горе понемножку…
А к счастью сам стреми пути!
 
 
Так и в борьбе: Успехи! Срывы…
На то есть множество причин.
Коль неуспех, – в душе нарывы,
Успех – вон с плеч все кирпичи!
 
 
Так и с отцом, бойцом бывалым:
Его всё пуля не брала,
Ходил в атаки без забрала!
И вдруг! Кровь брызнула, ала,
 
 
Вон из его большого сердца,
К земле родимой он припал,
Чтоб напоследок наглядеться,
В гробу обзор, ведь, будет мал…
 
 
– Вы не печальтесь, не скорбите,
Не плачь, моя родная дочь.
В борьбе на верной вы орбите,
И мук сомненья в этом – прочь!
 
 
Желаю славных вам успехов,
Чтоб был Свободы скор приход.
Моя в строю смерть – не прореха,
Её заштопает народ.
 
 
И всяк в Свободной – и Единой! —
Стране такую жизнь начнёт:
Счастливой, полной, долго—длинной
И сладко—сладкой, будто мёд!
 
 
Врагу за войны нет прощенья!
Учует только, что ты слаб,
Вилять хвостом не будет щеньим,
А вмиг примчит со всех злых лап,
 
 
Чтоб растерзать в клочки зверюгой,
Загнать всех псами в конуру,
Рассорит, грызть нацелит друга,
Возненавидя; кобуру
 
 
Всегда оставивши открытой,
В обойму власти – свой агент.
Сам – яства есть, а вам – корыто,
Ну, а за хрюканье в момент
 
 
Его вон выбьет из—под носа,
По спинам – свищущая плеть!
За зло с него не будет спроса,
Вы ничего, он – всё иметь.
 
 
Вот чтобы не было такого,
Нам славный вождь наш Хо Ши Мин
И КПВ создал – обнову,
Отраду душ, не горбность спин,
 
 
Пророка будущего счастья,
Вдаль Полководца наших душ
И маяка среди ненастья,
Тепло отрадное средь стуж
 
 
И безупречнейшую совесть
Во всём, везде и навсегда,
Наш путь прямой вперёд лишь, то есть.
Без КПВ нам – никуда!
 
 
Она опора, друг, учитель,
За ней идите смело в путь —
Придёте в добрую обитель,
Чтоб душу в счастье окунуть!
 
 
Не умаляйте то, что ценно —
Свою историю, дела,
На них не плюйте злобно, пенно,
Коль на порядочность хила —
 
 
Всё из-за выгоды! —душонка —
Её поддержит тут же враг,
Вас расхваля, трезвоня звонко,
Чтоб власть спихнуть с пути в овраг
 
 
Слепого типов недовольства
И власть имевших в прежний срок.
Мораль, культуру – напрочь в скотство,
Чтоб малолеток-сосунок,
 
 
Сырец, чтоб в жизни разобраться,
Взбесился напрочь, всё круша,
Невольный раб чужого танца,
Во всём заблудшая душа…
 
 
А если власть вдруг примет меры,
Чтоб мракобесие пресечь,
Тут сразу сэмы, пэры, сэры
Раздуют так на мир весь речь,
 
 
Что-де, свободу душат – гляньте!
Там демократии каюк!
И на протестных сразу – бантик,
А власть… Повесить бы на крюк!
 
 
Потом – тьму санкций и блокада:
Мол, диктатура там презла…
И… вдруг прямые канонады
По всей стране, как на козла, —
 
 
Из-за брехни их – отпущенья,
Себе – героя пьедестал!
И… снова в рабство обращенье.
В их мире правит капитал.
 
 
Но злу его всё ж есть преграда
В лице соцстран и стран-друзей,
Союз их крепок, то, что надо,
Чтоб сдать капстрой, как хлам, в музей.
 
 
А посему во всём – быть бденью,
Порядок чёткий всем блюсти,
За поколеньем поколенью
Дерзать и строить, и с пути
 
 
Уж не сворачивать с испуга,
Что не похвалит в чём-то враг,
Не лебезить пред ним, за друга
Чтоб быть ему, и он в овраг
 
 
Уж не найдёт в себе силёнок
Свалить вдруг иль из-под тишка,
И шаг страны вдаль будет звонок
И прям, как чёткого стежка.
 
 
Во всём контроль лишь остроокий
И совесть, правда и отчёт,
Тогда коррупции глубокой
И воровству не повезёт.
 
 
Держать страна бразды правленья
Должна во всём, всегда, везде,
Тогда не будет искушенья
Её повесить на гвозде.
 
 
Ввек троерот не даст ни пенса
Чтоб возместить разруху нам.
Плечо подставит друг наш – Льенсо.
«Данг» возродит, народ Вьетнам!
 
 
Но подлый враг, сломавши зубы
О нашу волю, честь, кулак,
Нагрянет вновь, целуя в губы,
Экономический просак
 
 
Чтоб подвести под нашу кровлю,
Сверхкорпораций чтобы глаз
Узрел беспошлинной торговлю,
Да чтоб закон наш – не указ!
 
 
Завалит доверху товаром,
И обыватель будет сыт…
Но плесканётся то в нас варом,
Когда прискорбным будет вид
 
 
Всех производств родных-банкротов —
За су лишь скупит их вмиг сэр.
Уж будет пир здесь землеглотов!
Мор, беды, слёзы – не в пример…
 
 
Свои условия торговли,
Как к горлу нож, предъявит вдруг,
В воде он мутной мастер ловли,
Пенс донгу сделает каюк…
 
 
Людей ненужных будут драмы,
И ропот их сильней кипеть!..
И социальные программы
Не будут жаловать их впредь.
 
 
Экономическую хилость
Ждёт политический диктат,
Ввек наша честь врагу – не в милость,
Люб раб ему и плутократ.
 
 
Настороже с коварным будьте,
Сыр в мышеловке неспроста.
Всегда, во всём стремитесь к сути,
Ведь совесть подлых нечиста.
 
 
Остерегайтесь, как заразы,
В бюджет вливаний пенсов в счёт
Оплаты за агрессий базы,
Суют что миру. Отсечёт
 
 
Вмиг эта подлая афера
То, что мы носим на плечах.
Коня Троянского вон сэра,
Чтоб наш Вьетнам ввек не зачах!
 
 
Родную Землю-Мать излечим
Мы от напалма, газов, бомб —
То долг сыновний, человечий,
Любви, заботы сверхапломб!
 
 
Наживы цель – безумство мира.
В нём беспощаден он, жесток.
Пора Земле сменить кумира,
Другой системы взять исток,
 
 
Чтоб пеплом Землю не засыпал
Раз-з-капиталовый маньяк,
И чтоб Вселенная ввек всхлипа
Её не слышала никак! —
 
 
Тут Ветеран свой безотказный
«АК», достойный автомат,
Тому вручил, кто без боязни
Пойдёт в бой, дальше даже – в ад!
 
 
– Прощайте… Банду троеротов
Вон из Страны швырните вспять,
Чтоб неповадно, не охота
Здесь зверства дико нагнетать! —
 
 
И тут навек закрылись очи…
Всяк с уваженьем отдал честь —
Все так его ценили очень —
И за него взыграет месть!
 
 
Могильный холмик неприметен…
И зарастёт совсем травой…
Таких, как он, уж тьма на свете…
В народе ж память – не изгой:
 
 
Поставит памятник великий
Борцам Свободы на века,
И будут видеть все их лики,
Любовь к ним будет глубока.
 
 
Фыонг всё плакала горюче,
Опять вдруг ставши сиротой…
Вот так всё в жизни: солнце, тучи,
И день, и ночь – всё чередой…
 
 
Но надо жить! Стремиться к цели
И закаляться в бедах лишь.
Жизнь, обходи препоны, мели,
Не будь, пред кошкою как, мышь!
 
 
Ну, а бойцам в боях – тем боле!
А потому Фыонг опять,
Вновь зарядившись силой воли,
Громя врага, за пядью пядь
 
 
Земле Свободу добывала,
Сердечно радуяся всласть,
Что прибавлялось той немало,
И там народ вступал во власть!
 

XI

 
Но были также неудачи,
Когда враг больно тоже бил,
И шли понуро вспять, как клячи,
Не сосчитать тогда могил…
 
 
Так и Фыонг в беду попала,
Когда, отстав от всех других,
Она, опешивши немало,
Вдруг оказалася в тугих
 
 
Руках врагов остервенелых…
– Вон утопить! – решили враз.
А море было в волнах пенных…
Её швырнули на баркас,
 
 
Связав верёвкой туго ноги,
Отплыв, где глубже, глубже дно.
Фыонг, за жизнь свою в тревоге, —
«Эх, помирать так заодно!» —
 
 
Вдруг распрямилась, как пружина, —
Толчком стремительнейших ног,
Что сей прыжок тупой вражина
Заметить даже и не смог,
 
 
Швырнула за борт резво тело,
И тут же волны скрыли враз…
И как вражина уж шумела!
Пропала пленница из глаз…
 
 
Стрельбу открыли ей вдогонку,
Но не смогли уже попасть —
Так глубоко была девчонка,
Спускаясь глубже морю в пасть…
 
 
А воздух вскоре на исходе
В пустых уж лёгочных мехах…
«Ну, вот, и смерть моя уж, вроде, —
Мелькнула мысль тут впопыхах, —
 
 
– Всплывать наверх – застрелят мигом,
А, значит, надо плыть лишь вглубь!
Чем от врага погибнуть ига,
Меня, пучина, приголубь…»
 
 
Плывёт всё медленней… О, чудо! —
Узрели в тьме глаза, зорки,
Из глубины… Ну, да оттуда
Всплывают… струйкой пузырьки,
 
 
Как будто воздух кто пускает
Вверх изо рта и из ноздрей…
Лиха в беде вдруг – мысль людская!
Фыонг их ртом, да поскорей
 
 
Ловить, глотать почаще стала,
Даривши лёгким благодать,
Хоть мысль терзала, и немало:
«А вдруг морской то дышит тать,
 
 
В свою ловушку завлекая,
Чтоб растерзать и проглотить?
Ну, значит, смерть моя такая,
И я вовсю спешу к ней прыть!..»
 
 
И, точно, чудище, как глыба,
Всему, что знала, не в пример,
Не осьминог то и не рыба,
Имело бешеный размер,
 
 
Спиною горбясь – великаном,
Ракушкой густо обрастя…
Оно влекло к себе арканом
На дно Фыонг, людей дитя,
 
 
Готовя страшные напасти
И испуская пузырьки
Из глубины змеиной пасти,
Но не в движенье-кувырке
 
 
Не находилося ретиво,
Две ж пары толстых, цепких ног
Обвили крепко косо-криво,
Чтоб сей субъект уплыть не смог,
 
 
Густые водорослей нити.
Дышало тяжко существо…
В таком плену уж не до прыти!
К тому же, илом занесло…
 
 
Тут глаз открылись грузно веки,
И голос грузно зазвучал:
– Не бойся! Я не леший некий.
На дне уж долог мой причал…
 
 
Я Золотая Черепаха,
Я от рожденья Ким Куи.
Да, видно, здесь моя уж плаха,
И сочтены века мои…
 
 
Всё потому, что грея мило
Свой нос и панцирь, и бока,
Что душу напрочь растопило,
Узрела я: знать высока —
 
 
Выонг! – спешила вдаль с делами.
Рыбак попался ей во взор,
Был не с пустыми он руками,
Он ожерелье, как узор,
 
 
Держал в руках красы прелестной!
Тот излучал волшебный свет…
– Ах, требуха ты, вор бесчестный!
Раз у меня такого нет,
 
 
Отдай сейчас же мне с поклоном.
Эй, слуги! Вон отнять, сказал! —
Но тот с глубоким, нервным стоном,
Что заслезилися глаза,
 
 
Швырнул в момент его в пучину
И горько-горько зарыдал…
На то сердечную причину
Имел уж многие года.
 
 
Он по жемчужине, ныряя
В сташенный ад морских пучин,
Собрал то чудо, чудо рая,
И это подвиг всех мужчин!
 
 
Хотел вручить уже невесте,
Да вышло вот наоборот…
Не замарал пред нею чести
Зато, – такой в чести народ!
 
 
И порубили слуги зверско
Того беднягу на куски…
Вот беспредел! И это – мерзко.
Умрёт невеста от тоски…
 
 
Ныряли слуги, но напрасно:
Пучина тайну ввек хранит
И, в данном случае, прекрасно:
Выонг был чисто вон обрит!
 
 
И что лежу, узрев, поодаль, —
– Вмиг ожерелье мне достать! —
Выонг воскликнул, но я в воду
Лезть отказалась; злобно тать
 
 
Воскликнул: – Тоже на тушонку! —
Но крепок панцирь, и мечи
Ломались напрочь с треском звонким,
Хоть слуги были силачи!
 
 
Тогда к ногам моим надёжно
Огромной массы валуны
Вмиг приторочили, и можно
Лишь удивляться, как сильны
 
 
Так были слуги в этом деле,
Коль бросить в море всё ж смогли.
Теперь на дне дышу я еле,
От Солнца, берега вдали,
 
 
Который век, терпя мученья,
И гаснет, гаснет жизни луч
Без пользы людям, истощенье —
Враг беспощадный и могуч.
 
 
– Постой! – Фыонг в ответ вскричала, —
Я помогу тебе в беде,
И от гнетущего причала
Ты отойдёшь и уж нигде
 
 
Не вспомнишь боле ты о плене! —
Чтоб воду в ступе не толочь,
Ракушки с панциря каменьем
Все посбивала тотчас прочь!
 
 
Он заблестел вновь позолотой!
С ног отвязала валуны…
– За это мне тебе охота, —
От благодарности волны,
 
 
Воспрянув жизнью, Черепаха
Фыонг сказала, – подарить
Того труд, сгинул кто на плахе,
Кто нанизал его на нить,
 
 
Что засиял он чудным светом,
Сравни став Солнцу и Луне!
Невеста с горя сгибла где-то,
И в пепел дом сгорел в огне…
 
 
Но, знай, наденешь лишь на шею,
А, верь, придёт такой черёд,
Оно, подобно чародею,
Тебе вмиг Счастье принесёт!
 
 
Садись на панцирь мне скорее,
Мы к Солнцу двинемся вперёд,
Под ним себя я уж погрею… —
И тут же выплыли из вод.
 
 
Расстались, будто две подруги.
И добралась Фыонг к своим —
Шаги быстры её, упруги…
«Пока Страну не отстоим,
 
 
Зачем кощунственное счастье
На фоне слёз, смертей и бед,
Когда другим одни несчастья,
И нет конца им, нет как нет…» —
 
 
И ожерелье завернула
В лоскутик тряпочки и – в схрон.
 

XII

 
Дрожало небо уж от гула,
И нёс тот гул земле урон…
 
 
Лишь Ким Куи, в порыва пике,
Добра писала черновик,
Чтоб дать Верховному Владыке
Прошенье, чтобы он проник
 
 
К народу чутким состраданьем
И троеротов покарал,
Фыонг – в разведку уж с заданьем,
Атак бойцов кипел аврал!
 
 
И изгонялись троероты
И их приспешники с земли —
Народ их гнал с большой охотой,
Тех наглый дух был на мели…
 
 
Хоть звери с ранами опасны,
Их ярость – злобы беспредел,
Они кумекают прекрасно,
Что не спасти им шкур и тел,
 
 
Хотя бросаются в надежде
Вон прочь охотников прогнать,
Вцепиться в горло, как и прежде!
А как же! Звери – злости знать.
 
 
На фоне вражеских конвульсий
Мужал в боях Вьетнам—боец,
В бой на врага идти не трусил,
Чем приближал его конец.
 
 
И троероты – целых восемь
Лет! – не смогли его согнуть,
У них в боях настала осень,
Позорным бегства будет путь!
 
 
Вьетнам же шёл неколебимо
К своей Свободе напрямик!
Она ему необходима,
Душой он к ней вовсю приник,
 
 
Ведь, под её желанной сенью
Счастливой жизнью заживёт,
И в этом нету в нём сомненья,
Он к ней идёт, идёт вперёд,
 
 
Врагу на хвост всё наступая
И оттесняя в стан зимы,
А та суровая такая,
Аж проморозила штаны! —
 
 
Позорно гонит по полмиру,
Чтоб носом ткнуть об стол, в Париж.
Ну, и растряс в пути он жиру!
Зато уж наглости – на шиш.
 
 
Январь суровый, бородатый
Там во главе стола сидел:
– Все троеротовы солдаты