Глава I

Добро пожаловать в Альту. В этом месте повышенной влажности люди вдыхают вместе с воздухом воду, а их кожа постепенно набухает, становясь похожей на старую замшу. Побывав здесь, у вас не останется сомнений, что ад действительно существует.

Густ Лаос снял сапог и ударил им по стене конюшни, вытряхнув грязь. В последнее время добираться до дома становилось все труднее. Ему выкручивало пальцы на ногах так, что приходилось время от времени останавливаться. Сейчас он устало смотрел на серое небо, дрожащей рукой отводя со лба мокрые волосы. Это был мужчина тридцати девяти лет, приличного роста и крепкого телосложения. Но сейчас, в это простуженное лето, крупные мышцы не давали особых преимуществ. В грязи невозможно было двигаться. Густ втиснул ногу в старый сапог и, перекинув через левое плечо мешок с бутылями пресной воды, медленно поковылял к дому: небольшому двухэтажному зданию, которое Густ простроил из лиственницы пятнадцать лет назад.

На первом этаже уже горел тусклый свет. Густ принюхался. Пахло теплой сухой древесиной, значит жена уже затопила печь. Он открыл калитку и вошел в ограду, оглядывая привычную обстановку. Крыльцо совсем покосилось. Желательно начать ремонт хотя бы этой осенью. Густ знал свои обязанности, но жизнь в этих краях никого не выпускала из замкнутого круга. Войдя, он опрокинул тяжелый мешок напротив двери.

– Лора! – крикнул Густ, – быстрее беги сюда.

Жена поспешно спустилась со второго этажа и, тревожно взглянув в его сторону, достала из старого шкафа широкую белую рубаху. Немного сутулясь, она держала её своими тонкими пальчиками. Казалось, ей это стоило больших усилий – держать такую легкую вещь. Волосы у неё были мягкие и короткие. Их длины хватало только, чтобы закрыть шею.

– Тащи мешки в кладовую, – приказал Густ, выхватив у жены рубаху.

Лора кивнула. Она аккуратно вытащила несколько бутылей с водой и поспешила в сени. Ей пришлось проделать это несколько раз, прежде чем опустели все мешки. Вскоре Лора вернулась, пряча за спиной небольшую бутыль. Она уже направлялась на второй этаж, как внезапно Густ схватил её за руку.

– Нам нужно поговорить.

Женщина сделала резкое движение головой, отвернувшись. Она прикусила нижнюю губу, пытаясь унять дрожь. Её трясло от усталости.

– Я целый день на ногах, Густ. Позволь мне пройти к нашему сыну, – она пыталась говорить уверенно и твёрдо. Густ заметил это усилие. Он сел на старую табуретку, поспешно согнав с лица ухмылку.

– Я хочу еще раз все обсудить. – Взгляд Густа смягчился, он опустил глаза.

Жена молчала, поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Объясни, почему ты вечно убегаешь? Ты все время с ним, постоянно у него под боком. И даже сейчас, когда я только пришел домой после тяжелого дня, ты спешишь к нему, – Густ махнул рукой вверх, пытаясь подыскать слово, – к этому…щенку, который даже с кровати сползти не может.

– Не надо, – Лора с усилием подняла голову, пытаясь смахнуть волосы, прилипшие к влажным от слёз щекам. Она продолжила надломленным голосом: – Не подумай, будто я тебя в чем-то обвиняю, Густ. Но у меня такое чувство… такое съедающее противное чувство, будто ты нарочно изображаешь умирающего, чтобы настроить Юргена против меня.

Густ поднял густые брови, выпрями грудь.

– Я почти полжизни потерял по дороге. И для чего? Чтобы половину того, что принес, отдать ему? – Густ попытался выхватить бутыль из рук жены. Сейчас её тонкие пальчики не казались слабыми. Она вцепилась в бутыль и не отпускала, даже когда Густ дернул её своими ручищами.

– Будь проклято это место! – гневно продолжил Густ. – Вода льется с небес, а я иду за ней к самому дьяволу. – Он отпустил руку и, швырнув мокрую одежду возле печи, завалился на кровать.

– Прости нас, Густ, – прошептала Лора, слегка склонив голову, чтобы не смотреть в глаза мужу. Она еще несколько раз шепотом произнесла «прости» и поспешно стала подниматься на второй этаж.

На втором этаже стояло несколько старых стеллажей, треснувший стол и лежал десяток деревянных брусков, подготовленных для ремонта. В левом углу располагалась кровать Юргена Лаоса, подпертая с двух сторон бочками. От бочек несло той особенной затхлостью и пылью, которая могла быть только летом. В них складывали зимнюю одежду. Точнее, её прессовали вместе с остальным тряпьём, которым порой случалось затыкать щели между бревнами: из этих щелей веяло страшным холодом. Иными словами, бочки трогали только в зимнее время, из-за чего в комнате постоянно присутствовал влажный запах. Юрген не замечал его, потому что редко покидал комнату. Он мог выйти раза три за неделю и вернувшись не испытывал отвращения. Для него это было тем же, что надеть старую заношенную рубашку, запаха которой давно не замечаешь.

– Юрген, – позвала Лора, – я уже здесь, мальчик мой. Уже здесь.

Юрген, трясясь всем телом, лежал на кровати. Его лицо было повернуто к стенке. Казалось, он что-то тихо бормотал, похожее на «не нужно». Лора присела на край кровати.

– Попей водички, и легче станет. Слышишь, Юрген?

Она легонько тронула его за плечо. Юрген помотал головой, поворачиваясь красным лицом к матери. С его щек скатилось несколько капель пота, и он полушепотом произнес: «Я в аду, матушка».

– В аду? – переспросила Лора удивленно. – Это тебе Густ сказал? Не стоит его слушать, Юрген, не стоит.

– Почему же? Он и так мне редко что-то говорит. – Юрген слегка усмехнулся, перевел взгляд на бутыль воды и сморщился. – Мне это не поможет. Меня трясет, п-понимаете? И мне страшно. Очень-очень страшно.

Лора сжала губы и, глубоко вдохнув, строгим голосом приказала: «Пей быстро». Юрген смиренно открыл бутыль.

– Шестнадцать лет, – серьезно произнесла она, – ты борешься с этим шестнадцать лет, и до сих пор жив. Другой бы не вынес этого, Юрген. Значит, Река не заберет тебя раньше срока. Пока ты не выполнишь то, что должен. – Она тронула медальон на его нежной шее.

Юрген опустошил бутыль и грустно посмотрел в сторону матери. В его голове навязчиво крутилась одна мысль: «Она снова плакала». Мальчик перевел взгляд на медальон и начал теребить серебряную цепочку, разглядывая необычные символы, напоминающие переплетённых змей. Юрген поднял глаза на мать.

– Никогда не понимал, зачем вы заставляете носить его.

Юрген сжал кулак, стараясь унять дрожь, и сквозь зубы добавил:

– Разве медальон мне помогает с этим бороться? Разве он?

Лора молчала. Она смотрела на Юргена: мальчик был совсем красным, как ревун. Она уже видела людей, болевших чем-то подобным. Все они умирали через два-три дня. Сначала по телу рассыпались красные точки, затем кожа приобретала зеленоватый оттенок. Но Юрген был жив. У него не было никаких красных точек, разве что издалека он выглядел как одна большая красная точка. И запах от него шел вполне приемлемый.

Юрген подал голос, напоминая матери, что она всё еще здесь, и что он ждет от нее ответов:

– Я знаю, отец не хочет, чтобы вы рассказывали мне о традициях Альты. Не волнуйтесь, все останется в тайне. Я ему ничего не скажу.

Лора встрепенулась. Ей показалось, что голос прозвучал откуда-то издалека. Она продолжала смотреть на Юргена еще несколько секунд, проговаривая про себя бодрящие «сейчас-сейчас, да-да». Затем наконец начала рассказ.

– Согласно легенде, еще во времена становления нашего народа, из реки, что ведет в священный лес, вышел человек. И река эта повторяла каждое его движение: один только взмах руки поднимал волны до небес. Жители посчитали этого человека настоящим Божеством. И у Божества был небольшой медальон на шее, совсем как у тебя.

– И что же медальон давал этому человеку?

Лора на секунду остановилась, подбирая слова.

– Дорогу в место, где нет ни боли, ни голода, ни страха. Там, где вечно сияет свет и нет ни туч, ни грязи под ногами. Жители верили, что именно медальон связывал Божество и священный лес, позволяя входить в него и выходить за его пределы. Другим вход туда был закрыт. Ведь кто бы в лес ни ступал – не возвращался. Никогда… – Лора покачала головой, вспоминая, как десять лет назад двоих детей семьи Ланго унесло течением Реки прямиком в священный лес. Больше люди не решались подступать к лесу.

– Почему тогда в деревне никто не носит медальоны, кроме меня?

Лора улыбнулась.

– Никому не позволено. Видишь ли, Юрген, медальон появился у тебя с самого рождения. Мы с Густом поверить не могли своим глазам, когда заметили блестящую цепочку в руках у новорожденного…

Юрген ошеломленно взглянул на мать. Разве такое возможно, чтобы кто-то рождался с предметами? Но сказать в ответ Лоре он ничего не смел, потому как это могло остановить ее рассказ. Густ и так запугал всех в последнее время.

– Я помню, как отец хвастался, что переплыл священную реку.

– Густ был всего лишь на границе леса, – мягко ответила Лора. – Он не входил туда, и не смог бы войти.

Юрген пожал плечами.

– Из-за того, что у него нет медальона?

– Потому что он живой. Только мертвые блуждают в лесу. А медальон нужен для того, чтобы священный лес принял тебя, чтобы нашел среди остальных огоньков, мерцающих в ночи.

– Огоньков? – Юрген с сомнением посмотрел на мать.

– Да, – подтвердила Лора, – все мы всего лишь маленькие тлеющие огоньки, ждущие своего часа.

– Отец говорил, что не верит в сверхъестественные силы. И не хочет после смерти отправляться по течению Реки в священный лес.

– Я знаю. Его закопают в землю, как он сам и просил, согласно его обычаям, – грустно вздохнула Лора.

– В землю? То есть, в эту грязь, – уронил Юрген. Он встал с кровати и медленно поковылял к окну, стараясь держаться ближе к стене.

Снаружи бушевала стихия, двадцать лет назад смывшая с лица земли четверть Альты. В тот день земля захлебнулись водой, южная часть поселка исчезла. Со слов Лоры, тела погибших унесло в священный лес вместе с обломками их домов.

Это была издевка над самим существованием, когда ты, вооруженный дарами создателя, погибаешь от его же рук. Когда внутрь тебя вливается черная желчь – и крепкие ноги становятся непослушными, а тело немеет перед несокрушимой силой. Эту силу ни прогнать, ни укротить, ни растоптать. Она унесет тебя течением Реки в священный лес. Но есть и другие силы, куда более страшные. Они сковывают тело, загоняют в угол, не оставляя малейшего шанса на борьбу.

Юрген сжал кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Сейчас ему больше всего хотелось выйти наружу, выползти, вывалиться. В этом противном месте невозможно было жить. Он посмотрел на улицу, с трудом определяя, где ее начало и конец. И вдруг его осенило: он действительно не знал, где начало его собственной улицы. Он быстро повернулся к матери и твердым голосом заявил:

– Завтра я выйду помогать отцу. Будьте добры, подготовьте мне теплую одежду.

– Нет! – вскрикнула Лора. – Мне хватило прошлого раза, Юрген! – В глазах у неё мелькнула искра. – Помнишь, что произошло? Ты завалился на крыльце с онемевшими ногами. У меня тогда сердце чуть не остановилась.

Юрген подошел к матери и, оглянувшись вокруг, тихо спросил:

– Чего вы на самом деле боитесь? Что ваш сын загнется на лестнице или что он сгниет здесь, как кусок бревна?

Лора застыла на месте. Казалось, перед ней стоял разъяренный Густ. Она замахнулась своей тоненькой рукой на Юргена. Легкий удар пришелся на левую щеку, отчего та стала еще краснее. Опомнившись, он горько усмехнулся и спокойно произнес:

– Шестнадцать лет. А я все живой, так ведь? – Юрген рассмеялся, осознав нечто новое в себе – в собственных интонациях, в ощущениях. Этим новым была ирония. Она его осенила! Юрген крепко обнял матушку и шепотом произнес ей на ухо: «Река не заберет меня раньше срока». Затем взял её руку, дотронулся ею до своего медальона и попросил оставить его одного.

После ухода Лоры он тяжело зевнул, рассматривая собственные ладони. На них всё ещё виднелась засохшая известь после побелки кладовой. И только сейчас, спустя несколько часов отдыха, когда боль в суставах стала менее мучительной, он почувствовал, как сильно у него зудят ладони. Это были ощущения, известные с раннего детства. Побелка древесины в семье Лаосов стала привычным сезонным занятием: она защищала от грибка стены. Всему виной сырость. Покупать новые материалы приходилось каждый год, но на всё не хватало ни времени, ни денег, ни мужских рук. Юрген помогал семье, выполняя легкие поручения. Лора считала, что его способностей хватало только на мелочи. Во дворе редко раздавался треск сухой древесины. Юрген был не в состоянии поднять топор. Стоило ему замахнуться, как неведомая сила прижимала его к земле. И вот он уже валяется в грязи, схватившись за трясущуюся руку.

Густ целыми днями трудился в кузнице, стараясь заработать как можно больше денег. Обычно было достаточно заказов, чтобы прокормить семью, но в последнее время ему всё больше нездоровилось. Заказов становилось все меньше. Приходилось бросать кузницу и пахать вместе с Лорой, возделывая землю для посева.

Лора давно заметила, с какой ненавистью Густ смотрит на их собственную землю. Она полагала, что в скором времени муж покинет семью, оставив её с больным мальчишкой на руках. Но она не решалась заговаривать об этом, полагая, что любое проявление любопытства к делам мужа делает женщину особенно уязвимой. Кроме всего прочего, отношение жителей Альты к семье Лаосов ухудшалось с каждым годом. По разным причинам – начиная с того, что Альта не была родиной Густа, и, следовательно, он считался лишённым веры в священную Реку, и заканчивая тем, что Юрген не ходил к священной Реке добывать воду, как всякий уважающий себя муж.

C возрастом Юрген начал в полной мере осознавать, что все проблемы в семье вертятся вокруг его беспомощности и несамостоятельности. Вечерами он часто смотрел сквозь небольшую щелку в двери, ведущую на первый этаж, наблюдая за тем, что происходит с родителями. На его удивление, в последние несколько месяцев ничего не происходило. Между родителями была огромная пропасть.

Юрген притронулся к запотевшему окну и тут же отдернул руку. Он почувствовал холод, напоминающий ему бессонные ночи, когда он лежал на мокрой от пота кровати, пытаясь дотянуться до окна. Добраться, потянуть за щеколду, соскочить вниз и закончить все свои мучения. Удивительно, до чего может довести человека боль, которую никуда не спрячешь и никому не отдашь.

Юрген осторожно прислонил лицо к холодному стеклу. Прохлада растеклась по горячим щекам. Он посмотрел вниз. Листья лапины пытались дотянуться до окна: их то и дело подбрасывал вверх бушующий ветер, и как только они дотрагивались кончиками до рамы, тут же кидал их обратно вниз. Юрген вздохнул, пытаясь принять тягостную правду о своей судьбе. Завтра он будет работать на улице и станет ничем не лучше лапины, трясущейся на ветру, пытающейся удержать свои хлипкие листики, чтобы их не унесло вместе с грязью вниз, туда где глубоко и темно.

Внезапно с первого этажа прозвучало:

– Ужинать!

Юрген поспешно задул свечу и направился вниз, тяжело передвигая свои деревянные ноги. С лестницы сыпалась белая известка. Она падала на голову Лоры, которая стояла возле печи, доставая из чугунной духовки свежие пирожки. Даже на втором этаже был слышен удивительный аромат, к которому примешивался запах чуть подгоревшего масла. «Только не это, – подумал Юрген, – неужели корочка опять подгорела. У Лоры в последнее время совсем всё из рук валится».

Запахи разносились очень быстро, они плыли вместе с теплым воздухом, просачиваясь через небольшие щелки и дырочки в потолке, которые Густ обещал замазать ещё до начала осени. От теплой сырости лиственница расширялась, выталкивая соседние доски.

Густ сидел во главе стола, сколоченного ещё в те времена, когда он жил с Лорой в доме её родителей в Южной части Альты. В те времена погибло много людей, среди них родители Лоры – они отказалась покидать дом во время потопа. Юрген не понимал этого странного поступка, но никогда не говорил об этом вслух и никогда не осуждал – считал, что это могло оскорбить чувства Лоры.

– Юрген, садись за стол, – строго сказала Лора и отвернулась к печи. Сегодня она хотела быть увереннее в глазах мужа.

Юрген послушно кивнул, вышел в сени и опустил руки в деревянное ведро, наполненное дождевой водой, которую приходилось довольно часто менять, чтобы она не застоялась и не начала дурно пахнуть. Сполоснув руки, он вернулся в комнату и тяжело приподнял ногу, чтобы опуститься на деревянную подставку, а затем, опираясь на неё, сесть на стул. Ему это стоило больших усилий, ноги тряслись от напряжения. Густ одним глазом заметил его неуклюжую попытку и тут же отвернулся. У них были сложные отношения. Густ не любил Юргена. И дело было даже не в его смешной беспомощности, которая доставляла много хлопот. «Беспомощность в Альте, – все время твердил Густ, – это все равно что быть безоружным во время кровопролитного сражения». Скорее он не принимал существование Юргена как отдельного человека. Сам факт того, что он вынужден жить в Богом забытом месте, выводила его из себя. Он не должен был оставлять после себя потомство, оставлять частицу себя, которая будет здесь же страдать и спустя время проклинать его за трусость в «Суульской земле». Иногда внутри Густа скапливалась невероятная злость и ненависть к Альте. Такая беспощадная, что, казалось, он мог задохнуться. Юргена это пугало, и он старался не появляться на первом этаже, опасаясь, что в один день Густ просто-напросто забьёт его тем, что окажется под рукой.

Юрген осторожно сел за стол, с любопытством рассматривая приготовленную Лорой еду. На столе его ждали горячие пирожки, несколько листов капусты и стрелки зеленого лука. Юрген брезгливо фыркнул при виде лука, переводя взгляд на деревянные кружки, наполненные свежей водой. У него тут же зачесалось в горле – страшно хотелось пить. Густ принес эту воду всего несколько часов назад из священной Реки. Что-то в этой воде было необычное, исцеляющее, что помогало Юргену на короткое время унять боль и почувствовать себя свободным. Однако исцеляющий эффект длился всего на несколько минут, после чего Юрген возвращался в свое естественное состояние.

Пресная вода занимала особое место в жизни Альты. Её невозможно было купить за деньги или, к примеру, позаимствовать у добродушных соседей. Единственный источник пресной воды – священная Река в двух километрах от посёлка. Считалось, что только достойный муж, способный стать настоящим солнцем своей семьи, мог дойти до священной Реки и унести с собой её щедрые дары. Солнцем семьи Лаосов считался Густ, хотя по обычаям Альты он не имел на это никакого права, ибо был родом из чужих земель. Однако в последнее время на многое стали закрывать глаза, люди сильно изменились. Большинство из них так и не оправились после страшного потопа. Густ умело пользовался этим, предлагая свои услуги. Он был кузнецом, брал в неделю по несколько дополнительных заказов, помогая восстанавливать Южную часть поселка.

– Совсем скоро похолодает, – напомнил Густ, по его руке рассыпались колючие мурашки. – Нужно подготовить те колоды, которые мы оставили в дровянике прошлой весной.

– Завтра? – у Юргена загорелись глаза, он оглянулся по сторонам.

Лора тут же бросила заниматься духовым шкафом, опустила последние пирожки в посудину и, спустя несколько секунд, приготовилась сесть к столу, пододвигая к себе крепкий табурет. Никто до этого момента не притрагивался к еде, все ждали Лору. Густ Лаос недоуменно посмотрел в сторону Юргена.

– Завтра, послезавтра, – пожал плечами Густ, – какая для тебя разница? Те неподатливые бревна ещё нужно расколоть, чтобы они влезли в печь. – Он перевел взгляд на Лору. – Займусь этим на следующей неделе.

Лора одобрительно кивнула.

– Я хочу завтра выйти работать вместе с вами, – заявил Юрген.

Густ выпрямился в кресле, пытаясь сдержать усмешку.

– И что же ты будешь делать?

– Что скажете. Могу помочь вам с кладовой или даже в кузнице.

– Тебе нечем мне помочь, у тебя ведь ничего нет, – холодно ответил Густ. Он был готов приняться за еду, чтобы прекратить этот разговор.

– Это неправда, – Юрген замялся. – Вы это знаете. У меня ведь есть руки, есть ноги. Я такой же человек, как и все остальные.