Он погладил ей губы. У Лии задрожали ресницы. Она приоткрыла рот, хмелея от собственной покорности. Его пальцы погрузились во влажное тепло…

Прошло несколько секунд. Наконец он сглотнул слюну и откинул одеяло. Лия не поднимала глаз, но теперь все ее тело охватила дрожь. Она завороженно смотрела вниз. Потом она почувствовала, что на голову легла его рука и потянула ее к раскрытой постели.

«Красив, проклятый!» – не отрывая взгляда, подумала Лия, медленно опускаясь на колени перед кроватью.

Он передвинулся и, лаская взглядом нежный затылок, закинул руки за голову.

В эту ночь она лежала в своей комнате, прислушиваясь к его шепоту и вздохам Клавдии. Ее слегка припухшие губы улыбались в темноте. Она добилась своего: бумага была подписана, паспорт сдан в милицию на прописку. Зизи осталась бы ею довольна. Ласковый теленок, ласковый теленок! Внимая ночному регтайму, она с волнением вспоминала, как оказалось приятно соглашаться с желаниями Вадима, когда он понял, что может делать с ней все, что захочет. Она, играя неопытную девочку, подчинялась ему не без сопротивления, но с видимым удовольствием.

Лия потянулась, проведя руками по телу от груди вниз до темных волосков. Засыпая, она услышала, как Вадим, не зажигая света, пошел на кухню. Когда он вернулся, Клавдия тоже уже спала.

Он прислушался к ровному дыханию жены и направился в комнату Лии. В полусне она увидела, что он опустился на пол у ее кровати. Его руки скользнули под одеяло. Лия изогнулась от жаркой ласки. Подарив ему поцелуй, она осталась одна, завернулась в одеяло и спокойно проспала до самого утра.

Им удалось провести вместе еще несколько дней. И опять было непонятно, есть ли какие подозрения у Клавдии или нет. Во всяком случае, возросшая чувственность Вадима ее устраивала, ведь он, как в молодости, ночами не давал ей покоя.

Связь прекратилась сама собой с возвращением Виталика. Его известили, что Лия с первого сентября выходит работать в школу, на том он и остановился, не вникая в подробности, так и не узнав правды.

Лето кончилось. Начались первые холодные дожди. Один за другим прошли осенебри. И вот уже белые мухи закружились над промерзшей землей. Наконец лег снег. Виталик выиграл гонку на 15 колометров на первенство Центрального Совета.

А над головой Артура, как туча, нависла беда.

Гроза разразилась после того, как ему предложили после окончания университета работать в закрытом городе Арзамас-16. Артур, имея в виду аспирантуру в Физическом институте, легкомысленно пожал плечами. Видимо, неправильно истолковав этот жест, с вниманием прошлись по его личному делу Вскоре состоялось комсомольское собрание, и его чуть не исключили из комсомола, вынеся ему в итоге строгий выговор с занесением в учетную карточку с формулировкой «за крайний позитивистский уклонизм, политическую несознательность и отрицание определяющей роли советского государства в мировом процессе».

Какие это имело для него последствия? Самые плачевные. То, что его теперь на пушечный выстрел не подпустят к Арзамасу-16, Артура не огорчало. Однако он занимался квантовой радиофизикой, а она, в свою очередь, относилась к закрытой тематике. Ему предстояло с ней распрощаться, вся его работа шла прахом. Об аспирантуре можно было забыть. Распределение в ведущие закрытые институты оказалось под большим вопросом, даже преподавать с такой формулировкой его не возьмут.

Тамара, которая была членом Ленинского райкома комсомола, навела справки и в результате не только поддержала вынесенное решение, но и высказалась за более строгую меру – исключение.

Артур подошел к ней, когда она вышла из метро на бульварном островке у Волхонки.

Тамара сразу набросилась на него:

– Ты кем себя считаешь? Что ты себе позволяешь? Голова у тебя есть? Тоже мне ученый-физик!

– Все хорошие ученые – позитивисты, – возразил с оттенком превосходства Артур.

Его ответ только подхлестнул ее:

– Да будь ты хоть ультрапозитивистом! Ты, олух царя небесного, знаешь, за что тебя чуть не исключили?

– За то, что предлагал заменить эксперимент моделированием на ЭВМ, – ответил озадаченный Артур.

Тамара возмутилась:

– Яп-понский бог! Что ты мелешь? За такое не исключают!

– Послушай, послушай, как ты со мной разговариваешь?!

– А как прикажешь с тобой разговаривать? Скажи, ты говорил, что ни у нас, ни у Америки нет атомного оружия, говорил?

Артур поднес руку ко лбу:

– Вот оно что!

– Вот оно что, – передразнила она, – ты дискредитировал весь советский народ, его оборонный потенциал, весь труд, вложенный в ракетно-ядерный щит родины.

– Про ракеты я ничего такого не говорил.

– Как ты вообще до этого додумался? Все знают, что ядерное оружие есть, а он, видите ли, не согласен со всеми.

– Есть такая дисциплина, – начал Артур, – называется «математическая физика», еще есть аналитическая теория дифференциальных уравнений, еще…

Тамара не дала ему договорить:

– Да я не про то! Что ты свои долбаные формулы мне в нос суешь? Как ты додумался высказать сомнение в великой силе нашей армии и флота, нашей науки и техники? Может, кто надоумил?

Артур искоса взглянул на нее, осуждающе покачал головой:

– Против формул не попрешь, – объяснил он. – Пока не научатся делать маленькие атомные реакторы…

– Знаешь, кто ты?! Ты – классовый враг!

– Что ты болтаешь?! – не вытерпел Артур. – Вы совсем там рехнулись! Классовый враг! Бей своих, чтобы чужие боялись, да?

Артур взял себя в руки, сказал спокойно:

– Послушай, Томочка, вот ты – историк. Представь себе: ты точно знаешь, что такое-то историческое событие произошло при солнечном затмении. Но к тебе приходит астроном и говорит, что солнечное затмение в данной местности наблюдалось только в таком-то году. А этот год на тысячу лет позже принятой всеми даты. Как быть? Ничего не поделаешь, надо менять привычную для всех дату, правильно?

– Нет, не правильно! Надо присмотреться к этому самому астроному, на чью мельницу он воду льет? Ты лучше скажи, какой астроном к тебе приходил?

– Да никто ко мне не приходил. Кроме тебя, конечно.

– Не смей меня упоминать!

– Не бойся, Томочка. О том, что я с тобой был знаком, я никому не скажу.

– Вот и отлично!

– Ты уходишь?

– Ну разумеется!

– И мы не будем больше встречаться?

– Ты сам все испортил.

– Меня извиняет только то, что все это я высказал еще до знакомства с тобой.

– Можешь не извиняться.

– Ты меня разлюбила?

– А это – вопрос интимный, не твоего ума дело.

– Хочешь, я напишу признание, что ты меня переубеждала, но я тебя не послушался?

– Ты что, больной?

– Извини, я сказал глупость. Может, ты передумаешь?

– Все может быть. Ступай. И не звони мне!

– О чем ты говоришь? Я все понимаю.

Она ушла. Артур остался один. Он медленно побрел по бульвару к памятнику Гоголю. Последние лучи солнца освещали прихваченный вечерним морозцем подтаявший за день снег.

Когда Артур пришел домой, ему еще досталось и от матери. Марину мало интересовали научные аспекты его бед, она поняла, что теперь аспирантуры не видать как собственных ушей, и сильно расстроилась. Он только вздыхал, с аппетитом поглощая ужин. В сердцах Марина позвонила Косте (Костя, к несчастью, оказался дома), обозвала его чернокнижником и высказала все, что она думает о несостоявшихся ученых, физиках, лириках, политиках и общественных организациях.

– Логарифмы проклятые! – заключила она и повесила трубку.

Озадаченный Костя отошел от телефона. На завтра у него были планы заехать в библиотеку, посмотреть материалы об открывшемся центре исследований современной истории на улице Кондотти в Риме. Но он пообещал Марине обязательно заглянуть к ним.

Артур, как ни странно, быстро уснул. Ему приснилась жаркая горная Гасконь, которую он никогда не видел, но представлял похожей на Грузию.

«Апрельским утром в дорогу собирался юный гасконец. У коновязи понуро стоял оседланный пожилой конь выцветшей от времени буланой масти. Он не был привязан и мирно пощипывал траву у себя под ногами. Юноша, одетый в дорогу, вошел в дом, заросший плющом.

В доме царили тишина и прохлада. Родители поднялись навстречу молодому человеку. Отец, дворянин лет сорока пяти, вручил ему перевязь и шпагу.

– Сын мой, – сказал он, – ты отправляешься в Париж на военную службу. Будь храбрым, верным и честным. Не покоряйся никому, кроме короля и кардинала. У тебя крепкая рука и железные икры. Ты научился владеть оружием. Вступай же в бой, когда это возможно и тем более когда это невозможно. В наше время только не щадя себя добьешься славы. Я не могу дать тебе много, я даю тебе лошадь и шпагу, а также письмо к нашему соседу господину де Тревилю. В добрый путь! Обними же нас с матушкой, и да поможет тебе Бог!

Молодой человек надел перевязь со шпагой и обнял родителей.

Они вышли на солнце. Немногочисленная прислуга провожала молодого хозяина. У всех, включая путешественника, в глазах стояли слезы. Он вскочил на коня и, оглядываясь, поехал по залитой ослепительным светом дороге на север. На повороте он последний раз помахал беретом и дал шпоры коню».

Марина звенела на кухне посудой. Большие серые глаза утренних облаков заглядывали в окна. Артур проснулся в истоме, все еще не покидая юга Франции, где Адур, стекая с гор, несет свои воды в Бискайский залив, где жили и живут потомки древних иберийских племен васканов – баски.

Язык басков очень схож с языком Иверии-Грузии. Д’Артаньян до конца жизни не избавился от гасконского произношения.

«Значит, – подумал Артур, – он должен говорить с грузинским акцентом. Акцент должен быть едва уловимым, но заметным. Лучше всего роль д’Артаньяна сыграл бы если не баск, то грузин». С Артура слетел сон. Вот те раз, д’Артаньяна должен играть грузин! Артур встал с кровати.

«Да, – обдумывал он свою мысль, – здесь придется идти по лезвию бритвы, надо все сделать очень тонко: внешность южанина, легкий акцент, очаровательная провинциальность, импульсивность и пылкость жителя гор.

Во-первых, – Артур, продолжая размышлять, заправлял одеяло, – д’Артаньяну всего восемнадцать, он должен быть совсем юным, еще не имеющим мужских усов. Усы должны появиться после истории с подвесками королевы, при осаде Ла-Рошели. – Артур посмотрел на себя в зеркало шкафа. – Ростом он должен быть чуть ниже Атоса и Арамиса. Целесообразно в первой части картины уменьшить на пару сантиметров каблуки его сапог – ведь он должен будет еще подрасти и почти сравняться с ними в росте. – Артур приподнялся на носки. – Портос имел рост около шести французских футов, то есть примерно метр девяносто».

Артур прикинул: реально рост актеров может лежать в районе 175–177 сантиметров, актера, играющего роль Портоса, – не менее 190. Вес (этот вопрос Артур обсуждал с Костей) претендента на роль д’Артаньяна не должен превышать 72 килограммов, Арамиса – 75, Атоса – 77. Портос, судя по всему, в то время не имел привычной для зрителя грузности и весил около ста килограммов. Артур всегда внимательно относился к цифрам.

«Д’Артаньян должен быть резвым и ловким от природы, как сейчас сказали бы, спортивным. – Артур взял гантели. – Без одаренности олимпийского чемпиона ему не одолеть де Жюссака и Бернажу».

Артур вспомнил свой разговор с Костей о спорте.

– У нас существует мнение, – говорил Костя, – что упорство и труд все перетрут. В спорте это далеко не так.

– Например.

– Например, в беге на сто метров только один из сотни в силах выполнить норматив первого разряда, а мастера спорта сделает лишь один из десяти тысяч. Остальные, сколько бы они ни занимались, хоть с утра до вечера, не в состоянии выбежать, скажем, из одиннадцати секунд.

– А Виталик?

– Вот, хороший пример! Виталик имеет отличные показатели максимального потребления кислорода. Но заметь, он, хоть и неплохо бегает стометровку, норматив первого разряда он вряд ли сможет одолеть. Другая нагрузка.

– Как это?

– Понимаешь, клетки его организма хорошо приспособлены к кислородному обмену, к длительной, как говорят, аэробной нагрузке. А когда требуется «выстрелить» энергию, когда организм должен сработать на одном дыхании, у него это получается не так хорошо. Мы с ним занимались на даче штангой, а в штанге короткая, так называемая анаэробная, нагрузка, как и на стометровке, так вот, он вдруг почувствовал тошноту. Организм сопротивляется непривычной нагрузке.

– А изменить это как-нибудь можно?

– В весьма ограниченных пределах. Вот возьмем меня, – сказал Костя. – Если я выполнил норму мастера спорта по тяжелой атлетике, то у меня организм приспособлен к короткой, но интенсивной нагрузке, причем на клеточном уровне, можно сказать, генетически. Занимаясь лыжами, я могу за счет тренировок повысить свой показатель максимального потребления кислорода, ну скажем, процентов на тридцать, Но у Виталика, я уверен, этот показатель в два с половиной раза выше, чем у меня. Как же мне с ним соревноваться? Грубо говоря, если я десять километров пробегу за час, он – за полчаса. Поэтому такие, как он, становятся чемпионами. Вот здесь упорство и труд будут весьма кстати.

– А наоборот?

– Наоборот? То есть если Виталик будет заниматься штангой. Пустая трата времени. Он – парень крепкий, спортивный, дойдет до третьего, максимум – второго разряда и остановится. Организм не позволит ему продвинуться дальше.

– И никак нельзя сдвинуть?

– Теперь можно. В аптеках продается метандростенолон. Плати рубль две копейки и получай пачку таблеток. Это синтетический гормон тестостерон. Он дает отличные результаты. Обратил внимание, как растут рекорды в тяжелой атлетике? Да и вообще в спорте.

– А ты принимал?

– Нет. Не хотел вредить организму. Поэтому и не стал чемпионом. Хотя данные у меня были.

– Так они вредные?

– Я видел тех, кто бросал спорт и эту химию. Их нельзя было узнать, как будто из них выпустили воздух. И это после волшебного ощущения силы, легкости, свободного дыхания.

– Костя, а ты знаешь секрет силы?

– Немножко знаю.

– Скажешь мне?

– Какой же это секрет, если о нем рассказывать. Могу намекнуть, а дальше ты сам думай. – Костя поднял палец. – Есть три ключевых слова: боль, удушье, холод.

Артур зажмурился, пытаясь представить себе, что имел в виду Костя. Костя мог и пошутить. Да и к чему присваивать «Константинов дар»? Что толку от формы, когда нет содержания?

Артур посмотрел в окно. Небо сменило фиолетовый оттенок на чистый лазоревый цвет. Окна домов, отражая небо, сверкали фантастическим электрическим огнем.