Виталику показалось, что он напугал таможенника наличием двух своих паспортов – обычного и заграничного. Тот их у него и не спрашивал, но Виталик предъявил документы, как и полагается «хомо советикус», усвоившему правило – чем больше документов, тем лучше.

Лена видела, как, входя в зал для встречающих, Виталик принял серьезный вид и зашагал вперед неторопливо, но упруго. Однако только ее внимательный взгляд заметил чуть вытянутую шею и по-детски ищущие глаза. Ей стало жалко Виталика и в то же время тепло и уютно, и она почувствовала себя уверенной и сильной и замахала ему рукой. Он обрадованно ответил ей тем же. Перехватив тяжелую сумку в другую руку, он почти бегом рванулся к ней.

Масштабы всего окружающего завораживали Виталика. Просторы крупнейшего в мире аэропорта. Пространства такие, что люди не мешают друг другу, но и не ощущают затерянности. Где ты, привычная теснота?! Похожий на большого крокодила длинный темно-зеленый автомобиль Лены. Внутри – желтая кожа и тоже просторно. Последняя модель – «Понтиак-Бонневиль», суперчардж с турбированным движком.

Лена вырулила со стоянки. Виталик не знал, куда смотреть: то ли на горящие зеленым огнем приборы «понтиака», то ли на широкую ровную полосу дороги, накрытую дыханьем зимы и обрамленную не небоскребами, а разноцветными одноэтажными строениями. Пятьдесят километров до Монреаля за пятьдесят минут. Нет, за пятьдесят секунд – так показалось Виталику.

Лена поглядывала на него, не досаждая разговором. Она лишь коротко проинформировала, что послезавтра они отправляются на важную встречу, где присутствие их обоих обязательно.

Лена жила в скромном районе недалеко от олимпийского стадиона. Виталик принял душ, и они отправились в ресторан, где его сытно накормили.

На следующее утро за завтраком она сунула ему небольшую, но толстенькую книжицу с рисунками – правила дорожного движения: давай осваивай! После завтрака она села за телефон, а он стал читать правила, удивляясь, что понимает по-английски. Потом они отправились на прогулку, и вот что рассказала ему Лена.

Завтра утром они выезжают на машине в Торонто, в Северный Йорк, где располагается североамериканское отделение ассоциации, которую возглавлял последние годы Иван Францевич. Там они встретятся с нотариусом, который специально прилетит из Европы, чтобы огласить завещание.

– Почему такие сложности? – спросил Виталик.

– Я толком не поняла, – призналась Лена. – Подозреваю, что передача оставшихся документов на имущество – это не самая важная часть мероприятия.

– А важная часть?

– Нечто связанное с деятельностью самой ассоциации. У них свои правила, свои традиции. Завтра узнаем.

Лена выглядела встревоженной. Виталик, продолжая шагать, положил ей руку на плечи.

– Ничего, прорвемся!

Она поежилась:

– Хорошо, что хоть ты у меня теперь есть!

На следующий день Виталик обследовал машину. Просмотрел «мануал» – еще одну цветную толстенькую книжицу. Основную ее часть занимали сведения о безопасности автомобиля: как пристегиваться, как возить детей и тому подобное. Сев за руль, Виталик поначалу нет-нет да и дрыгал левой ногой, ища сцепление. Наконец догадался сунуть левую ногу под сиденье, и все пошло как по маслу. Когда-то его «жигули-шестерка» представлялись ему верхом совершенства, и только сейчас он понял, что такое настоящая машина. Как если бы человека, считающего себя наверху блаженства в отдельной «хрущевской» квартире, вдруг поселили бы в современный пентхаус. Ах, этот гидроусилитель руля! Эта коробка-автомат! Этот момент силы, когда, придавив педаль газа, на разгоне ты вжимаешься спиной в сиденье, как космонавт. Эти уверенные, тигриной мягкости тормоза! Эти кнопки управления, прямо на рулевом колесе! Виталик вздыхал и чувствовал себя на седьмом небе. Ведь мог прожить жизнь и никогда не узнать этого счастья! Только ради этого стоило приезжать сюда!

Дорожный крейсер глотал километр за километром. Вот так бы и ехал всю жизнь! Виталик на практике узнал, что такое круиз-контроль, но куда приятнее самому контролировать это чудо техники. Лена в глубокой задумчивости смотрела на дорогу/

Пристегнувшись ремнями безопасности, они застыли на скорости сто девять километров в час, Виталик в восторге, Лена, погрузившись в мысли, как в душистую мыльную пену, и мысли не разбегались, как раньше: присутствие Виталика, верной живой души, было действеннее транквилизатора.

Дорогу перебегала поземка, в стекло летели редкие, заблудившиеся снежинки. Холодный асфальт отталкивал их, ветер, хмурясь и беззлобно ругаясь, смахивал их в сторону, в бурьян, в перелески, на обнаженную каменную породу. И еще! Виталик никогда не ездил по такой широкой, гладкой и красивой дороге. Вначале он беспокоился, что они не взяли с собой канистру с бензином, и с тревогой посматривал на указатель уровня топлива. Но заправки попадались регулярно. Они остановились на одной, выпили кофе, и Виталик, ненадолго разлученный с автомобилем, успокоился только тогда, когда опять сел в его кожаное кресло.

По бокам дороги пролетали, скалясь в улыбке, красноватые скалы, убегали в матовую синеву осененные юным снегом хвойные деревья, мелькали скинувшие свои летние рубашки березы.

Пять часов на асфальте блаженства. Пять часов, и замелькали вагоны на железной дороге слева, стало больше машин и домов. Они подъезжали к Торонто.

Номер в «Четырех сезонах», душ, перекус – все это Виталик принял как должное. Обладание такой машиной сделало свое дело: Виталик быстро освоился в новой жизни.

– Бонневиль, почему Бонневиль? – захмелев от машины, приставал он к Лене.

Лена смотрела на него, не зная, радоваться ей или сердиться: не тот момент, чтобы витать в облаках.

– Как мне сказали, это такое высохшее соляное озеро.

– А! Вспомнил! Там устанавливают рекорды на скорость. Ну конечно! Это же священное место для автомобилиста!

– Слушай, Виталик, если ты не соберешься, я отберу у тебя эту игрушку, понял? Мы с тобой не в том положении, чтобы рассупониваться.

За долгую дорогу Лена успела осмыслить и изложить Виталику свое видение проблемы. На вакансию Ивана Францевича, по ее словам, должны претендовать три кандидата, это – и ответственность, и власть сверх всякой меры. От Лены, как выразителя его воли, похоже, зависит, кто будет избран на это место.

– Я так понимаю, – делилась соображениями Лена, – что здесь наименее опасная территория для такого рода дел. В Европе или Штатах нас в лучшем случае не выпускали бы из поля зрения.

– А в худшем?

– Охотились бы. Хоть и есть старое правило: женщины и дети неприкосновенны, однако кто его нынче соблюдает? Здесь же, как мне кажется, территория нейтралитета, нечто вроде курортной зоны. Здесь можно чувствовать себя свободно. Но расслабляться все равно полностью нельзя. Вполне вероятно, не успеем мы поселиться в гостинице, как наш телефон будет поставлен на «прослушку», а портье станет докладывать о каждом нашем движении.

На этих ее словах Виталик плавно и уверенно обошел на «овердрайве» неожиданно притормозивший «форд-эксплорер».

– Опасность там, где ее меньше всего ожидаешь, – сказал он.

В Северном Йорке стояло вполне современное и ничем не примечательное здание. Пройдешь – не заметишь. На парковке с тыльной стороны дома – десятка полтора далеко не новых машине. У некоторых на багажнике были наклеены синие эмблемы с изображением циркуля и наугольника.

Лена с Виталиком прошли мимо главного входа в дальнюю дверь, им прицепили на грудь пластиковые карточки – бейджики с большими синими буквами «VIP». Далее последовали лестница, коридор, дубовая дверь и идущий им навстречу нотариус в костюме с галстуком. Виталик, тоже в костюме с галстуком, подождал, когда сядет Лена, нотариус подождал, когда сядет Виталик.

Нотариус говорил на правильном английском языке, поэтому Виталик понимал отдельные слова, но плохо понимал суть. Советского инженера учили читать по-английски, немного писать, но ни говорить, ни слушать его не учили. С кем говорить и кого слушать? Контакты с иностранцами были запрещены, о всяком случайном контакте следовало доложить в отдел режима. Иностранное радио глушилось. Студенты и аспиранты, главным образом, сдавали чтение текста, сдал необходимое число тысяч печатных знаков – получай зачет. Читать зарубежные журналы – это надо для работы, а вот болтать, знаете ли, – не надо.

Когда Виталик от нотариуса получил документы, он почувствовал себя увереннее, здесь был текст. Переговоры вела Лена. После того как документы на имущество были переданы, приступили к главному.

– Засим, – сказал нотариус, приняв важный вид и оглядывая свою маленькую аудиторию (для этого случая в качестве свидетелей пригласили двух дежурных сотрудников в униформе то ли супервайзера, то ли охранника), – согласно воле покойного, вам, – и он посмотрел сначала на Виталика, потом на Лену, – предстоит произвести назначение его преемника, опять же строго по воле покойного. Обратите внимание, – он взглянул на свидетелей, – я вскрываю запечатанный конверт и передаю документ душеприказчикам.

Нотариус вскрыл конверт и прочел бумагу. Он перечел ее два раза, брови его дрогнули, но он сдержал себя, лишь поджал губы. Гербовая бумага перешла в руки Лены. Она прочла, с усмешкой покачала головой и передала документ Виталику. Виталик поморгал, он плохо понял, что прочел. Подошли свидетели и тоже взглянули на бумагу, впрочем никак не выразив своего отношения к содержанию: один смущенно покашлял в кулак, другой бросил взгляд на нотариуса и сел на свой стул.

Нотариус, убедившись, что все ознакомились с документом, тоже откашлялся.

– Как видите, из документа прямо не следует, кто будет преемником, – заключил он. – Завтра утром в присутствии этих господ, – кивок в сторону свидетелей, – а также названных здесь кандидатов вы предъявите этот документ и, после того как я и эти господа удостоверят его подлинность, назовете имя преемника.

Лена скривила губы. Нотариус поднялся.

– Прошу вас, господа. Завтра ровно в одиннадцать в этом кабинете. Всем ли все понятно? Тогда до завтра.

Свидетели вышли. Лена, вернув бумагу в конверт, положила ее в сумочку. Нотариус протянул ей сопроводительное письмо. В нем говорилось, что Лена, не вступая в ассоциацию, наделяется правами товарища старшего надзирателя. Виталик по желанию может вступить в членство, но может и не вступать, в любом случае он получает права ее помощника.

– А если?.. – начала Лена.

– Что, мэм? – спросил нотариус.

– Я подумала, а если я не смогу… мы не сможем сделать верный выбор преемника?

– Как это?

– Вы же сами сказали, что здесь нет прямого вердикта. Вы уверены, что есть одно-единственное решение?

– Простите, мэм, но завещатель дал, по его мнению, точные указания. Раз он дал такие указания, значит, он был уверен, что вы сделаете верные выводы. Я не могу обсуждать право завещателя выбирать форму завещания. По-видимому, у него были на это свои причины. Насколько я понимаю – такова традиция. Могу лишь пожелать вам удачи.

– О’кей! – тряхнула головой Лена и посмотрела на Виталика.

Тот силился понять, о чем они говорят. Последнее восклицание Лены он точно понял.

– Увидимся, – пропела она нотариусу и повернулась к двери.

Нотариус вышел их проводить.

Виталик тронул машину со стоянки, оглядываясь. Они выехали на улицу, идущую с юга на север. За ними никто не последовал, все припаркованные машины остались на месте.

– Сверни сюда, – сказала Лена.

Он свернул, проехал немного и остановился. Вокруг, как в кукольном театре, стояли сказочные домики, украшенные к Рождеству россыпями огоньков.

Лена достала конверт и еще раз перечитала то, что он содержал.

– Читай, – она протянула бумагу Виталику.

Вот что написал Иван Францевич в той бумаге.

While evaluation the candidacy of the three members of the council, who are known as Caspar Aquila, Pierre Charron and Girolamo Savonarola for a position of the chair, I concluded the following.

Let us assume, that prior to making a decision I was ask each one of them, who is the most deserving of the three?

He, who has ears to hear, let him hear.

The First – Aquila, stated “the chair has to be awarded to the second, Charron”.

The Second – Charron, stated “the chair has to be awarded to the third, Savonarola.

The Third – Savonarola, stated “the chair has to be awarded to me – Savonarola.

After I listened to them, I said: ”I agreewith opinion of only one; his opinion coincides with my decision. Such is my will”.

(Выбирая председателя из трех членов Совета, которые известны под именами Каспар Аквила, Пьер Шаррон и Иеремия Савонарола, я пришел к следующему выводу.

Предположим, что, прежде чем найти решение, я спросил бы каждого из них, кто достоин стать председателем?

Имеющий уши, да услышит.

Первый, Аквила, сказал: «Председателем должен стать второй, Шаррон».

Второй, Шаррон, сказал: «Председателем должен стать третий, Савонарола».

Третий, Савонарола, сказал: «Председателем должен статья, Савонарола».

Выслушав их, я говорю: «Я согласен с мнением только одного из них, и его мнение совпадает с моим решением. Такова моя воля». – Пер. с англ.)