– Не знаете, на что потратить? Ну, Иван Антонович, мне бы ваши заботы, – заметил Кунцевич. – Да хоть ЗИМ купите в полноприводном варианте, сорок пять тысяч всего. А то выделят вам дачу в Подмосковье, для науки и творчества, и каждый раз на электричке добираться будете? Ну а на оставшиеся кутеж устройте в ресторане для всего института, коль желание есть.

Ефремов удивился – такое желание у него было, но он пока никому о нем не говорил^[5]. А дачу под Москвой хотя и мог приобрести любой передовик производства (по закону о дачных садоводческих товариществах, от сорок седьмого года), однако большинство советских людей, даже в немалых чинах, предпочитали летом отдыхать, если не в санатории или на курорте, то у родственников в деревне (очень многие, будучи выходцами из класса рабоче-крестьян, такую родню имели). И не было никаких наметок, что дачу выделят Ивану Антоновичу за казенный счет – это было привилегией академиков, профессоров, а также заслуженных писателей, артистов, художников, ну и чинов не ниже замминистра, или по крайней мере, завотделом. Однако всего через неделю после того разговора Ефремова уведомили, что дача ему выделена, можете заселяться. Даже место было близко к тому, что сказал Кунцевич, отчего-то усмехнувшись – «где-то на Рублевском шоссе, тихое зеленое место с приличной публикой». Значит, Кунцевич знал? Но в ответ на прямо заданный вопрос Ефремова продекламировал с шутовством:

 
Мяч брошенный не скажет: «Нет!» и «Да!»
Игрок метнул, – стремглав лети туда!
И нас не спросят: в мир возьмут и бросят.
Решает Небо – каждого куда.
 

– Омар Хайям, «Рубаи», номер стиха не помню, уж простите. Все будет хорошо, Иван Антонович – это главное. А на прочее и прочих – забейте.

Ефремов уже был знаком с этой манерой Кунцевича говорить так, что не понять, когда он шутит, когда всерьез. И при этом еще употреблять привычные слова иначе, чем принято. Иногда Кунцевич даже казался Ефремову, человеком не из СССР, но откуда? Доводилось Ивану Антоновичу в Монголии общаться с потомками русских с бывшей КВЖД, они также не были похожи на советских, манерами и языком, но совершенно не так, как Кунцевич. А как белогвардеец мог целых две Звезды Героя получить – нет, в СССР сегодня отношение к «бывшим» вовсе не непримиримое, если даже Деникину дозволили вернуться, по легенде, уважили его просьбу лично к Сталину, «в землю русскую лечь напоследок». Но также, как знал Ефремов, есть негласный порядок (или секретная инструкция?), не дозволять таким людям подняться слишком высоко. Хотя в загранразведке, с учетом личных качеств, могло быть что угодно. Но тогда Кунцевич не просто боевик, каким пытается себя изображать? И проявляет явный интерес к нему, Ефремову – не только Анну Лазареву сопровождая, но и в одиночку в Институт приезжал. После чего Орлов, вызвав Ивана Антоновича в кабинет, наедине и по секрету сказал:

– А товарищ-то из Службы Партийной Безопасности. Мне удостоверение показывал. И настоятельно просил, чтобы тебе самые наилучшие условия обеспечили. Особенно в политическом смысле – сказал, что всех, кто в товарище Ефремове усомнится, «к нам посылайте, тут все разъяснят». За тобой точно ничего такого нет? С чего бы это такой Конторе – интересоваться.

Ефремов лишь плечами пожал. Моя совесть перед Родиной и Партией чиста. Сам я ничего не просил и никуда ни на кого не жаловался. И вообще, как у нас в России издавна заведено, «будь от нас подальше, и барский гнев, и барская любовь». Неприятно, конечно, что им играют, как проходной пешкой – а после, ради выигрыша партии, и пожертвовать могут? Так наука, а теперь и писательство, не денется никуда. А прочие интриги – да снова бы в экспедицию, хоть в Очер, чай не Монголия, климат помягче. А все же жаль – сначала показалось, что у нас в науке все сильно к лучшему поменялось, бюрократизма стало не в пример меньше, Лысенко вот сняли, поймав за руку на фальсификации результатов, – а в итоге, как часто бывает, обернулось это очередной кампанией борьбы с «не теми», причем инициируемой вовсе не с верхов, которые, к их чести, как раз пытались объективно разобраться – и под этой маркой заодно Палеонтологический институт перевели обратно из биологического в геологическое отделение АН СССР, где он изначально и был. По крайней мере, советская наука стала и в реалии больше на свой идеальный образ походить, когда все товарищи и единомышленники… неужели это в какой-то степени из-за него? Если Кунцевич явно не по своей воле и инициативе действует, над ним Анна Лазарева, про которую говорят «правая рука самого Пономаренко», который после Победы резко в гору пошел и сейчас входит в число тех, кто возле самого Вождя. Да что за мысли, и не много ли о себе думаю – уж наверное, такие, как Пономаренко, не станут кем-то одним заниматься, а будут порядок во всей отрасли наводить. Ну а что выходит это у нас «в ручном режиме», так не получается иначе. И вообще, как тот же Кунцевич сказал, о хорошем надо думать – позитивный настрой, он жизнь продлевает. Научные дела идут успешно, книги выходят, в следующем году снова в экспедицию, в Очер, и отпуск в этом году отгулял нормально, в Крым съездил вместе с сыном. Не то что в прошлом году.

Тогда, осенью пятидесятого, Анна Лазарева предложила Ефремову поездку на Северный флот в составе делегации Союза писателей, «считайте это творческой командировкой». У Ивана Антоновича как раз было отпускное время после сезона, и отчего бы не съездить на недельку? Вспомнить свое первое увлечение, что было когда-то – мореходное училище в Петрограде, диплом штурмана каботажного плавания, навигация 1924 года на Дальнем Востоке, знакомство с самим капитаном Лухмановым. Но палеонтология показалась Ефремову интереснее – и была после учеба на биофаке ЛГУ, затем Горный институт и научная работа. А оказалось, что море тоже никуда из души не исчезло – только поманило, и вот оно! Что было бы, если бы тогда он сделал иной выбор?

– А ничего хорошего не вышло бы. Стали бы вы, Иван Антонович, одним из многих. И очень возможно, погибли бы, как знакомый вам товарищ Фрейман Эрнест Иванович, кто у Лухманова на «Товарище» старпомом был, затем судно у него принял и десять лет им командовал, – а в сорок первом погиб вместе со своим кораблем, транспортом «Большевик», при эвакуации из Одессы. Сколько из моряков торгфлота пережило войну? И даже если бы призвали вас под военный флаг и повезло бы вам стать, как Матиясевич, тоже бывший торгфлотовец, а после командир гвардейской подлодки «Лембит» – ну, были бы вы одним из многих, как я. А вот профессором палеонтологии, да еще и писателем – у меня бы точно не получилось.

Ефремов не мог понять, отчего экипаж легендарной «моржихи» гвардейцы, герои – относился к нему с таким уважением, причем именно как к писателю, а не палеонтологу. Также он заметил, что многие офицеры лодки К-25 разговором были похожи на Кунцевича – тоже загадка. А сам корабль показался Ивану Антоновичу ближе даже не к «Пионеру» из романа Адамова, а к звездолету будущего. Командир, капитан 1-го ранга Золотарев, услышав это, усмехнулся и сказал:

– Так и немцы думали, и союзники тоже. Не верили, что наши советские ученые и инженеры могут такое построить, и что наша наука, как сказал товарищ Сталин, самая передовая в мире. Распускали слух про «подводные силы коммунистического Марса», который, оказывается, водой покрыт, и корабли там по совместительству и ныряют, и в космосе летают, – и что будто бы марсиане по классовой солидарности нам на помощь пришли. Так скажите, Иван Антонович, разве я на марсианина похож? Или наш Адмирал, который всю войну этим кораблем командовал, а я у него тогда старпомом был, – да вы ведь с ним знакомы, как и с супругой его, Анной Петровной?

Впрочем, откуда военным морякам разбираться в палеонтологии? А вот фантастику в СССР сейчас читали многие – «Техника – молодежи», «Знание – сила», «Наука и жизнь» и вновь открытый «Вокруг света» печатали рассказы, создавались литературные клубы и кружки, даже в провинции, не только в Москве и Ленинграде, и они выпускали свои журналы, самым известным из которых был «Следопыт» (числящийся приложением к «Вокруг света»). Ефремов по старой памяти издавался и там – хотя в Союзе писателей это считалось неприличным для уважающего себя мэтра, ведь вся эта кружковщина обычно идет под эгидой комсомольских организаций, никакого отношения к СП не имеющих, «чему они научат нашу молодежь?» Но Ивану Антоновичу на это мнение было глубоко «забить», как сказал бы Кунцевич, – и Анна Лазарева в данном вопросе была всецело на его стороне, уж не ее ли заслуга, что в писательстве Ефремову открывали «зеленую улицу», рукописи принимали безоговорочно, вне очереди вставляли в план, не скупились на гонорары? Но что послужило причиной обратить внимание партийных товарищей именно на него, далеко не звезду первой величины – о лаврах Беляева Иван Антонович и не мечтал, да и Казанцев с его «Пылающим островом»^[6] считался в литературе вообще и в фантастике в частности гораздо более известной фигурой. И какое отношение к этому имели военные моряки Северного флота – откуда, как говорили в Союзе писателей, еще в войну пошла волна песен и стихов, авторы которых остались неизвестными. Причем моряки, в отличие от сотрудников редакции, не стеснялись критиковать написанное Иваном Антоновичем, оценивать и дополнять.

– Ну вот как в вашем рассказе затонувший деревянный корабль мог два века держаться с минимальным запасом плавучести? – говорил товарищ Сирый, инженер-механик «моржихи». – Когда лодка идет в позиционном положении, одна рубка над водой, то в центральном посту ворон ловить нельзя. Если на поверхность начнешь выскакивать, еще полбеды, ну а если под воду, с открытыми клапанами воздухоподачи? А такое запросто может быть, когда рулевой-горизонтальщик зевнет, или удифферентовали плохо. Ну и, простите, после столкновения, когда состояние корпуса неизвестно, ни один капитан в здравом уме водолаза во внутренние помещения такого «подарка» не отправит – ведь отцепиться может в любой момент, и что тогда водолазу со шлангом делать? Аквалангист бы еще мог рискнуть, и то сильно на любителя острых ощущений. Достаточно на палубу утопленника спуститься, заложить подрывные заряды, и все!

– И про походы египтян в Индийский океан, загадка истории, – сказал Золотарев, – что финикийцы вокруг Африки умудрились обойти, это достоверно, раз видели «солнце, идущее по небу наоборот», то есть с востока на запад через север, а не через юг, как бывает лишь южнее экватора, и все время держали берег по правую руку. Но у них корабли были получше, уже с высоким бортом, палубные, и корпус из прочного ливанского кедра, и паруса нормальные – папирусные циновки для океана не годятся. И нет достоверных сведений, что египтяне умели строить в те годы мореходные корабли. С другой стороны, в некую «страну Пунт» они ходили, а это, судя по тому, что оттуда везли, явно юг Африки, а не берег Красного моря. Вот только история нам не сохранила, ходили они на чем. Хотя при большом везении можно океан и на тростниковой лодке пересечь. Но при регулярных рейсах потери зашкалят – у южной оконечности Африки условия мореплавания такие, что даже в наше время корабли погибают без следа. Например, кейпроллеры, волны в двадцать метров, а то и выше, возникают даже в затишье – считается, что британский лайнер «Уарата» от них погиб в девятьсот четвертом. А сколько кораблей там сгинуло до изобретения радио, когда и SOS не подать? И компаса египтяне не знали, а без него лезть в океан – это совсем безбашенным надо быть, от берега отнесет, и не сориентируешься никак, даже по звездам – за экватором созвездия другие совсем. Так что поход тот был авантюрой невероятной, плюс удачей, как Магеллану в его «тихом» океане повезло ни единого шторма не встретить. Море шутить не любит и тайны хранить умеет. Если и сейчас неясно, кто Америку открыл, еще до Колумба. Викинги точно в Исландии и Гренландии бывали, а там уже совсем недалеко. Еще в списке ирландские монахи, беглые тамплиеры и даже финикийцы – как в Бразилии камень с их надписями нашли. Две тысячи лет прошло – и на чем уже мы по морям ходим? Для египтян, да и греков, Гибралтар казался краем света – а сейчас Средиземку спортсмены на яхтах пересекают. А теперь представьте, чем для нас Марс будет, когда мы до дальних звезд доберемся?

Так быстрее скорости света все равно не получится лететь, по теории Эйнштейна. Хотя – а что мешает распространяться радиоволнам? Будем принимать передачи, отправленные сотни, тысячи лет назад. Цивилизациями, которые уже достигли в своем общественном развитии коммунистической фазы. Которая вовсе не «остановись, прекрасное мгновенье», а напротив, эпоха самого бурного развития, творчества, свободы, подлинного расцвета, золотой век, устремленный в бесконечность.

– Не соглашусь по обоим пунктам, – покачал головой Сирый. – Во-первых, Эйнштейн хоть и гений, но вы ж знаете, что полтораста лет назад такой же гений Лавуазье заявил, что «камни с неба падать не могут», и Парижская Академия наук это приняла за аксиому? А в конце века девятнадцатого многие ученые считали, что касаемо физической картины мира все уже открыто. Вы так уверены, что в будущем не научатся тоннели делать в пространственно-временном континууме, как лист бумаги изогнуть и точки на разных концах совместить, так и с трехмерным пространством тоже? Или что Эйнштейнова теория не все описывает. Я вот не уверен, и пари бы точно не принял. И по пункту второму – это, конечно, хорошо, если все разумные существа, кто высокоразвит технически, одновременно и высокой моралью обладают. Но пока это не доказано, меня, как человека военного, волнует, не прилетят ли лет через пятьсот какие-нибудь с Альфы Центавра и не объявят ли нам войну жестокую и беспощадную – поскольку мы для них не люди, а кто-то вроде обезьян.

– Ну, это вы, видимо, основываетесь на тех же книгах американских и западноевропейских фантастов, – улыбнулся Ефремов. – Хотя, может быть, вам, как военному, действительно близок именно такой подход – с точки зрения возможной опасности, но на самом деле их писатели лишь переносят на развитые цивилизации современные противоречия капиталистического мира. Они уверены, что инопланетное общество должно быть таким же капиталистическим, как и их собственное – потому что другого, более развитого, общества просто не представляют, или же если и представляют, то про это никак нельзя писать в странах капитализма.

– Не только западные писатели так пишут, – тут же возразил Сирый. – Красная звезда, символ планеты Марс, стала и символом Красной Армии и Флота, потому что тогда наивно верили, что раз Марс старше Земли, то там уже победила коммунистическая революция. Однако в одноименном романе Богданова, написанном в 1908 году, высокомудрые и коммунистические марсиане всерьез рассматривают вариант истребления населения Земли, «включая и социалистический пролетариат», ради своих марсианских интересов, – отвергли такое предложение, а ведь могли бы и принять? А ведь Богданов не буржуазный писатель, он вместе с Ильичом на Втором съезде Партии был.

– Богданов тоже не был свободен от предрассудков своей эпохи, – ответил Ефремов. – Да, вы правы, уровень технического развития напрямую с высокой моралью связать нельзя. Но задача покорения и освоения космоса несомненно будет самой великой и сложной из всех задач, что когда-либо выполняли люди, – и разве может капиталистическое общество с его многочисленными противоречиями выполнить ее? Нет! Взгляните на историю наших земных государств. От первобытного общества люди переходили к более высоким формациям, и при этом им приходилось объединяться, чтобы решать все более сложные задачи. Один человек не мог бы выжить и успешно охотиться в суровой первобытной природе, но на это было способно племя. Мелкие племена и отдельные поселения не могли строить необходимые для земледелия плотины и оросительные каналы, но на это были способны государства. Это и была эволюция человеческого общества – все более сложные задачи требовали сотрудничества все большего числа людей, для этого им надо было объединяться и постепенно избавляться от возможных предрассудков по отношению друг к другу. И эта эволюция еще не завершена! Не может быть сомнений, что ради освоения космоса, ради того, чтобы человечество «вышло из своей колыбели», как сказал Константин Циолковский, потребуются уже объединенные усилия всех людей Земли. Все народы научатся сотрудничать друг с другом и в дальнейшем объединятся в единое земное человечество – иначе настоящий выход в космос останется невозможным! Жюль Верн и Уэллс описывали космические путешествия, которые организовывали небольшие сообщества или даже отдельные гении-одиночки. Но сегодня нам ясно, что подобное невозможно, даже для простого выхода в космос единственный раз – потребуются могучие усилия как минимум сильных держав, а для настоящего завоевания космического пространства – объединенные усилия всего человечества. А для того, чтобы подобное объединение осуществилось, и необходимо избавиться от обычных противоречий капиталистического и более ранних обществ и развить в себе стремление к сотрудничеству. Таким образом, действительно более высокий моральный уровень станет не результатом технического развития, но необходимой предпосылкой для освоения космоса. Общества, достигшие такого уровня, уже неспособны будут на войну – она просто устареет, – разум будет вести их к тому, чтобы находить пути сотрудничества и с иными цивилизациями при встрече.